Последние слова Марго прошептала сдавленно, совсем отвернувшись к стене и спрятав руку под простыню.

Я кивнул, шумно сглотнул, взял и сжал её холодные пальцы…

Сижу на краю поля босыми ногами в грядке. Растрёпанная ниже плеч седая шевелюра, необычайно густые брови, широкая по грудь борода скрывают мне лицо, торчит только выдающийся крючковатый нос. Одет в форму офицера Войска береговой охраны Альянса ЗемМария. Во всё как положено: фуражка, китель, брюки, тельник, прогары. «Дудочки» мне длинноваты, скрывают голые лодыжки — прогары без носков. Под кителем тельник из трикотажа — некогда знаменитая тельняшка матросов военного флота, морских пехотинцев и десантников-парашютистов. Теперь — моряков береговой охраны. И отличается с виду — тем, что синие по белому полосы чередуются с полосами всех цветов радуги. Под тельником этим «позорным» тельняшка «вэдэвэшника» — не моя, с плеча полковника Франца Аскольдовича Курта, моего дяди. На память мне оставил. Мне длиной по колени, с рукавами по запястья закатанными. Ещё на мне офицерская портупея марского пехотинца-межпланетника, пряжки наплечных ремней неуставные, самолёты заменены вертолётами. На шее ошейник, браслеты на руках и ногах, «пятёрочка» в трусах. Эти мои майора Франца Геннадиевича Курта — табельные.

Вытащил застрявший меж пальцев ног цветок мака — подцепил, когда шёл через поле напрямик, — теребил и переминал бутон в пальцах. Не моих. Мои, хоть и были заскорузлыми с «костяшками» и «мозолями» мастера единоборств, но всё же поизящнее пальцев широкого в кости армянина, «украшали» кисти моих рук не столь разлапистых. Ну, это ладно, былую внешность не вернуть, мучит другая неприятность: я теперь по поводу и без повода матерюсь. Что прискорбно, ничего с этим поделать не могу, и сознанию моему претит то, что никому в колхозе матом ругаться не позволяю, просеку — пресеку. Одно радует, мягко: не калечу там какими приёмами каратэ или чонлиновских «крестов», так чуть придушу хваткой «сибирского вьюна». «Камень» распоряжается пресечь, помнит как — тело слушается.

Думаю о том, что сельхозработы затянулись. Вообще, давно можно было посчитать, что про моё подразделение спецназа забыли, если бы не доставлял меняла Зяма сюда на остров посреди Тихого океана «свечи», и не забирал их — уже «кондиционными», с названием «валюта» — обратно в ЗемМарию. В Руси «валюту» пакетируют с засушенными рачками криля и отправляют на Марс. Он же, меняла, сообщал о событиях на Красной планете. Рассказывал об очередном правительственном на «Звезде» перевороте, поддержанном революцией на Уровне и в Метро. В Правительстве Марса, если и помнили о моей полуроте марпехов, то просто — чтобы не кормить — оставляли не у дел. Как и некогда роту спецназа ВДВ моего дяди, полковника Курта.

По весне меняла Зяма привёз контракт на поставку колхозом «Отрадный» «Звезде» сельской продукции сроком на семь последующих лет — это удар, которого я не ждал, но предвидел.

На Марс мне уж не вернуться — здесь помирать. Ни кого, ни когда не увижу. Ни Батыя, ни Плохиша, ни Истребителя, ни Даму с Портосом, ни сестры Катьки. Ни жёнушки милой, ни дочурок моих. Ждут они мужа и папку — высокого русского красавца, а заявится коренастый армянин. Ладно бы, только крючконосый, так ведь, по всему телу бурой шерстью заросший, со светлыми «пятнами» на груди, животе, в ладонях, на подошвах ступней, да на ушах огроменных. Чебурашка, как есть. Нет уж, померло так, померло — здесь в колхозе сдохну.

Год, видать, неурожайным случится: «земляной груши» — и той не вдосталь песочек даст. Не избежать, стало быть, голода, потому выдам экзоскелеты, комби с доспехами, ножи и сапёрки… иначе не выжить. Разбойничать примутся, — стало быть, такова судьба островитян. Нет, судьба не селян Мирного и Быково, деревни смыло цунами. На Бабешке после обосновались пираты, базу ремонта и заправки шаров здесь устроили. На острове волки, мустанги и драконы, не в пример собратьям на континентах, нашли общий язык: объединились и теперь совместно грабят земмарийские меняльные пути. Мои спецназовцы каких-то столкновений с ними пока не имели, но они неизбежны: топинамбур и оскомина этим годом не уродят, а потому «отцепной» «Фирмы» не нагонишь, и тюльки с факелами (развлекать пиратов) не будет.

В голод нам, бывшим марпехам, теперь полеводам колхоза «Отрадный», «кондиционных свечей» — «валюты» — не произвести, Зяма в ЗемМарию этой навигацией пустым вернётся. Так что, поделятся «джентльмены удачи» добычей.

Иначе каюк колхозу. Собственно он наступил сразу, как только вернулись на обезлюдивший после цунами остров с задачей возродить хозяйство. Из уцелевших генераторов-ГпТ соорудили на руинах Отрадного «миску», из обломков юрт слепили чумы, по весне рассаду высадили, отсеялись. Но… урожая собрать не довелось: не родила больше земля Бабешки, ни какие сельхозкультуры. И вообще, песок из жёлтого серым с какой-то ржавчиной стал. Топинамбур только временами и родит, да всяким разом не вдоволь. Как только не изгалялись, каких только удобрений из ЗемМарии не завозил меняла Зяма — всё без толку. Привёз и саженцы яблонь — на добрую память «уважаемому компаньону» Францу Аскольдовичу Курту. Высадили во всех пяти местах острова с ключами, поливали, но не принялись. А вообще, Зяма уже который год не увозит с острова в ЗемМарию, как в былые времена, продовольствие для Руси, наоборот, сюда привозит, чтоб с голоду не протянули ноги. Огурцы привозит — свежие летом и консервированные заключительной в году навигацией. В стеклянных банках трёхлитровых. Опорожненные банки не забирает, не зачем: волки-копатели, «разгружая» Росрезерв, нашли по схронам Приуралья несметное их количество. Предприимчивый зампотылу с земляками-умельцами нашли той таре применение. Замуровали в стену башни водокачки и теперь по ночам после отбоя заслушиваются проникавшим сквозь купол «миски» музыкальным воем с посвистом. Ягода-оскомина на Дальнем поле время от времени появляется, правда, только «пятнами» оскоминицы под землёй, и копать глубоко приходится. Потому в пюре «Отрада» её теперь не подмешиваем, так пригоршней съедаем, запивая дарственной от Зямы колой и квасом. По утрам — в строю на плацу перед марш-броском по округе Отрадного. На прополку не ходим, но как-то надо хотя бы полдня находиться вне «миски», чтоб «макарики» в «валюту» обратить. Затем, понимал я, и держат взвод на острове.

Стычек, а то и войны с пиратами ни как не желаю, надеюсь, Капитан бин Немо поможет избежать беды. Зимой, голодали, заявился на Бабешку — он у пиратов в фаворе, в советниках у предводителей волков, мустангов и драконов. Привёз из Австралии морской контейнер замороженных кроличьих тушек и верблюжьего кумыса в бурдюках из шкурок собаки Динго. И нас отрадновцев щедро наделил. Но что знавались, вида не подал. На байке «Харли Дэвидсон» съехал по сходням на причал и на первой передаче, братву приветствуя, прямиком к шатру Заправуправления. Не ехал, «плыл», словно ледокол. Огроменный великан в байкерском облачении, весь в коже с заклёпками и шипами, в знаменитых бацулах на ногах, на голове — украшают каску — два огромных закрученных в баранку муфлоньих рога. Чёрная майка под кожанкой украшена набивным Весёлым Роджером. Над сверкающем белизной черепе с костями изображён силуэтно борец сумо.

Я в числе содиректоров заправки встречал гостя на крыльце, тоже протянул ему руку поприветствовать, но великан к Зяме отвернулся, потрепать «говорливого грача» у того в чалме, дравшего горло: «Согласия и добра в хату! Миру мир!». Час только побыл на острове и отбыл. Взъехал на ветролётоносец, обернулся и состроил мне «рожки» — две «сардельки», торчащие из не менее знаменитых, чем бацулы, митенок, приставил к каске над рогами муфлоньими. И, подмигнув, «забычился». Я знаю — не в курсе всё заправуправление и братва — в мозгу этого быка-сумоиста «камень» вождя Хрона.

Цунами приближалось к Бабешке, мою полуроту и граждан Пруссии «запрессовали» в «Иркутск», гиноиды-пирани вмиг управились. АПЛ нас доставила в Австралию, где в центре континента — за забором — ожидали… андроиды-самура, взвод ВС Пруссии и жители деревни Отрадное. Все живёхонькие. Задолго до цунами гиноиды-пирани из Быково ходами под землёй эксгумировали могилы «Воинского» и «Крестьянского» кладбищ, похитили «трупы». Оказалось, газом в окопах, стопор-ядрами на Дальнем поле прусские солдаты и полеводы Отрадного (и андроиды-самура с ними) были ввергнуты в глубокий анабиоз без проявления видимых признаков жизни. Погибли только разведотделение Милошевича, комиссар Вильгельм, да кобыла Маринка. «Виной» тому чуду ягода-оскомина — антинекротик, годами потребляемый и копившийся в организмах селян и «вэдвэвэшников». Ну, это ладно… в «чувство» их всех привели и обитали теперь все они в… «Пирамиде». Номинально: инопланетяне их поселили неподалёку от звездолёта — в отгородке за забором. Заняли выводом из крио-тубусов кроликов, собак Динго и верблюдов. С эмбрионами в крио-тубусах этих животных была доставлена с Марса первая партия Колумбария Исхода, та в подводных контейнерах, которые утопили и подняли из тихоокеанской пучины. Коллежский асессор «прикололся». Встретиться с однополчанами и отрадновцами нам не дали. Когана одного только сводили за забор. Но не затем, чтобы от нас привет передать, скорее, показать «зверям» и «рыбам» человека нормального. У завхоза язва, ягоду-оскомину не потреблял. Поговорил с полковником Куртом, свидеться с племянником дядя отказался.