Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Такая ночь выдалась и 25 декабря 1989 года. Диссертация Вадима была наконец закончена. Он оказался особенно настроен на разговоры, и, после того, как Лиза раздала больным положенные на ночь таблетки, они расположились за столом и пили кофе со сливками.

– Завтра «Горбачёва» моего выписывают, – сказал Вадим. Он вёл этого пациента два месяца и был доволен положительным результатом лечения. – Божился, что больше ни ногой на стадион. А от красного цвета его уже вообще тошнит. Решил болеть за «Динамо».

– Я бы на его месте вообще о футболе забыла. Как бы рецидив не случился.

– Тьфу-тьфу. – Вадим постучал костяшками пальцев по столу. – Это мой первый положительный пациент. Плюсик в карму моей диссертации.

– А кого после «Горбачёва» вести будешь?

– Старика одного завтра привезут. Дети его сдать хотят. Лет семьдесят дедушке. Альцгеймер и все сопутствующие.

– Безнадёжный?

– Разберусь по ходу. Может, просто избавиться хотят от обузы. Детишки не бедные. Да и батя их не последним человеком по молодости был. Геолог какой-то или что-то вроде того. Книги писал, кафедрой одно время заведовал. Договаривались напрямую с главным. Мутное дело. И неприятное. Жалко старика. И в случае какой-то левой договорённости всё равно он отсюда не выйдет, даже если голова встанет на место. Не хотелось бы брать напоследок такое дело.

– Ты уходить собираешься?

– Если кандидатскую защитить получится – а в этом я почти не сомневаюсь, – то, конечно, уйду. Что мне тут ещё делать? Как говорится, меня ждут великие дела. Не чета здешним.

– Жаль, – опустила глаза Лиза. – Кого мне теперь в пару поставят? Я привыкла к тебе. Ты хороший.

Вадим снова усмехнулся:

– Тогда молись, чтобы я провалился с защитой.

– Да ну тебя. Защитишь ты всё. Сам же сказал, что не сомневаешься. И я в этом с тобой солидарна. Зря я в аспирантуру не пошла.

– Да… – протянул Вадим. – Любовь, что движет солнце и светила.

А потом добавил:

– И заставляет людей делать непростительные глупости.

Они помолчали немного, допивая по очередной кружке кофе. Потом Вадим, слегка замявшись, снова заговорил:

– Слушай… Я понимаю, что это с моей стороны свинство… Но всё же не могу не попросить у тебя об одном одолжении.

– Спрашивай.

– Всё равно ведь я больше месяца здесь не задержусь. Начальство я пока в известность об этом не ставил. Ты возьми себе этого деда, а? Не потому, что это может быть случаем безнадёжным. Может, оно всё и не так сложится, как я предполагаю. Мне просто жалко его. Понимаешь? Возьмёт его себе главный, или отдадут старика Вовану. Он же садист самый настоящий. Кроме клизм, никакой больше терапии не признаёт. Загубит деда. А ты хорошая, добрая. Под твоим присмотром дед, глядишь, и оживёт. А, Лизка?

Краешком ума девушка догадалась, что именно об этом её и попросит Вадик. Но аргументы его были железны. И главврач, и больной на всю голову Володя, – они доконают старика и даже не поперхнутся. Тем более если Вована оторвут от женского отделения, где он, как говорили, развернулся по полной программе со своей клизмой. Да ещё если поставят его с ней на ночные дежурства! Тогда кричи караул.

– Ну так что скажешь? – прервал её мысли Вадим. – Я в долгу не останусь. Когда развернусь в НИИ, обязательно пришлю тебе приглашение. Ты ведь голова. Никто здесь по достоинству тебя всё равно не оценит. И поверь, это не просто благодарность с моей стороны. Я просто ясно вижу и свои перспективы, и чужие. Ты будешь мне нужна на новой работе.

Лиза не сомневалась, что так оно и получится, если Вадиму действительно удастся построить свою карьеру. И она согласилась. И потому, что сама не собиралась задерживаться в больнице надолго, и, главным образом, потому, что боялась ночных посиделок с Володей.

***

На следующее утро привезли деда. Пока Лиза была на выходных, Вадим внеурочно вышел не в свою смену, чтобы оформить и передать документально старика другому лечащему врачу. Главврач был не против. Дети тоже особо не возражали тому, чтобы за отцом присматривала девушка. Вадим даже пообещал особое внимание и уход, всячески восхвалял профессиональные и душевные качества Лизы, и делал это так настойчиво, что обескураженные этими обещаниями дети даже высказали желание отдельно каждую неделю вознаграждать Лизу небольшой денежной суммой. Может быть, они приняли слова Вадима за скрытое вымогательство, а может, зашевелились в них остатки какой-никакой совести, которую сложно изъять из человеческой души с корнем. В любом случае, сделкой все были довольны, кроме Лизы – её слегка покоробила денежная часть договорённостей. Но отказываться теперь тоже было неловко – сын с сестрой могли бы в этом случае засомневаться в обещанной им заботе и настоять, чтобы отца передали кому-то другому.

Сам же Вадим взял себе напоследок солдата, вскрывшего вены в туалете железнодорожного вокзала. Хотелось ему сделать доброе дело перед увольнением и отправить бедолагу домой с «жёлтым билетом». Но так он этого и не успел – за неделю до комиссии дело солдата передали Ольге Дмитриевне, той ещё стерве, которая, наоборот, сделала всё для того, чтобы вернуть суицидника обратно в воинскую часть. Тот после комиссии насобирал у других больных из палаты таблеток, мешая галоперидол с реланиумом, и ночью съел их целую пригоршню. Утром его едва откачали, сделали промывание желудка и вкололи морфина, а уже через три часа с нешевелящимся языком отправили дослуживать свои положенные два года.

Вадим уволился из-за этого раньше, чем планировал. Рассобачился с Ольгой Дмитриевной, так что та не преминула накатать на него жалобу в министерство. В таком состоянии Вадим даже побоялся поговорить с Лизой, чтобы проститься. Ушёл по-английски. И Лиза осталась без напарника, сосредоточив все свои силы и знания на бедном старике, Фёдорове Алексее Петровиче. Купила в киоске мягкую пачку «Явы» для Папа́, а от новых напарников вообще отказалась, уверив, что со всем сможет справиться и сама. Главврач снова не возражал, словно подталкивая девушку к тому, чтобы все эти неудобства (безнадёжный старик и одинокие ночные дежурства за столом возле палаты буйных) обернулись в конце концов и её увольнением по собственному желанию.

Но Лиза держалась молодцом. Алексей Петрович оказался очень душевным пожилым человеком. В минуты, когда память его делалась ясной (а это, как правило, происходило перед самым отбоем), он рассказывал ей истории из своей жизни. О том, как колесил по стране с геологическими экспедициями, проводя в тайге и в предгорьях Урала всё долгое время летних сезонов. Не хоженые никем тропы, не виданные никем животные, случаи, граничащие с фантастикой, – истории Алексея Петровича с каждым вечером становились всё необычней. Лиза была благодарным слушателем, лишний раз стараясь не перебивать, задавая вопросы. Ей было и правда интересно, хотя она понимала, что старик, скорее всего, выдумывает половину из своих баек, или накручивает на обычные будни геологоразведчиков сказочные детали. В один из таких вечеров Алексей Петрович поведал Лизе особенно интересную историю.

– Это было в пятьдесят четвёртом году, – начал он. – Мне тогда исполнилось сорок восемь. Это была необычная экспедиция. В Бирму. Теперь это Мьянма. Ты, Лиза, была когда-нибудь в Мьянме или в Таиланде?

– Нет, Алексей Петрович. Не успела пока. Училась. А на стипендию особо ведь не разъездишься.

– Да-да, – согласился Алексей Петрович. – А ты представь, как было в те годы. Война ещё в памяти не улеглась. Сталин только недавно умер. Заграничные командировки в то время разве что присниться могли простым смертным. И вот нас отправляют. Пять человек. Помимо трёх геологов, двое ещё из секретной службы. Молчаливые, суровые. Бог знает, с какой целью их к нам приставили. Тогда в Бирме гражданская война ещё продолжалась, правительство боролось с коммунистической оппозицией. К коммунистам примкнули ещё повстанцы разных сортов, этнические меньшинства. Страну раздирало на части. Опасной та поездка была. К советским геологом относились сдержанно как с той, так и с другой стороны, по крайней мере, нам так говорили. Может быть, просто чтобы мы не дёргались и не отвлекались от своих задач. А задачей была разведка ископаемых нефрита и рубина. Правительство Бирмы тоже в этом заинтересовано было. Ну, и, само собой, разные преступные группировки, связанные с контрабандой. Рисовые поля чередовались часто с опиумными. Все старались нажиться на чём-нибудь, половить рыбки в мутной воде. Как раз в такие края нас и откомандировали. Где-то на юге-востоке – самые что ни на есть джунгли.

2
{"b":"888478","o":1}