Annotation

Папа называет комнату детей — норой, а своих троих сыновей — кроликами. Они живут в постоянном страхе и умеют быстро бегать. А кто тогда серый волк? Вечно всем недовольная и пьяная мама. В тот роковой день все пошло не так. Ссора родителей, мертвые котята, смерть. Именно тогда, дети стали старше.

Аарон Драйз

Аарон Драйз

Слишком стар для мороженого

Aaron Dries — Too old for Ice-Cream

© 2022 by Aaron Dries — Too old for Ice-Cream

© Константин Хотимченко, перевод с англ., 2024

Перевод выполнен исключительно в ознакомительных целях и без извлечения экономической выгоды. Все права на произведение принадлежат владельцам авторских прав и их представителям.

* * *

Папа называл нашу комнату "Норой", а мы были его маленькими кроликами. Там мы ждали, когда мама вернется домой. Как правило сначала появлялся запах, и только потом она.

Бо, был самый старший из нас, и он спал сверху. Круз — на раскладушке под разбитым окном, брезент прикреплен к подоконнику, как холст к раме на уроке рисования. (Когда дул сильный ветер, заплатка шевелилась). А я внизу. Мне нравилось изобразительное искусство. Математика и естественные науки были трудными, к тому же я не любил учителей.

Ночью я слушал, как дышат в темноте мои братья, предвкушая момент, когда кто-то — почти всегда Бо — сломается и скажет, как сильно он ее ненавидит. Затем наступала тишина. Отец в своей комнате или в коридоре, испуганный, взволнованный.

Мама пила "Таула Стронг", импортное самоанское пиво, которое продавали в забегаловке под названием "Феди". Я не знаю, где находится Самоа, но в пиве я разбираюсь, хотя мне всего тринадцать лет. По просьбе папы я много раз забирал пьяную маму из "Феди". Он оставался в машине с моими братьями, у которых была кока-кола и чипсы, завернутые в газету, из "Джеймс Бридж Такеавэй". Я оглядывался через плечо, прежде чем зайти внутрь, и видел отца через лобовое стекло, грызущего ногти и сплевывающего на асфальт. От жары парковка блестела. Я ненавидел "Феди", как там воняло оставленной сушиться одеждой, уксусом и табаком. Маму за барной стойкой с ее друзьями, мужиками с лицами сома, которые никогда не выпрямляли спины, как это делают дети, холодильник, где за ними стояло пиво, все эти этикетки и разные марки. Мытарь с усами, закрученными в вверх, между ними. Он знал мое имя, но называл меня "Синий", что было бессмысленно. У меня были рыжие волосы и лицо в веснушках. А вот старомодный музыкальный автомат в отремонтированной секции — это было круто. Иногда мама сдавалась без боя. Но в основном нам приходилось ждать. Я возвращался к машине с низко опущенной головой, просил папу включить радио, пока она не пересядет к нам, когда у нее будет подходящее настроение. Мы молчали, пока ехали, от нее пахло мочой и алкоголем. После этого мы ели перед телевизором, где слишком громко играла "Семейная вражда", студийный смех был фоном, когда мы жевали, но не улыбались.

Тишина в нашей "Норе" летом после того, как Бо признался в своей ненависти к матери. Пронзительный и монотонный звук сверчков за окном. Бамс! Круз прихлопнул комара. А позже — парад слонов — череда громких стуков, хлопков, грохота. Это мама с папой на веранде. Они то ли занимались этим, то ли ссорились. Трудно было сказать определенно. Узнаешь только потом. Если это был секс, то они быстро засыпали, а значит, и мы могли поспать. Если это была ссора, мама снова уходила — так и случилось в ту ночь. Хлопнувшая дверь заставила меня вздрогнуть. Я заглянул в щель в брезенте и увидел, как она исчезает в темноте за рождественскими огнями, которые мы не выключали круглый год. Наш дом стоял на широкой улице напротив железнодорожных путей. Все дребезжало, когда проезжали грузовики. Прошло два дня, и мама вернулась с мешком через плечо.

Неважно, что я был средним ребенком. В случае чего мои братья обращались ко мне, потому что я был самый храбрый. Я велел им оставаться на месте, когда прокрался на кухню после того, как все стихло, а мамин пьяный храп заставлял стены трястись. Пакет лежал на столе рядом с солонкой и перечницей. Лунный свет делал все вокруг голубым и искусственным. Было очень жарко. В такие ночи я часто брал подушку и спал в ванной. Нерешительно подошел к столу и с дрожью в руках приоткрыл мешок. У меня пересохло во рту.

Задыхаясь от паники, я побежала обратно в "Нору". Я старался не заплакать, когда Круз и Бо трясли меня, шепча — крича, чтобы я рассказал им, что случилось, что я нашел.

В доме хлопнула дверь, и мы бросились к своим кроватям. Звук шагов приближался к нам, как буря, все ближе и ближе.

Один Миссисипи. Два Миссисипи. Три Миссисипи.

БУ-У-УМ!!!

Мама ворвалась в нашу комнату с мешком в руках и опрокинула котят на пол. Я старался не замечать, что их головы были свернуты набок. Мы закричали. Мама посмотрела на меня, и мне показалось, что под кожей ее лица что-то шевелится, как будто внутренние демоны пытаются освободиться. Она молча стояла и наблюдала, а затем ушла. Раздались крики. Что-то разбилось. Мы плакали еще сильнее, обнимая друг друга, когда завыл папа. Мама не вернулась, и я встал, чтобы накрыть мертвых котят своим одеялом с логотипом из "Звездных войн".

Мы втроем втиснулись в койку Круза, соленые и потные, как сардины. Ветер порывами налетал на брезент, вдыхая и выдыхая воздух, хрустел-скрипел. Один из котят не умер и шевелился под одеялом. Он не мог мяукать, но мы наблюдали, как он пытается уползти. Лапы месили ковер.

Я предложил включить радио, чтобы отвлечься от происходящего кошмара.

— Нет, — сказал Бо. — Она нас услышит.

Оставшийся в живых котенок выполз наружу и перевернулся на спину, кровь просочилась между острыми зубами. Бо велел нам не смотреть, когда слез с раскладушки и попросил у меня подушку. Я знал, что он собирается делать.

— Бо, пожалуйста, — сказал я. — Должен быть другой способ.

— Без вариантов.

Это была самая взрослая вещь, которую я когда-либо слышал от брата. Бо был всего на год старше меня. У него начался период полового созревания, на груди появились волоски, и он говорил, что у него постоянно болят голени. Но все это уже не имело значения, потому что он плакал, как все мы, все одинаково. Он положил подушку на котенка и был нежен. Я чувствовал себя частью этого. Как будто я был над подушкой и помогал ее удерживать, но в то же время находился под ней и не мог дышать.

Бо вернулся в постель, когда все было готово, и мы стали ждать утра. Папа всегда приходил к нам первым, потому что мама спала допоздна. Брезент хрустел там и сям до самого рассвета. В нашей комнате пахло сырым мехом. Братья спали. Я вывернулась из постели, стараясь не смотреть на одеяло и подушку, и приложил ухо к двери.

Подозрительно тихо. С папой все в порядке?!

Мимо прогрохотал поезд. Дом содрогнулся. Я слышал, как в кухонных ящиках прыгают столовые приборы, как дрожат на настенных крючках декоративные тарелки, подаренные нам бабушкой Нан перед смертью. Мне часто снилось, как я перебегаю дорогу и прыгаю в один из поездов, который уносит меня прочь, быстрый, как кролик, как любит говорить папа. Место назначения не имело значения, важно было только то, что я сбежал. Но я буду скучать по братьям. Я повернулся и посмотрел на них, устроившихся на матрасе. Они росли, как и я. Я бегал за Бо, а Круз — за мной. Время подгоняло нас. Мне было интересно, кем мы станем когда-нибудь. Пройдут года и все может поменяться.

После рассвета Круз встал, чтобы сходить в туалет, но я остановил его рукой.