— Ну, что вы такое говорите, учитель?! — запротестовал Алексей Сергеевич и его очки тут же запотели, хотя в бункере всегда поддерживалась одна и та же температура. — Именно под вашим руководством я стал тем, кем есть. Кем бы я был без вас? Ну, защитил бы кандидатскую. Ну, дали бы мне лабораторию. А что дальше? Всю жизнь сталкивать тяжелые ядра с легкими, фотографируя процесс, а затем по их осколкам анализировать: получен ли новый элемент или нет? Скучно. А с вами мы открыли новые горизонты. Может быть, страшные горизонты и непредсказуемые, но все-таки новые. Мы смогли вырваться из привычного понимания материи. И за все за это я вам искренне благодарен.

— Спасибо, сынок, — хриплым от подступившего комка к горлу произнес старик, ласково касаясь кончиками пальцев щеки друга, соратника и в какой-то степени даже сына.

— Это вам спасибо. За все.

И тут академик резко сменил тему задушевного и может быть последнего разговора в своей жизни:

— Мы с Ивановым, однажды как-то сильно подвыпили в одном из московских ресторанов. И он в порыве пьяного откровения проболтался, что у него имеется сверхсекретное предписание, в случае безвыходной ситуации ликвидировать меня на месте.

— Боже, мой! — только и смог произнести на выдохе Боголюбов. — Неужели?!

— Слышишь? — Вострецов повел рукой в сторону незапертой двери. — Выстрелы приближаются. Значит, скоро они будут здесь. И Иванов будет.

— Вы думаете…, — не успел договорить мысль Алексей.

— Да, — грустно кивнул головой старик. — Он скоро вернется, поэтому я и не стал закрывать дверь.

Боголюбов сунул кулак в рот, чтобы подавить крик отчаяния. Капельки крови выступили у него на костяшках пальцев.

— Учитель, скажите, что сделать?! Я все сделаю!

— Точно? — переспросил Вострецов, как бы сомневаясь в решительности своего ученика.

— Да!

— Тогда включай установку, — равным и лишенным эмоций тоном приказал академик.

— Но…

— Включай! — уже добавил повелительные нотки в голос Игорь Николаевич.

— Есть! — по-военному четко ответил Боголюбов.

III.

А в это время в лабиринте тоннелей разыгрывалась очередная трагедия нынешнего утра. Незаметно проникнув через вентиляционную шахту в бункер, диверсанты, наученные многолетним опытом подобных операций, первым делом кинулись на поиски «языка», чтобы тот, знакомый с внутренним устройством бункера вывел их к месту, где мог бы находиться искомый ими человек. Такая возможность им вскоре представилась. Они тихонько, почти на цыпочках пробирались по одному из узких и не всегда освещенных коридоров, когда столкнулись нос к носу с каким-то техником, в панической суете искавшим укромный уголок, чтобы спрятаться, как он полагал от неминуемой гибели. При виде «пришельцев», а они выглядели именно так, как их принято изображать в космических блокбастерах, он настолько растерялся, что даже не в силах был дать стрекача от этих истуканов, будто ноги по колено вросли в бетонированный пол. А вот «пришельцы», в отличие от него, не растерялись, тут же взяв его в оборот и затаскивая в один из боковых тоннелей. «Старший» из «пришельцев» на ломаном, но все же понятном русском языке, используя изуверские методы экспресс-допроса, сумел быстро выведать у бедолаги, место, где мог бы находиться человек, фото которого он дал тому для опознания. Мешая слезы, сопли и кровь, тот поведал, что искомое ими лицо может находиться только в одном месте, а именно, на командно-наблюдательном пункте, что находится на втором уровне. Наивный и слабый человечек всеми силами старался купить для себя лишние минуты жизни, торопливо рассказывая о маршруте, который должен будет привести диверсантов к цели. Когда Роумэн понял, что «язык» выжат досуха, то отдал одному из своих людей незаметный приказ. Тот подошел сзади к технику и, наложив одну руку ему на затылок, а другой, схватив за подбородок, резко крутанул голову теперь уже бесполезному говоруну, смещая шейные позвонки. Не задерживаясь на месте, так как время неумолимо работало против них, они быстро переместились с первого уровня на второй, и никого не встречая на своем пути, уверенно зашагали в сторону КНП. И тут их поджидала первая неприятность. А неприятность заключалась в том, что их появление не застало врасплох бойцов генерала Иванова. Едва заметив их в конце одного из тоннелей, они немедленно открыли по ним огонь. Нельзя описать словами досаду коммандера от утраты его группой фактора скрытности и неожиданности. Правда, вскорости, его настроение несколько улучшилось, так как он убедился в немногочисленности обороняющихся (их было гораздо меньше, чем нападавших) и в крайне малой эффективности применяемого ими огнестрельного оружия. Шестым чувством опытного диверсанта он понял, что добыча, ради которой и затевалась вся эта операция, находится от него на расстоянии вытянутой руки, а перед ним сейчас просто находился последний рубеж обороны русских, уничтожить который не представлялось делом чересчур сложным. Он здраво рассудил, что, если уж все равно они раскрыты, то и осторожничать далее им не следует, а потому он, включив интерком, передал всем своим людям, чтобы они во избежание возможных потерь, просто забросали последних защитников «русской тайны» гранатами с безопасного расстояния. Применение гранат из подствольных гранатометов в условиях ограниченного пространства, представлялось ему крайне продуктивным, с точки зрения уничтожения живой силы противника. Только одного фактора он не учел, а вернее двух. Это наличия огромного количества тоннельных ответвлений, закутков, поворотов и колонн, поддерживавших своды, которые никак не способствовали разлету осколков и ударному воздействию воздушных взрывных волн. Таким образом, взрывы гранат из подствольников не причинили обороняющимся никакого существенного вреда. И, конечно же, он не учел стойкости и профессионализма русских спецназовцев. Они тоже были не дураками, а потому быстро поняли, что их укороченные автоматы никак не годятся для огневого противостояния с закованным в броню противником. Поняв это, они применили, возможно, даже не специально, а по наитию, тактику отличную от той, которую им сейчас навязывали. Дождавшись, когда враги подойдут поближе, они выскакивали из боковых проходов, и по двое, по трое набрасывались на них, стреляя в упор, схватываясь с ним в рукопашную, рубя острозаточенными саперными лопатками сочленения в доспехах. Обученные методам рукопашного боя диверсанты никак не ожидали от русских такой наглости и прыти, да и тяжелые панцири доспехов не давали возможности применить в полной мере свои навыки в тесных катакомбах. Некоторым из русских удалось даже отнять в схватке у диверсантов несколько автоматов. Спецназовцев было чуть больше тридцати человек, против почти пяти десятков врагов, но они с такой дикой яростью и отчаянием бросались на них, Роумэну одно время казалось, будто бы их нисколько не меньше, чем находилось под его руководством. Надо отдать должное «морским котикам», они довольно быстро пришли в себя, и русские бойцы опять стали падать под выстрелами из крупнокалиберных штурмовых винтовок, но теперь были уже потери и среди диверсантов. И потери были немалыми. И все-таки они сумели в какой-то момент переломить ход сражения в подземелье. Русские под напором превосходящих сил стали отступать вглубь тоннеля, по-прежнему, зло, огрызаясь из своего и теперь уже трофейного оружия. Вместе с оставшимися спецназовцами пришлось отступать и генералу Иванову.

IV.

Беспрекословно выполняя наказ своего наставника, Боголюбов опять ринулся к центральному пульту управления. Так как, никого кроме них в помещении не было, то ему самому пришлось суетливо перебегать от одного операторского места к другому, опять нажимая на кнопки и двигая рычагами. Почти целая минута прошла прежде чем, где-то далеко под полом загудел генератор, приводящий в движение сервомоторы, поднимающие наверх самое грозное оружие во Вселенной. Выстрелы были уже совсем близкими, когда Вострецов рискнул вновь выглянуть в коридор. По коридору, пятясь задом и отстреливаясь на ходу из пистолета, брел человек. Правая его рука висела как плеть, а левой он упорно посылал пули в маячившие вдалеке тени. Академик не сразу признал в этом человеке своего куратора, а возможно и будущего палача. Он уже был в двух шагах от двери, за которой находилось «сердце», а верее сказать — мозг, всего секретного объекта.