— Спасибо тебе, Саша, за помощь, — сказала Телегина.

— Да не за что! — отмахнулся я. — Как там наше величество?

— Названивала полдня некому Жорику.

— Кто такой?

— Жаренов, Георгий Степанович, тридцати шести лет, приемщик комиссионного магазина и один из крупнейших фарцовщиков столицы.

— И чего Королева от него хотела?

— Похоже, это связной Сутулого.

— Неужто деньги для меня добывала?

— Добывала, только не для тебя.

— Ага, понимаю, она хочет взять со своих забугорных хозяев бабосы, а меня ножичком почикать и Пакет забрать с бездыханного тела.

— Ты не очень-то веселись, — не приняла Оля моего тона. — Вскрылись новые факты биографии Кривошеиной. Она была осуждена за убийство по малолетке. Убила одноклассницу тем же самым способом, что и женщину в гостинице.

— Ничего, как-нибудь справлюсь, — заверил я.

— Проблема в том, что нам нужно, чтобы Королева осталась жива-здорова, получила Пакет и вышла на контакт с Сутулым.

— То есть, лучше позволить ей перерезать мне глотку?

— Не говори глупости, — пробурчала Телегина. — Воспользуйся своим мужским обаянием.

— Слушаюсь, товарищ майор.

— Вольно, — вздохнула она. — Конечно, ребята тебя прикроют. Если что-то пойдет не так, у меня есть приказ начальства прервать операцию. Никто не собирается жертвовать тобою ради задержания резидента.

— Так вот кто этот Сутулый!

— Да. Только держи язык за зубами.

— Не болтлив.

— Ну и ладно. Пора отдыхать. Я с ног валюсь.

— Иди, ложись, — великодушно сказал я. — Я сам все уберу и помою.

— Спасибо, Саша! — растрогано произнесла Оля.

Она ушла в ванную, а я принялся за дело. Благо, что и убирать-то было почти нечего, а мыть — две чашки, две ложки, два блюдца. Тем не менее, я чувствовал себя благородным героем, который не позволил падающей от усталости женщине взвалить на себя бремя домашних забот. Покидая кухню, я глянул на отрывной календарь и тут меня как по голове стукнуло! Сегодня девятое января, значит, завтра — десятое! Нам же с Машуней уезжать! А как я уеду, если завтра в полночь у меня рандеву с Эсмиркой? Майорша вышла из ванной в халатике, увидела, что я торчу посреди кухни, пялясь на календарь.

— Что с тобой? — спросила она.

— У меня же завтра поезд, — ответил я. — А двенадцатого — на работу…

— Билет придется сдать, — отозвалась Телегина. — По завершению операции мы отправим тебя самолетом, так что — на работу ты не опоздаешь.

— Спасибо и на этом, —отозвался я и отправился чистить зубы.

Утром я отправился в Строгино. Стесняться не стал, а зайдя в подъезд, сразу поднялся на третий этаж и позвонил в дверь Машиной тетки. Дверь открыла незнакомая женщина. Видать, как раз тетя Маша. Она злобно на меня посмотрела и осведомилось:

— Что надо?

— Я за Марией.

— А ты кто таков? Тоже — из КаГэБэ?

— Нет, я ее земляк. Хочу проводить.

— Ишь, провожатый выискался… А я все думаю, с кем это Машка таскается по ночам…

— По вечерам, — вежливо уточнил я, хотя мне хотелось послать ее в непечатном направлении. — Третьяковская галерея, музей изобразительных искусств имени Пушкина, Выставка Достижений Народного Хозяйства…

— Культурный, значить, — хмыкнула тетка. — Ма-аш, подь сюды!.. Хахаль твой приперся…

Вершкова выскочила в прихожую.

— Ой, это ты⁈ — пискнула она, воровато покосившись на родственницу, та фыркнула и убралась на кухню. — А я вот в дорогу укладываюсь… — продолжала моя «землячка». — Так время быстро пролетело… Словно и не приезжала в Москву… А ты уже собрался?.. А где твой чемодан?

— Маша, — сказал я. — Прости, но ты одна едешь.

— То есть, как это — одна? — опешила модельерша. — А — ты⁈

— Мне придется задержаться.

— А как же я одна поеду? — расстроилась она. — В двухместном купе… Подсадят еще кого-нибудь…

— Не подсадят, — ответил я. — Я не стану билет сдавать.

Утешение слабенькое. Когда проводница убедится, что второй пассажир не явился, она сообщит начальнику поезда, что место свободно и билет могут продать кому-нибудь на промежуточной станции. Разумеется, рассказывать об этом Машуне я не стал. У нее и так глаза были на мокром месте.

— Так ты заехал, чтобы сказать мне об этом?

— И проводить.

— Так ведь рано еще!

— Не, ну если ты хочешь провести оставшееся время с тетей, я не возражаю.

— Нет. Подожди, я сейчас.

И она метнулась в комнату. Я снял шапку и дубленку, чтобы не париться, и принялся ждать. Было слышно, как бубнит тетя, упрекая в чем-то племянницу. Наверное, недовольна, что та уезжает днем, а не вечером. Наконец, они обе появились в прихожей. Маша, пыхтя, тащила чемодан, да еще битком набитую авоську. Тетя, поджав губы, наблюдала за ней. Всем видом она показывала, что осуждает строптивую гостью и ее хахаля, который приперся незваным и похищает бедную девочку. Ведь, наверняка, с самыми гнусными намерениями. Интересно, что бы тут было, узнай она, что «хахаль» ночевал в ее квартире?

Похоже, Машуня и в самом деле была рада убраться, потому что быстро натянула сапожки, шапочку и шубку, поцеловала тетю, обещала ей писать. Я тоже оделся, подхватил пожитки своей спутницы, и нас выдуло на лестничную площадку. Оказавшись на улице, Вершкова помахала рукой — знала, что тетушка непременно пялится из окна — и с облегчением выдохнула. Я, не останавливаясь, тащил ее вещички к остановке и догнала меня Машуня только на углу. Отняла у меня авоську. Я возражать не стал. Пусть немного попотеет. Подошел автобус. Мы погрузились и поехали в сторону МКАД.

— Господи, наконец-то, это кончилось, — простонала Вершкова.

— Что, вредная у тебя оказалась тетка? — спросил я со смехом.

— Не то слово!.. Она меня воспитывала-воспитывала-воспитывала… Каждую минутку, когда я была дома… Спасибо, что ты меня вытаскивал на прогулки. Иначе вся эта поездка в Москву запомнилась бы мне только теткиным бубнежем.

— Сочувствую…

— Сочувствуешь, а со мною не едешь, — тут же упрекнула меня Машуня.

— Не могу — государственная необходимость.

— Ладно, — кивнула она. — Как-нибудь доеду одна…

— Сейчас мы заскочим на вокзал, сдадим твои шмотки в камеру хранения и погуляем где-нибудь.

— Хочу на Красную площадь! — тут же заявила она.

— Ну на Красную площадь, так на Красную площадь, — не стал спорить я.

Автобус высадил нас на «Тушинской», мы спустились в метро. В 1981 году не существовало никаких рамок металлоискателей, охраны и рентгеновских камер. Проезд оплачивался пятачком, а если монетки не было, можно было разменять в кассе более крупную сумму. Мы протащили поклажу через турникет, спустились на платформу, сели в поезд. На «Кузнецком мосту» перешли на станцию «Дзержинская» и уже по красной ветке добрались до «Комсомольской». Вершкова уже пообвыклась в столичном метрополитене, не шарахалась от эскалаторов и не цеплялась судорожно за поручни в вагоне.

На Казанском вокзале мы с ней запихнули чемодан и рюкзак в автоматическую камеру хранения и были теперь свободны, как майский ветерок. Правда, Машуня вдруг вспомнила, что сумка, которую нам всучил Арабов, все еще находится у меня, но я ее успокоил тем, что окажусь в Литейске раньше нее. Так что готов подвезти эту дополнительную ношу, куда она скажет. Вершкова обрадовалась. Не столько тому, что с «гостинцами для Антипыча» ничего не случится, сколько тому, что мы вскоре опять увидимся. Самое смешное, что и мне хочется ее увидеть в нашем городишке. Вот ведь черт.

Мы поехали на Красную площадь. Благо от «Комсомольской» и ехать-то всего ничего. Едва мы вступили на брусчатку, как Машуня тут же радостно кинулась к хвосту длинной очереди в Мавзолей. Пришлось и мне присоединиться. К счастью, очередь двигалась быстро. В усыпальнице вождя зевакам задерживаться не полагалось. Так что мы, примерно через час, уже входили в вестибюль, мимо двух солдат почетного караула, на лезвиях штыков которых серебрился иней. Как бы ни был заражен я перестроечным цинизмом, но и у меня что-то дрогнуло в душе, когда я переступил священный для граждан СССР, да и не только для них, порог.