На следующий день Александр Иванович поехал дальше. Дело организации съезда он вел пока в сугубой тайне, и это очень смущало подписавшихся. При встрече друг с другом они озабоченно перешептывались: «Не будет ли от этого нововведения какого лиха?» Не часто приходилось им ставить подписи на бумагах — торговые дела велись ими обычно на веру, и подписывание своей фамилии казалось многим хозяевам опасным.

Бойко бежала лошадь Александра Ивановича. К вечеру ка горизонте забелел приземистыми храмами Сумский Посад, бывший в старину центром торговли Поморского берега. Через час вдоль берегов широкой реки запестрели двухэтажные домины.

Александр Иванович постоянно останавливался в хоромах двух сестер, старых дев. У них он жил, как дома, отдыхал и вдоволь отсыпался. На их адрес во время его разъездов со всего Беломорья присылалась для него корреспонденция, и уже много лег старшая сестра от его имени производила срочные расчеты с рыбаками Поморья.

Из предосторожности Александр Иванович денег с собой не возил; если бы они ему понадобились — денежная кубышка любого толстосума была в его распоряжении. Об этом знал каждый помор. И богатый скупщик безбоязненно, всегда без кучера, появлялся в селениях южного Беломорья, не опасаясь грабителей. Его шубу на еноте или орловского рысака разбойникам все равно некуда было бы деть.

В канун приезда Александр Иванович по телефону поручил почтовику предупредить старух. Утром они испекли любимые им пироги с семгой, а также сочни — блины из сметанного теста, наскребла в запас замороженных сливок и, начиная с полудня, едва ли не десяток раз подогревали фасонистый самоварчик, зная привычку своего гостя, едва сойдя с саней, требовать самовар.

Скинув оленью доху, надетую поверх шубы, Александр Иванович успел лишь расчесать бородку и щегольские усики, как одна из старух уже принесла кипящий самовар. За одним концом стола уселся гость, а за другим, покрытым особой, «не мирской», скатертью, поместились староверки. На их скатерти стояла «христианская» посуда, в том числе вазочка с медом (пить с сахаром считалось грехом) и постная стряпня. Была пятница.

Во время чаепития Александр Иванович просмотрел записи старшей сестры: кому, за что и сколько было уплачено. Не проверяя старательно подведенного итога, он своей рукой записал, какой остаток денежной суммы числился за старухой, и лег отдохнуть. В доме воцарилась тишина. Скупщик уснул, зная, что обязательно проснется через час. После сна он встал не сразу. Покуривая, обдумывал, что надо сделать за этот приезд.

Разговаривая с мелкими скупщиками о съезде, Александр Иванович призывал их бороться с фирмами, которые прижимали скупщиков, стремясь подешевле закупить у них товар.

Сам Александр Иванович не собирался вести с рыбопромышленными фирмами борьбы, уже много лет тайно он был пайщиком одной из таких фирм и получал прибыль и как скупщик, и как совладелец фирмы. Его доход был немалым, и уже начинали скапливаться деньги, которые не получали оборота. Копить их в дедовских кубышках, как делали многие мелкие скупщики и владельцы снастей, Александр Иванович считал преступлением.

Общегосударственной целью съезда беломорских промышленников — как это значилось в поданной правительству докладной записке — являлась рационализация рыбного хозяйства Беломорья.

Усиление деятельности норвежских промышленников все ощутимее чувствовалось во всем Поморье. Норвежцам были известны районы подхода рыбы к побережью, они лучше выявляли места ее скопления, и снасти их были приспособлены к глубинному лову. Все это снижало торговые обороты русских капиталистов и подрывало доходность мурманских промыслов. Бороться с этим злом в одиночку было не под силу.

К организационной работе по созыву съезда Александр Иванович задумал привлечь политического ссыльного, Александра Александровича Двинского, четыре года назад сосланного в Беломорье за участие в студенческой демонстрации.

Еще осенью 1911 года Александр Иванович, прибыв в Сумский Посад на своем судне, обменялся с Двинским мыслями об организации съезда промышленников Беломорья. С января 1912 года Александр Иванович начал собирать подписи промышленников под ходатайством о созыве съезда. Но самому проводить собрания со скупщиками в каждом селении Александру Ивановичу не хотелось. Было выгоднее привлечь к этому делу Двинского. Вот почему Александр Иванович и направился сейчас к ссыльному.

Когда скупщик вошел в сени большого дома, навстречу ему выбежала Верунька, дочь Двинского, и повисла на шее «дяди Сашеньки». Александр Иванович торжественно вручил девочке плитку «Миньона». Шоколад с орехами был самым любимым ее лакомством.

Приветливо улыбаясь, жена Двинского, по облику типичная поморка, сообщила, что «хозеин» в музее.

Неслышно ступая меховыми подошвами щегольских пим, Александр Иванович вошел в комнату, где спиной к дверям сидел Двинской, исполнявший обязанности заведующего музеем.

Рассеянно теребя густые волосы, он медленно писал очередную заметку в «Русское слово» о нуждах Беломорья. Умные глаза Двинского часто щурились — приходилось писать очень осторожно, обдумывая каждое слово, чтобы не разозлить местную администрацию и не навлечь запрета цензора. За каждую напечатанную строчку редакция этой богатой газеты платила 15 копеек. Для семьи Двинского это были большие и крайне нужные деньги.

Александр Иванович оглядел свой дар музею — рогатые головы лося и оленя, тюленье чучело — и стал внимательно рассматривать новое приобретение — модель шхуны, над которой немало повозился и сам Двинской, и местный псаломщик, большой мастер токарного дела.

«Надо будет заказать модели рыбацкой ёлы и моторного бота и продемонстрировать их на съезде», — подумал скупщик.

— Вовремя, вовремя, почтенный меценат, жалуете, — поворачиваясь к гостю и разгибая спину, произнес Александр Александрович.

— Чего пишете?

— Трех зайцев бью: общественную мысль бужу, сумчанам авось помогу, да себе трешку или пятерку в карман положу. Смотришь, неделю прокормлюсь… Ну, а как дела съезда?

Начался деловой разговор. Двинской понимал, что хлопоты скупщика прежде всего направлены к его личной выгоде — норвежские скупщики уже не первый год стали появляться среди поморов, промышлявших на Баренцевом море. Хозяева снастей могли сбывать им свой улов, минуя русских скупщиков.

В министерстве торговли и промышленности дополнили программу съезда рядом мероприятий, действительно содействующих расширению рыболовства, и часть их казалась Двинскому пригодной для осуществления его широких замыслов.

В задачу съезда входило улучшение техники рыбного промысла и упорядочение перевозки рыбных грузов путем организации новой линии рейсов Архангельско-Мурманского пароходства и понижением фрахта. Установление регулярных пароходных рейсов и понижение стоимости перевозки развязывали руки поморам, не имевшим своих судов. Двинской надеялся путем организации промысловой кооперации объединить часть рыбацкой бедноты в артели. Но кооперацию, в особенности промысловую, разрешалось создавать только земству. Реализуя через земство постановление съезда, Двинской мечтал осуществить тайно от Александра Ивановича свой замысел создания промысловой кооперации.

— В Кеми я успешно договорился с двумя тузами — Ремягиным и Антоновым, — продолжал Александр Иванович. — Ремягин взялся сговориться с шуерецкими богачами. Я, не будь дурак, повез его в Шуерецкое. А вот севернее Кеми не был, чтоб не всполошился Антонов. Придется, тезка, вам, как Чичикову за мертвыми душами, прокатиться по Карельскому берегу и заглянуть на Кольский.

— Ссыльные, как нам известно, прикованы к определенному селению, Александр Иванович.

— Ну, это я через вице-губернатора устрою. Ему явно импонирует быть покровителем прогресса на севере.

— А не забудете?

— Разве точность не одно из моих свойств? А кстати, кто-нибудь здесь мешает вам?