– Что ты натворил? Что ты натворил? – Голос у нее срывался почти на визг. Ее руки дрожали; было удивительно видеть такие эмоции у машины.

Аналоговое кресло протянуло длинные худые конечности и обхватило меня, с трудом усаживая в кресло.

Я больше никогда не ступлю на землю. Убедившись, что другая машина цела и невредима, Терпеливая медленно взмыла в небо. Я пробовал протестовать, но она заставила меня замолчать с помощью какого-то лекарства, введенного в вену усиком, который прилип к моей руке, словно корень, вцепившийся в камень.

Я не мог найти покоя и в последующие дни, в течение которых Терпеливая появлялась во владениях Молтреадо в различных угрожающих обличьях: безумного пылевого медведя, огнедышащего лироязыка, чудовищной ледяной женщины, потрясаюшей зазубренным гарпуном. Позже ее стратегия стала понятной, когда молтреадцы, ужаснувшись, накачали свою машину пищей до предельного роста, гарантировав тем самым свое собственное порабощение.

В конце концов мы вернулись в мой родной город, где аватара, приняв мой облик, начала из шлюза отдавать приказы. И затем приступила к выращиванию в себе маленьких неомехов.

Меня держали в замкнутой полости, внутри машины, с ледяной женщиной для компании. Когда я напомнил ей, что не давал ей разрешения на почкование, она ответила:

– Ты дал его один раз. Я считаю, что этого достаточно.

Месяц спустя в небе над нами появились первые замки. Год спустя мне позвонила Нефрете. Лицо у нее выглядело постаревшим на десять лет, но свою красоту она сохранила.

– В чем-то ты был прав, но я не могу понять, в чем именно, – сказала она, перед тем, как прервать разговор.

За десять лет большинство из нас стали пленниками.

Ныне замки заполнили небо, подобно огромным снежинкам-мутантам, никогда не опускающимся на поверхность земли. Интересно, смог ли кто-нибудь из моего народа сохранить свободу? Где-то далеко, я чувствую определенно, как древняя пангалактическая женщина, сидя в кругу своих слабых, хитроумных дружков, задает тот же вопрос. Я вижу, как они потирают свои маленькие, мягкие ручонки и хихикают над нами, говоря друг другу, что глупые и алчные волчеголовые получили по заслугам.

Я так сильно изменился, что считаю теперь, что они правы. Но это еще не конец, еще нет. Гонор по-прежнему решает все; я продолжаю верить в это, хотя недавние события показали неожиданную грань этой истины.

Месяц назад я увидел приближавшийся с юга неомех Нефрете, который двигался столь целеустремленно, словно был под ее контролем. Тысячи конусовидных, сужающихся к концу плоскостей, переплевшись в безумном хаосе, вырывались из сердцевины этой штуковины, меняя, при удалении от нее, окраску от насыщенного черного цвета, до тающего оттенка мягкой, прохладной лаванды и наконец, на самых концах, становясь прозрачными фантомами.

Я спросил у Терпеливой, почему формы неомехов начали постепенно меняться и принимают зачастую безвкусный и изысканно экстравагантный облик.

– Мы экспериментируем. Мы стремимся к сложности, которая находится за пределами наших возможностей, стараясь как можно ближе подойти к этому пределу, – ответила она.

Поскольку наша раса теперь слаба и бессильна, мы придумываем утешительные легенды про наши изменившиеся обстоятельства. Одна из таких легенд заключается в том, что неомех, его величие или низость, каким-то образом являются отражением человека, заключенного внутри. Возможно что-то и есть в этой идее. Поэтому я наблюдаю за каждым проплывающим мимо неомехом и получаю горько-радостное удовлетворение от того, что среди них нет ни одного, настолько же прекрасного, как мой.

Когда Нефрете оказалась рядом с нами, мною овладело внезапное убеждение, что я смогу разглядеть ее в этом геометрическом кошмаре, если буду достаточно внимательным. Но времени было недостаточно. Вскоре она скрылась из виду, и я отошел от иллюминатора, к которому прижимался.

Наверное, я мог бы позвонить ей. Они предоставляют нам полную свободу в электронном общении. Только наши тела, по их словам, являются пленниками. Есть даже способ путешествовать, хотя я никогда им не пользовался. Но некоторые садятся в свои аналоговые кресла и позволяют сделать карту своего тела. Их неомех затем передает эти данные в неомех назначения. Из пола поднимается копия и его сенсорные данные передаются обратно в тело владельца. Можно поужинать с другом, даже заняться любовью. Отталкивающая идея, не правда ли? Заталкивать мертвую, чужеродную субстанцию в тело любимого человека?

Неомехи не жестоки. Торговка говорила правду, что они никогда не причинят нам вреда.

Конечно, детей у нас не будет, пока мы не найдем способ для бегства. Я продолжаю верить, что пангалактики недооценили нас. Мы – непримиримая раса. Я живу ради мести, как и миллион моих сородичей. Один из нас найдет выход, прежде чем пангалактики вернутся, чтобы заявить права на наш мир с его пустыми, плывущими по небу замками.