У меня защемило сердце.

— Может быть. Как насчет до пятнадцати?

Тишина.

— Он мертв, Каламити. Это больше не имеет значения.

У меня внутри все сжалось, и мне внезапно захотелось обнять его и защитить от всего мира. Странное чувство пронзило мою грудь.

Я прижала свою ладонь к его, наслаждаясь разницей, когда переплела свои пальцы с его.

Мне нравилось, какими грубыми были его руки. Насколько они были больше моих. Как они ощущались на моей коже. Как я видела, как они сворачивали шеи, и все же какими нежными они могли быть.

Мне нравилось, как от него пахло кожей и мужчиной, какой теплой была его кожа и в какой полной безопасности я чувствовала себя в его присутствии. Мне нравилось все это. И прямо сейчас меня не волновало, что я не должна этого чувствовать.

Я с трудом сглотнула, набираясь смелости спросить его о чем-нибудь. Несколько фонарей парили прямо над нашими головами, и я посмотрела в ночное небо.

— Уэстон… Ты думаешь, печать неестественная? Что люди навязали это земле, и это приносит только вред Алирии и ее народу?

Через мгновение он ответил:

— Я думаю, что без печати многие все еще говорили бы, что магия вредит им и земле.

Я замерла.

Я никогда не думала, что он так ответит. Я полагала, что он может попытаться навязать мне свои прошлые планы. Даже несмотря на то, что он не показал мне, что все еще интересовался печатью, я все равно ожидала, что в последнюю минуту попытаюсь изменить свое мнение и спасти его рассудок.

Но его честность пробила дыру в моем сердце, боль обожгла мне глаза. Хотя он был прав. Я никогда не думала об этом с такой точки зрения; что в этом мире есть два типа людей, и оба никогда не будут счастливы.

Фонари расплылись, когда слеза скатилась по моей щеке. Тепло и… отчаяние просочились в мою грудь, томные, но тяжелые. Это могла быть игра света, могли быть слезы в моих глазах… Но мир внезапно обрушился на меня, когда одна золотая звезда пронеслась по небу.

Мне было светло. Я искала темноту, переворачиваясь на другой бок, но когда каждый мускул в моем теле закричал, на меня нахлынула ночь. Мои глаза распахнулись как раз в тот момент, когда моя рука потянулась к Уэстону, но коснулась только холодной постели.

Паника поднялась в моей груди, когда мой взгляд метнулся через комнату. Но когда я увидела знакомую кожаную куртку, висящую на стуле у письменного стола, кулак, сжимавший мое сердце, разжался, и я втянула воздух.

Он еще не ушел.

Реакция не должна была быть такой сильной. И я знала, что он должен уйти с минуты на минуту, но я не могла сдержать облегчения оттого, что увидела бы его еще раз.

На другом конце комнаты валялась разбитая ваза, а один из его клинков застрял в стене. Простыни валялись на полу, и я вспомнила, как сбросила их туда, потому что с одной стороны от меня был горячий воздух Симбии, а с другой — тепло тела Уэстона.

Я испытала некоторое облегчение от того, что не чувствовал особой темноты внутри себя, что прошлой ночью мне не казалось, что я боролась с темнотой. Хотя, если честно, я вроде как вертелась с ним в постели. Вероятно, он был доволен этим.

Я подошла к столу, чтобы налить чашку воды, и залпом выпила все, прежде чем налить еще. Мой взгляд метнулся к двери, когда я услышала, как она открылась, и увидела входящую служанку. Ту, с которой я столкнулась на лестнице.

Она отвела взгляд, когда увидела меня.

— О, простите, миледи!

Я подняла свое платье с пола и держала его перед собой.

— Все в порядке, — сказала я ей. — Я могу одеться, если тебе нужно зайти.

— О, нет. У вас посетитель, — сказала она. — Ан… Айседора?

Мое сердце остановилось, прежде чем застучать в предвкушении. Я накинула платье через голову, поправляя его, чтобы не выглядеть только что уложенной в постель. Я огляделась. Щетка? Куда угодно? Тьфу, нет. Она бы все равно знала. Что еще я могла делать так рано во дворце? Интересно, кто вообще сказал ей, что я здесь. Может быть, это была мама; она действительно знала о моих чувствах к принцу Титанов.

Я выскочила за дверь босиком. Легкий намек на настороженность поселился в моей груди, когда я увидела проблеск улыбки служанки, когда проходила мимо нее. Но мысль о том, что моя бабушка наконец-то здесь, пронзила меня, и я, не в силах удержаться, поспешила по коридору в холл.

Что-то замедлило мои шаги. Словно почувствовав дуновение ветерка перед тем, как он переменился, я почувствовала нерешительность, дурное предчувствие, просачивающееся по коридору и коснувшееся моей кожи.

Мое дыхание замедлилось, шаги по ковру стали легкими.

Беспокойство в воздухе становилось сильнее по мере того, как я приближалась к залу, пока мне не осталось сделать всего один шаг, чтобы его можно было увидеть за углом.

Но я этого не сделала.

Потому что я услышала голос своей бабушки. И голос мужчины, с которым я провела ночь.

Ностальгия от того, что я услышала ее голос, облегчение, пробежавшее по моей коже, — все это заставило мое сердце подпрыгнуть, а глаза запылать.

Но меня остановило не это.

— Мы никогда не договаривались, что ты сможешь переспать с ней, как с какой-нибудь обычной шлюхой! — прошипела моя бабушка.

Вот что меня остановило.

Недоумение от того, как они вообще узнали друг друга, охватило меня. Неловкость от слова ‘договорились’ разорвала мою грудь надвое.

Я могла чувствовать его возбуждение отсюда, и я старалась дышать неглубоко, оставалась бестелесной, чтобы он не мог меня почувствовать.

— Я решил, что мне не нравится эта сделка, — ответил он.

— Я сказала тебе, что дам тебе то, что ты ищешь, потому что у тебя не возникнет проблем с убийством женщины, — я закрыла глаза, мое сердце похолодело. — Я не просила тебя поручать это кому-то другому!

— Это было сделано, не так ли? Ты могла бы поделиться со мной тем, кем она была, — огрызнулся он.

Лед затвердел, раскалывая оставшуюся часть моего сердца на куски. Агония пробежала по моей крови. Чернота, она выползала из темных уголков моего сознания.

Все это было ложью. Он позволил своему брату ударить меня ножом, убить меня. Он даже не знал, что я пережила бы это. Может быть, моя бабушка переживала. Но это не имело значения — потому что она отняла у меня выбор. Мне не нужно было бороться с этим монстром в моей груди. Это чувство внутри меня. Она приняла мой выбор нормальной жизни. Теперь бороться с этой тьмой было пыткой; она хотела поглотить меня…

Она уже поглотила меня…

Я шагнула за угол, на моем лице читалась мука.

Тени всегда будут преследовать меня, и два человека, ответственных за это, стояли прямо передо мной.

Взгляд Уэстона метнулся ко мне, на его лице отразилось чувство вины. Он попытался прояснить выражение лица, но было слишком поздно. Точно так же, как я могла прочитать его искренность по поводу нашего перемирия, я могла видеть его вину сейчас.

— Потерпи неудачу, — прошептала я.

В его глазах промелькнул огонек, как будто я заглянула прямо в его голову.

Он сделал это, он действительно сделал это. Вот почему он чувствовал себя в долгу передо мной. Не потому, что он не смог спасти меня, а потому, что из-за него меня убили.

— Держись от нее подальше, — сказала ему моя бабушка, стоя ко мне спиной. — Ты почти все испортил… — она замолчала, прочитав выражение его лица.

На бабушке было то же коричневое платье с длинными рукавами, которое было у нее всегда, ее седые волосы были заплетены в косу, спускавшуюся по спине.

— Каламити, — сказала она тихо и печально, как только обернулась. Я едва могла видеть ее сквозь слезы, стоявшие у меня на глазах, боль затуманивала мой разум.