Услышав это имя, Дамиан наморщил лоб.

– И почему ты вдруг перестал вести себя как нормальные люди. Это мне известно.

Голос снова задрожал. Ей не хватало воздуха. Каждая фраза давалась с огромным трудом, между всхлипами и судорожными вдохами она отчаянно пыталась вбить в эту голову внизу внятные слова, чтобы он наконец ей ответил.

– Не хочу ничего слышать о твоем гребаном приемном отце и невротичке-матери, понял? Я хочу услышать твои объяснения. Почему ты так поступаешь по отношению ко мне? Почему, будь ты проклят, ты ведешь себя так со мной?

Он поднял ладонь, пытаясь ее прервать, но она уже не могла остановиться. Слова сами слетали с губ. Все мысли, которые она передумала в последние дни, все вопросы, так долго остававшиеся без ответа, предположения, размышления вырвались наружу. Она больше не могла держать это в себе. Пусть он сам волочет этот груз. Именно он, виноватый во всем. Она медленно опустилась на колени, продолжая всхлипывать и говорить одновременно. Обхватила голову ладонями, не прерывая потока слов. Щеки его все еще пылали, он молча слушал, не сводя с нее глаз, полных страха и нежности. Нежности? Почему он так смотрит на нее? И почему ничего не говорит, черт бы его побрал?

– Ну скажи что-нибудь наконец, – всхлипывала она снова и снова, – пожалуйста, скажи что-нибудь, Дамиан!

Последний слог был больше похож на вскрик. Он зажал свою голову ладонями и потряс.

– Я не могу, – прошептал он. – Не сейчас. И не здесь.

– А когда же? – закричала она. – И где? И главное, что?

Он снова покачал головой.

– Завтра, – сказал он. – Только не сейчас и не здесь. Я не могу. Если ты не ответишь, я уйду. Понимаешь? Или все еще нет?

Джульетта встала на четвереньки.

– Не делай этого. Не нужно загонять меня в угол, пожалуйста.

Она схватилась за его халат, словно это была его звериная шкура. Он поднял руку и погладил ее по волосам. Она отбросила его руку и отпрянула назад. Потом быстрым движением стянула с дивана одеяло, снова отползла к стене, завернулась в него и вперилась в Дамиана злым взглядом. Что с ней происходит? Что он затронул в ней? «Уходи отсюда сейчас же, – сказала она себе. – Он сумасшедший, совершенно сумасшедший». Но теперь она знала, что это неправда. Раньше, в аэропорту, в машине по пути сюда, она могла еще успокаивать себя тем, что Дамиан сошел с ума. Но не сейчас, когда он сидит на полу рядом с диваном, такой худой и усталый, лишившийся всего своего былого очарования, – как она может считать его сумасшедшим, ненавидеть его?

И тут он заплакал. Молча. Беззвучно. Не стыдясь и не пряча своих слез. И смотрел на нее так, как всегда смотрел на нее. В Берлине в их самые лучшие ночи. Она устояла, выдержала его грустный взгляд. Но на самом деле знала, что бессильна против него. Она любила его. Она сошла с ума. Не он, а она. После всех неприятностей, которые он ей причинил, после всех обманов, недоговоренностей, притворства… чего еще?

– Почему ты убежал… позавчера… ты… почему? Молчание. Только залитое слезами лицо, обращенное к ней, и глаза, которые он прикрыл на мгновение, будто для того, чтобы легче переносить боль.

– Ну почему ты ничего не говоришь? Ну давай, скажи наконец, что тебя не устраивает. Разве я не имею права знать хотя бы, почему ты бегаешь от меня как черт от ладана? Ну хотя бы это? Неужели так трудно?

Он молча покачал головой и закрыл лицо ладонями. Она ждала. Разрываясь между желанием орать на него и прижать к себе, неподвижно сидела, прислонившись к стене и неотрывно следя за каждым его движением. Проходили минуты. Она слышала свое дыхание. Заболела голова. Она потерла лоб и обнаружила, что лицо искажено гримасой. Челюсти сжаты так плотно, что теперь, когда она их разжала, заболели зубы. Она подождет еще минуту. Не больше. Она вдруг снова вспомнила об отце. Может быть, он все-таки прав? Наверное, просто оберегал ее от него, не хотел, чтобы она профукала свою жизнь ради этого человека – там, возле дивана.

Дамиан не шевелился. Когда она встала, одеяло соскользнуло вниз. И этот шум заставил его снова поднять на нее глаза. Быстрым движением она убрала в хвост растрепавшиеся волосы. И опять посмотрела на него сверху вниз. В ожидании ответов. Еще чуть-чуть. Чего она ждет? Слова, намека, знака? Но ничего не происходило. Его лицо абсолютно ничего не выражало.

Она подошла к двери и откинула цепочку. Потом один за другим отперла оба замка и взялась за ручку двери. И тут почувствовала его руки на своем теле. Он стоял сзади и крепко к ней прижимался. Она ощутила затылком его дыхание, его губы на своей шее. И замерла. Потом несколькими резкими движениями попыталась вырваться, но ей это не удалось. Он крепко держал ее.

– Отпусти, – тихо сказала она.

Но он только крепче прижал к себе. Она чувствовала его эрекцию.

– Дамиан, отпусти меня, пожалуйста, – повторила она. Его губы коснулись ее шеи, и влажный язык заскользил снизу вверх. Когда его зубы осторожно коснулись ее кожи, у нее задрожали колени. Она снова попыталась высвободиться, но он не дал ей шевельнуться. Вместо этого его руки двинулись вверх, разорвав ее блузку.

– Нет, – сказала она слабым голосом, растерянно глядя на свои груди и на обхватившие их ладони. Его прикосновения парализовали ее. Она закрыла глаза. Не могла бороться с этим. Не сейчас. Она слишком хотела его, чтобы по-настоящему сопротивляться, и ему легко удалось ее сломить. Правая рука ласкала ее груди, а левая скользнула вдоль тела вниз. Ноги сами собой раздвинулись, открываясь его ласкам. Ее тело отзывалось на его прикосновения так, словно месяцами тщетно стремилось к ним. Единственное, что не изменилось в их отношениях, это полное взаимное доверие тел. Она смотрела на свое тело и ощущала, как ее отзывчивость и чувственность возбуждают Дамиана. Она прижалась ягодицами к его чреслам и ощутила его внутри. Его руки сжимали ее бедра. Опираясь о входную дверь, она отдалась его порыву.

В первый раз его хватило ненадолго. Движения замедлились. Они опустились на пол. Ему удалось как-то притянуть ее к себе, не выпуская из своих объятий. Он смотрел на нее, когда она, сидя на нем, искала самое подходящее для себя положение. Крепко держал ее все то время, пока она все более интенсивными движениями усиливала свое желание. И она, закрыв глаза, позволила наконец огромному, переполнившему ее напряжению, пульсируя, раствориться и, слегка приоткрыв рот, издала на выдохе несколько легких стонов наслаждения.

Когда она открыла глаза, он по-прежнему смотрел на нее. Стояла полная тишина. Ни один из них не произнес ни слова. И в этом молчании было что-то спасительное. Он нежно поцеловал ее, притянул к себе и прижал к груди ее голову. Сколько времени они так пролежали? Позже она не могла вспомнить. Все воспоминания об этом вечере оказались какими-то обрывочными. Только тело помнило все в подробностях. Они любили друг друга снова и снова до полного изнеможения. Один раз она даже испугалась силы своего желания – ведь он может использовать его, причинить ей боль. Границы того, что она хотела бы испытать вместе с ним, простирались в ее фантазии гораздо дальше, чем способен был допустить рассудок. Она бы не стала протестовать. Она могла бы даже сама попросить его не останавливаться. Но он остановился, как раз на границе, которую они чуть было не перешли, и не пытался больше приблизиться к ней, заменив фантазию прежней глубокой нежностью. Было уже очень поздно. Тело изнемогало от усталости. Она лежала, тесно прижавшись к нему, на диване, который каким-то образом оказался разложенным, накрывшись теплым одеялом, и слушала его дыхание. Она чувствовала, как вздымается и опускается его грудь, слышала, как бьется сердце, и постепенно проваливалась в глубокий сон.

Она проснулась одна. Постель рядом с ней была холодной и пустой. Нащупала в полутьме часы, валявшиеся на полу. Четыре тридцать. Она вслушалась в темноту. Один раз произнесла: «Дамиан?» Но никто не ответил. Она снова легла, свернулась калачиком под одеялом, словно боялась эха. Она вдыхала его запах. Он был повсюду. На ее коже, внутри. Куда он мог уйти в такое время? Наверное, сейчас вернется… Почему она ничего не слышала?