Но я устала. Мне надоело быть спасательным кругом. Я больше не могу. Я все решила к тому моменту, как доехала до шоссе. Хватит. Больше никаких выкупов.

Я не знаю, чем он занимается большую часть жизни. И не хочу знать. Сейчас мы живем по принципу: «Нет вопросов – нет ответов». Я постоянно замечаю стандартный набор у него в карманах – обгорелая ложка, зажигалка с надписью: «РЕАБИЛИТАЦИЯ – ДЛЯ НЕУДАЧНИКОВ», обожженные кусочки фольги с липкой черной смолой – признаки разложения. Его зависимость не должна была нас удивлять. Сайлас всегда стремился попробовать все. Наркотики стали естественным развитием событий.

Я знаю, как ужасно это звучит. Будто мы все – я – смирились с судьбой Сайласа. Но иногда лучшее, что может сделать друг – перестать помогать. Все остальное я уже пробовала. Сайлас продолжает отравлять все, к чему прикасается, как бактериальная инфекция, заражающая все его окружение.

Младшая сестра уговорила его пойти в реабилитацию, хотя никто не мог. Они остались одни, когда умерла их мать. Сейчас Сайлас – все, что есть у Калли. Она как-то умудрилась записать его на двадцативосьмидневную программу. Клетка без решеток. По моим подсчетам, он едва ли продержался три дня – его новый рекорд, – а потом спер свой телефон.

Спаси меня.

Я поджигаю сигарету и слегка открываю окно, чтобы выпустить дым. На мою руку капает дождь. Я уже почти на месте. Надо продумать, что я скажу Сайласу:

Я больше так не могу… Прости. Я хочу жить нормально.

Я замечаю сквозь лобовое стекло тощую фигуру на стоянке магазина. Дворники скользят по окну, раздвигая завесу дождя и открывая его взору.

Сайлас.

Я вздрагиваю на месте, вцепившись в руль обеими руками. Огонь не заставляет себя ждать. Даже сейчас, после стольких лет, во мне бурлит кровь от одного его вида.

Сайлас заходит в свет фар моей машины. С него так и льет. Спутанные волосы закрывают лицо. В руках целлофановый пакет с желтым смайликом: «СПАСИБО, ЧТО ПОКУПАЕТЕ У НАС». Он босой. К ногам липнут мокрые листья. Он не похож на Сайласа. Почему-то стал другим. Ему хуже, словно в центре он атрофировался.

– Где твои ботинки? – спрашиваю я, когда он открывает дверь и садится ко мне.

– Ты их не видишь?

Я оглядываюсь через плечо.

– …Кого?

– Ничего? Совсем ничего?

– Я не вижу…

– Забей. Поехали. Давай-давай-давааай, – с каждым «давай» он бьет подлокотник.

Я выезжаю с парковки, начиная волноваться, что за ним гонится полиция – что на самом деле он сбежал из тюрьмы, и я стала соучастницей.

– Ну и местечко. Эти долбанутые фанатики сидят в кругу и говорят о принятии Христа. Вот же подстава. Дошло? Они заманивают тебя лечением, но на самом деле это развод. И как только ты подписываешься, они уже ничего не скрывают. Ждут, пока ты подпишешься на все. А потом выскакивают со своими песнопениями, молитвами и…

– Куда мы едем?

Он оглядывается, чтобы проверить, что за нами не следят.

– К тебе?

– А что не так с твоей квартирой?

– Дома нестабильно. У тебя безопаснее.

– Безопаснее?

– Меньше шума. Меньше помех, – он все смотрит в зеркало. Предметы в зеркале ближе, чем кажутся. Фары проезжающих машин освещают наши окна.

Я не могу сдержать мысль: «И я кинула ради этого Таннера?» Я могла бы все еще гулять, хотя бы прикидываться, что живу свою жизнь, но вместо этого отвожу мокрую задницу Сайласа к себе домой, чтобы он не замерз до смерти.

– Калли будет переживать, если ты…

– Я к ней не вернусь. Хренова ведьма. Кто может… кто может сотворить такое со своим братом? И называть это любовью? Да к черту. Это не любовь. Она не понимает, что я пытаюсь…

– Неправда. Просто она хочет, чтобы ты…

– Осторожно! – Сайлас смотрит на что-то за лобовым стеклом. Он сжимается перед ударом, будто посреди дороги что-то есть, но там пусто.

– Что? – кричу я. – В чем дело?

Сайлас поворачивается, чтобы посмотреть назад.

– Ты… ты видела?

– Что видела? Там ничего не было!

Мимо проезжает еще одна машина, освещая его безумные глаза.

– Остановись.

– Мы на шоссе!

– Мне надо выйти. Срочно, – он уже открывает дверь, пока машина несется на чертовых шестидесяти пяти милях в час по мокрому асфальту. Я на средней полосе на трехполосном шоссе в одиннадцать вечера, и он хочет прыгнуть.

– Сайлас! Стой! – мне приходится наклониться вправо, чтобы дотянуться до плеча и не дать ему выпасть на дорогу. Позади раздается гудок, когда я подрезаю другую машину. Мы сворачиваем на дальнюю обочину, гравий раздирает днище машины, потом меня резко заносит, и я выруливаю обратно на шоссе.

– Спятил?! Ты же…

– Остановисьостановисьостановись! – Что-то в его голосе – внезапный поток слов, безумная ярость, – пугает меня. Я перестраиваюсь и съезжаю на обочину. Мы едва успеваем остановиться, как дверь распахивается, и Сайлас падает на гравий. Он приземляется на руки, а затем вскакивает.

– Ты нормальный вообще? Так же можно…

Но он не слушает. Оставляет дверь открытой и бежит. Мимо проносится непрерывный поток машин, лучи дальнего света освещают его тело.

– Сайлас, куда ты…

Я переключаюсь на паркинг и включаю аварийку – оранжевые лампочки пульсируют с громким щелк-щелк-щелк, – и протягиваю руку через пассажирское, чтобы закрыть его дверь.

– Сайлас!

К тому времени, как я выпрямляюсь на своем сидении, Сайлас уже перелез через ограду и добегает до леса, окружающего автостраду, за ним развевается пакет со счастливой желтой рожицей. Где его ботинки? Почему он без обуви?

– САЙЛАС! – кричу я.

Но уже слишком поздно. Он ушел.

«В жопу», – думаю я. С меня хватит. Я так больше не могу. Достало, мать твою. Не стану снова спасать Сайласа. Пусть сам себя спасает. Или убьется. Мне уже все равно. Насрать, черт вас всех побери.

Это последняя капля. И теперь все наконец-то вылилось наружу.

Когда Калли звонит, я притворяюсь, что не понимаю, о чем она. Вру, что не спасала Сайласа и не выпускала его в дикий Ричмонд. Мне стыдно, но я уже ходила по Срыв-авеню с Сайласом за ручку. Он всегда выбирался, так ведь? Он сильнее своей зависимости – ну, или в это мне хочется верить.

Сайлас должен выжить сам. Его никто не может спасти.

Я не могу его спасти. Уже нет.

Когда он стучит в мою дверь в три ночи – пуф, материализовался как из воздуха, – я так и не могу отойти от шока, насколько он не похож на себя. Кожа под глазами имеет желтоватый оттенок. Волосы стали тоньше. Мешок кожи и костей, который раньше был моим другом.

Он обхватывает мое лицо обеими ладонями и целует в лоб.

– Привет, малышка Деб, – Деб – значит «дебютантка». Смешно, да? – Можно я переночую у тебя?

Синапсы в моем мозгу не успевают срабатывать – Это плохая идея, Сайлас, – как он уже врывается в мою квартиру. А с собой все еще тащит тот пакет с улыбающейся рожицей.

– Я все налажу, – сразу начинает он, выдавая ту же фразу, что и всегда. – Я возьму себя в руки. Просто мне нужно где-то перекантоваться… Где-то, где я не один.

«Просто откажись, – слышу я в своей голове голос Нэнси Рейган. – Сайлас здесь не единственный зависимый, и тебе надо заняться своим здоровьем. Забей. Отпусти Сайласа».

Скажи это.

Скажи…

– Ладно, – говорю я, пуская его в свой дом, хотя он уже зашел.

– Клянусь, мне станет лучше. Кладу руку на сердце. Ты же мне веришь?

– Да, – выдавливаю я.

Он отключается быстрее, чем я дохожу до гостиной. Его кофта задралась, обнажая выступающие ребра на восковой коже.

Я не понимаю, дышит он или нет, поэтому подхожу на шаг ближе. Чтобы дождаться вдоха. Увидеть, как вздымается его грудь. «Черт, – думаю я, наклоняясь ближе, – пожалуйста, лишь бы он не передознулся на моем диване…»