Добрались благополучно. В Воронеже морозы стояли, а там – жара плюс тридцать и ливни ни на минуту не затихали. Льёт и льёт. Как из ведра. Дошли мы по карте до назначенного места. Развернули лагерь. Настроили нехитрую аппаратуру. Начали, в общем, работать. Два дня ищем магнезиальные скарны или хоть какие-нибудь признаки присутствия кристаллов – никаких результатов. Нужно смещать лагерь ещё километров на десять к югу. Послали меня на предварительную разведку. Я самым крепким из всех оказался. Другие размякли от непогоды и от смены климата. Не хотели лишний раз задействовать всю бригаду. Пораньше с утра ушёл. Добрался до места. Посмотрел. По косвенным признакам – есть рубин. Уже к вечеру клонилось, когда вернулся обратно в лагерь. Но наших никого уже не нашёл. Палатки стоят рваные. Угли от костра по полянке разбросаны, словно взорвалось что-то. И видно, что паника была. Гильзы стреляные. Трава помятая. Деревца́, что поменьше, поломаны. Первая мысль – какие-нибудь шаны или качины. Либо в плен взяли, либо погоню устроили за успевшими пуститься в бега геологами. Ну что делать? Нужно как-то выбираться. Ночью без костра сидел, дрейфил. Да и надеялся, что кто-нибудь из наших за мной вернётся, если вообще в живых кто-то остался. Но так и просидел, никого не дождавшись. Но ни карт, ни документов я в палатках не обнаружил. Все бумаги пропали. От аппаратуры одни обломки. От продуктов тоже только банка тушёнки осталась. А у меня один лишь планшетик с компасом и кусочек местности, от руки нарисованный, той области, куда я на разведку ходил.
Решил двигаться строго на север. Рано или поздно всё равно, подумал, наткнусь на какую-нибудь деревню. Лишь бы не на опиумные плантации. Дождь, слава богу, прекратился. Но мошкара начала мучить. До обеда шёл, не останавливаясь. И вышел к реке. Довольно широкая, с сильным течением. По дороге сюда не встречалась она нам на пути. А плавать я, к стыду своему, не умею, от слова совсем. Не научился в детстве, а потом не посчитал жизненно необходимым такой навык. Пошёл вниз по течению, то есть на восток. До сумерек брёл – ни брода, ни мостика, ни единой живой души. Даже звери будто бы куда-то все разбежались. Только на одном повороте река поуже делалась. Принял решение переправляться. На свой страх и риск. Была-не была. Разделся. Одежду всю в плёнку упаковал, соорудив что-то вроде воздушных карманов; на грудь вместо поплавка приспособил. Вода холодная, мутная. Ногу сразу свело. Шагу не успел сделать, как споткнулся, упал – и понесло меня течением за поворот. Барахтаюсь, как котёнок, ничего не могу сделать – несёт течением. А за поворотом – порог. Местность каменистая пошла. Перепад-то уровнем совсем небольшой, всего метра три. Но так меня башкой шандарахнуло о камень, что сознание потерял. И дальше что было – уже не помню.
Когда открыл глаза, долго не мог понять, где я. Лежу в какой-то хижине. Голова бинтом перемотана, тепло идёт от огня. Хижина типа веранды, открытая. На улице ночь. Рядом никого. Только одежда моя сухая около очага. И кружка алюминиевая с водой. Приподнялся. Понял, что не только голову повредил, но и ногу. Или трещина в кости, или сломал. От боли аж в глазах помутнело. А как только пелена спа́ла, смотрю – сидит передо мной девушка, вот прямо как ты сейчас… – Алексей Петрович замолчал на секунду, и глаза его сделались влажными. – Не девушка, Лиза, а самый что ни на есть ангел божий. Красоты такой я никогда в своей жизни не видел. А ты знаешь, ведь я женат тогда был. И сын маленький дома меня ждал. Но в ту секунду, когда я ангела этого увидел, понял, что влюбился необратимо и сделать с этим ничего уже не смогу. Звали её Ну Ну. Было ей, как она утверждала, двадцать два года, но выглядела девушка самым настоящим ребёнком – тоненькая, невысокого роста, с нежными чертами лица. Как я узнал много позже, почти все бирманки и тайки выглядят моложе своих лет. Она знала довольно сносно английский. И даже, ты не поверишь, начала изучать месяц назад русский, так что я и на своём родном языке мог перекинуться с ней несколькими фразами. Поначалу это было для меня удивительно – девушка в тропической глуши, говорящая на иностранных языках и читающая в оригинале Эдгара По. Жила она в этой хижине вдвоём со своим отцом. Отец почти всегда отсутствовал, занимаясь какими-то важными, как она говорила, делами. Мы провели вместе десять незабываемых дней. Не подумай – ничего такого. Просто разговаривали. Я даже в чувствах своих признаться ей не решался. А потом, когда нога моя зажила и настала пора как-то выбираться к своим, я узнал наконец, кто она есть на самом деле. Я, Лиза, понимаю, что ты не веришь и половине того, о чём я тебе рассказываю. Думаешь, вот сумасшедший старик пытается наделить смыслом свою угасающую жизнь.
– Бросьте, Алексей Петрович, – возразила Лиза, хотя и понимала, что старик отчасти всё-таки прав. – Я готова слушать ваши истории бесконечно.
– Ладно, милая, ладно. Я на твоём месте тоже, наверное, не верил бы. Но что было, то было. И я не выдумал ни одной детали.
– Так кем же оказалась Ну Ну?
– Принцессой.
– Что?
– Да. Самой настоящей принцессой. Из одного очень древнего бирманского рода. С отцом они скрывались в джунглях от преследовавших их коммунистов. Знаешь, те коммунисты – не чета нашим. Одно название только, а по существу бандиты бандитами. Она не объяснила, почему именно к ним у коммунистов были какие-то особые счёты. За головы их назначили немаленькую сумму, потому скрываться приходилось и от всех других группировок, которыми кишела округа. Они, конечно, очень рисковали, выхаживая меня и ничего о себе не скрывая. Тем более, когда решили отправить меня к людям. Я же мог выдать их убежище. Но у них имелись на мой счёт свои виды. К тому моменту они сами готовились к переезду, и не абы куда, а в Советский Союз. Однако, хотелось им прежде переправить через границу все свои семейные ценности, которые удалось сохранить. Их было не так много, этих ценностей: какие-то архивные документы, фотографии и чуть больше килограмма ювелирных украшений. Отец Ну Ну мне всё показал. Такого я не видел никогда раньше – красота, достойная королевы. Однажды Ну Ну появилась передо мной в чудесном платье, с браслетами, ожерельем и колечками на каждом из пальцев. Я был ослеплён. Сердце вырывалось у меня из груди, когда я смотрел на неё. Ну разве мог я предать её? Разве мог отказать? Может быть, и она это вполне понимала и поэтому доверяла безоговорочно. Я согласился.
На следующий день они вручили мне два чемодана. В одном – мои оставшиеся вещи и скромные подарки; в другом – образцы с того участка, куда нас послали на разведку с командой. У этого второго чемодана имелось потайное отделение, куда и сложили они свои реликвии. Я должен был вывезти их из Бирмы, а потом ждать, когда Ну Ну с отцом переберутся в Союз. Тайными тропами они вывели меня к ближайшей безопасной деревне. Оттуда я уже сам добрался до советского посольства.
Никого из группы моей найти так и не удалось. Что случилось тогда в лагере и куда все подевались – так и осталось до сей поры неразрешённой загадкой. Я рассказал в посольстве свою историю, заменив только своих спасителей жителями деревни. Не думаю, что мне во всём поверили, но странным образом особо не настаивали на деталях. И более того, чемоданы с образцами и подарками отправили дипломатической почтой прямо в Воронеж, откуда я их благополучно забрал и привёз к себе домой. То ли не было до меня никому дела, то ли существовали ещё какие-то договорённости, о которых мне не положено было знать.
– О, – раздалось с соседней койки. – Папа́ магати́ титя́. Би. Во. Ну Ну ро́ша.
Это решил вставить свой комментарий Папа́, всё это время, лёжа на боку, внимательно слушавший историю Алексея Петровича.
Старик улыбнулся:
– Да, дружище. Ну Ну хорошая.
– Ага, – согласился тот.
– Что-то я подустал, Лиза, – сказал Алексей Петрович, закрыв глаза. – Больно вспоминать обо всём этом. Сорок лет прошло, а в памяти всё так живо, будто вчера было. Я ведь, Лизанька, часто и об этом забывать стал. И не всё ещё рассказал. О Ну Ну и о тебе.
