«Отчего они всегда такие печальные и никогда не заканчиваются хорошо?»

Дэйн смотрел на повседневные хлопоты родителей, которые, несомненно, любили друг друга и думал — потому что про счастье слушать никому не интересно.

— А еще — продолжал Дракон и с каждой секундой его взгляд тонул в прошлом, как в омуте, — я был избалованным принцем. При дворе мало кто отказывался от моей компании. Конечно, виной тому — происхождение, но я тогда этого не понимал. И, к несчастью Эмеральд, влюбился именно в нее, в ту, которой мое внимание было совершенно не интересно. Я думал, что у нее просто было недостаточно времени меня узнать. Меня не остановили ее слова, что ее сердце уже отдано другому… Я был уверен, что если мы проведем вместе больше времени, то она полюбит меня… — тонкие губы дракона исказила злая усмешка. — Я был идиотом.

— И ты? — начал догадываться Дэйн. — Увез ее сюда?..

— Неделю я готовил этот замок, а потом привезли ее. Она много раз просила отпустить, говорила, что любимый будет искать ее, и что если я действительно ее любил, то должен желать ей счастья… Но я был уверен в обратном. Она прожила со мной две недели. Я старался угадать любое ее желание, развеселить, сделать что-то, но все было ей не по нраву, она все говорила о своем возлюбленном. И в отчаянии и злобе, я сказал, что тот продал ее мне… Уступил за золото… В тот же день она… — голос дракона надломился, — бросилась со скалы… С той самой, куда ты сегодня… — Дэйн заметил, как лиловые глаза налились слезами, а голос стал глухим, но сам дракон продолжал свой рассказ, глядя куда-то в прошлое.

Собственная прогулка по утесу и реакция дракона, теперь воспринималась иначе.

— Только тогда я понял, что натворил… Я не был груб, не касался ее, старался развлекать, но не давал убежать… Думал, что для простой служанки такая жизнь будет в радость. И все равно… все равно…

Дракон замолчал. Дэйн видел, каких усилий тому стоило собраться. Его руки, сцепленные в замок, дрожали, и Дэйн, желая успокоить и помочь, взял холодную драконью ладонь в свою, а когда тот вскинул на него удивленный взгляд, улыбнулся.

Дракон вздрогнул, словно его разбудили во время дремы, смотрел то на свою стиснутую ладонь, то на Дэйна. Спроси его дракон, что тот делает, Дэйн не смог бы ответить.

Но дракон, к счастью, не спрашивал. Он выдохнул и, собравшись, продолжил.

— Неделю, я оплакивал ее… Прогнал с острова большую часть слуг, к счастью, как оказалось. Эмеральд не соврала, ее любимый действительно искал ее, более того, оказался магом. Могущественным и сраженным горем. Я рассказал ему все, и он… проклял меня.

Дракон замолчал. А в голове Дэйна продолжали звенеть его слова.

Любовь.

Дэйн не знал любви, по крайней мере, ничего подобного, о чем так любила слушать Сишель. Чего-то, что заставило бы его проклясть и обречь на муки.

Он знал, что любил родителей, сестру, но эта любовь была спокойной, как гладь озера. И даже когда в пылу ссоры в детстве, сестра могла забрать игрушку или изломать только построенный песчаный замок, а Дэйн от обиды бросался на нее с кулаками, даже тогда… любил. Эта любовь лишь иногда напоминала о себе спокойным, приятным теплом, когда родители или Сишель делали нечто, от чего щемило сердце.

То, о чем говорил дракон, вызывало скорее не восхищение или желание испытать то же, а… страх. Как перед стихийным бедствием, когда человек совершенно не в силах ничего сделать.

— То есть этот маг решил отомстить тебе, и при этом, обречь на смерть еще столько людей, зная, какого это, терять любимых?

— Нет, он… Проклял меня в порыве злости и скорби, не думал, что делал, — дракон говорил так, словно оправдывал мага, словно был согласен с собственным наказанием, и отчего-то это вызывало в Дэйне порывы ярости. — Он хотел, чтобы я точно усвоил, что невозможно заставить кого-то полюбить против воли. Но проклятие накладывал впопыхах, во власти чувств, а не разума и получилось, как получилось… Превратил в того, кем видел меня — в чудовище, обязал жить, пока не найду того, кто сможет полюбить меня, в тот срок, что был у Эмеральд… неделя в ожидании, две вместе, и еще одна — на скорбь, а дальше — в сон и все сначала…

Дракон уставился на свои руки.

— После этого маг ушел, я даже по началу не верил, что у него получилось. Как оказалось, магии потребовалось время, чтобы все сработало… Вокруг острова постепенно собирался туман… А когда появился круг, я впервые превратился и, во власти проклятия, полетел к островам… Я видел все, видел своими глазами, всех людей, что погибли в том городе… Я крушил и крушил все, не щадя никого, но не мог остановиться…

Дэйн снова сжал драконью ладонь.

— Что было дальше? — спросил Дэйн, чтобы вырвать дракона из картин того дня.

— Узнав о случившемся, маг вернулся. Единственный человек, который мог проходить сквозь туман… Он попытался снять проклятие. Но сила, с которой он его наложил, оказалась неподвластной даже ему.

С этой минуты надежда, что жила в Дэйне все это время начала стремительно погибать. Если сам создатель проклятия не смог его снять, то что сможет Дэйн?

— Когда он изучил проклятие, выяснил, как оно работает, то вернулся на Великие острова и придумал легенду. Это был единственный способ сократить жертвы в будущем. Тем более люди, оставшиеся в живых на развалинах города, охотно ему поверили.

— Но разве… — Дэйну стало стыдно за то, как отчетливо страх пропитал его интонации, он прокашлялся. — Разве проклятия не накладывают так, чтобы их можно было снять?

— В этом твои познания верны, — ободряюще улыбнулся дракон. — Механизм снятия есть всегда. Маг потратил огромное количество времени, всю оставшуюся жизнь. И пришел к выводу, что… Что меня должно получится…

— Получится что?

— Сделать так, чтобы человек, попавший сюда, смог меня полюбить… Только тогда проклятье дарует мне освобождение и смерть.

Какая жестокость, подумал Дэйн, стиснув ладонь дракона, и тот вдруг так же сжал ее в ответ.

— Но… — только и смог произнести Дэйн, глухо и беспомощно. До него, наконец, дошла самая жестокая суть проклятия. Как бы Дэйн не хотел жить, не хотел вернуться, полюбить кого-то насильно он был не в силах. Он, конечно, мог сказать все что угодно, но обмануть древнюю магию, жестокое проклятие?

— Именно потому я не хотел разочаровывать тебя… — продолжил дракон. — Хотел… сделать это время для тебя лучшим, из возможных. Потому что механизм если и существует, то он… невозможен.

— Если? — переспросил Дэйн, которому уже было достаточно плохих новостей.

— Маг предположил, что это наиболее точный вариант, но проверить на практике не было возможности.

— Поэтому в легенде говориться о девушке?

— Не думаю, что дело именно в романтической любви. Она может быть дружеской, платонической… Но именно любовью. Скорее про девушку маг добавил уже от себя, посчитал, что так будет лучше. Но… в любом случае, слишком короткий срок и слишком неблагоприятные обстоятельства. Каждый, кто сюда попадает, ощущает себя жертвой, узником, что правда…

— Плохая почва для любви… — бесцветно подтвердил Дэйн. В эту минуту он понял — с острова живым ему не выбраться.

Всю следующую ночь Дэйн не мог уснуть. Он раз за разом крутил в голове слова дракона, перебирал, подставлял варианты, но все, как в чудовищном лабиринте вели в тупик. Он смог попасть в него, но выбраться, уже не выйдет.

Ошибка, один неосторожный поступок, помноженный на магию импульс, вспышка, и страдания, которые могли коснуться троих, коснулись сотни жизней. Дэйн вдруг подумал, что ни просто так не любил в детстве магию. Эта сила всегда казалось ему слишком. Слишком непонятной, слишком огромной, слишком…

Жестокой.

Один маг мог сразить огромную плеяду воинов. Запереть в ловушке, без выхода. Любое наказание, вспоминал Дэйн, заканчивалось. Даже те, которые Дэйн получал, как он сам считал несправедливо, а те, когда он раскаивался…

Дэйн вспомнил, как однажды, заигравшись в лесу с другими мальчишками, потерял из виду сестру. Дэйн искал до кровавых мозолей, и даже когда все обошлось и оказалось, что Сишель просто объедалась ягодой, ждал, что родители накажут его. Считал, что заслужил, потому что именно он повел сестру в лес, несмотря на запрет. Впервые за долгие годы Дэйн тогда лил слезы, но мать, узнавшая об этом, к удивлению всех, простила Дэйна, даже не наказав.