«Лучше огрызок свой отрежь, а мой, соломой законопать. Не хочу я больше тебя!.. Надоели вы все!.. Зачем я сходилась с вами?.. Чтобы только поперхнуться?.. Не хочу я больше мужиков!..»
А обухом топора он от нее получил, когда ему уже не в силах было терпеть. Мужик же он. Взял ее силой. И она, нашарила в темноте рукою топор под кроватью, стукнула его по голове. И, видимо, сильно стукнула. После он заболел и тихо представился. А потом уже, после как похоронила его, забрала от его родных, и свою Валю – Валентину. Те, конечно, рады были, что она забирает дочь. В то время, во времена власти Ельцина, жизнь в районе была, и правда, тяжелая. Иногда от такого существования, когда уже дышать становилось тяжело, Ольга Васильевна, устремляла мокрые глаза к потолку, в сердцах спрашивала.
«Может, так живут люди только у нас в деревне?.. Может, в других местах лучше живут?.. В телевизоре, вон, как все пляшут. Видимо, хорошо им там.
Отвлеклась, видимо, думами. Потому она не сразу поняла, что дочь ей говорит, сквозь рев.
– Что?.. Что ты сказала?.. – переспрашивает она, подходя вплотную к дочери.
– Мама. Не ругай меня. Я техникум больше не вернусь. Мне стыдно мама в этих валенках ходить по техникуму. На улице сыро. Все мои подруги, в обуви, обуты, а я в чем виноватая?.. А питалась?.. Шесть картошек в неделю. Я хочу артисткой быть. Пенсию, как получу, летом поеду в областной город, поступать в культпросветучилище, на артиста. Я узнавала, да и учитель пения, в школе еще, всегда мне говорил.
«Валентина. Твое призвание в пение».
– Мама!.. Помоги. Ну, хоть что делай?.. Мне скоро шестнадцать исполнится. Помоги мне уехать, мама. Выдержу, мама. Если поступлю, выдержу. Жалко, вот, меня лишат пенсию. Узнают, что бросила техникум, перестанут больше выдавать пенсию. Не честно?! Где, мама!.. Ты видела!.. Что честно живут в этой стране?.. Документы я пока не буду обратно забирать. Сколько это можно. Потом скажу, болела, потому пропускала занятие. Мама?.. Ты бы сходила в эту амбулаторию, тете Маше, может она справку выпишет, что я болела?.. Меня, правда, качает часто. Мама, прошу?.. Делай хоть что-то для своей дочери?.. Я ведь молода, красива, училась в школе хорошо. Ни одной троечки, а по пению у меня всегда пятерки были.
– Что делать та, доченька?.. Теленка нам не продать. Сына жена не разрешит. Да и скоро она отелится. Молоко детям надо. А лошадь, тем более. Никто мне не разрешит его продать. Сама посуди. Сын на нем подрабатывает. Благодаря лошади в доме хлеб есть. Продадим, совсем по миру пойдем. Не знаю, не знаю. Что я скажу Оксане?.. Надо дождаться ее. Придет с дойки, поговорю с нею. А пока иди в баню. Там еще воды много. Умойся, подмойся. От тебя менструацией разит. Слава бога у меня эти циклы кончились. Намаялась я этих тряпок совать, выстирывать их потом. Кончились мои беды. А ты молодая. Не сиди, иди!.. Поменяй тряпицу. Вот я тебе белье дам. В магазине белую простынку купила. Иди!.. А я уж с внуком посижу. Покормлю, как только он проснется. Да не забудь, после тряпицу свою застирать. Холодной водою стирай. И с мылом хозяйственным. Два куска там, в предбаннике, на потолке, в углу, справа. Нашаришь рукою. Найдешь, не первый раз…
Хватило у нее усилие себя еще сдержать, чтобы при дочери не расплакаться. Как только дочь ее прикрыла за собою дверь, шаги ее, шаркающие по полу, удалились, утихли ее шаги, Ольга Васильевна, охнула, бросилась на кровать, разрыдалась, бросая в тесное пространства свое проклятие. Прошло почти пятьдесят три года, а что она видела в своей жизни?.. Нечего ей даже вспоминать. А старалась. Родила этих детей от разных мужиков. И ни у одного нормальной жизни нет. Даже замуж и жениться человечески не смогли. Живут, как они говорят, в гражданском браке. Да что она судит детей?! Сама она, далеко ли стоит от них?.. Всю жизнь чего-то искала, гонялась за красивой жизнью, которую в кино только показывают. Кто тут виноват?.. Жизнь, или она сама таким родилась, с наследственным изъяном?.. Отец у нее еще жив был, сыну старшему справил своими руками дом, при советах еще, отделил, а ей, сказал только: обожди!.. Успеешь. Ты, баба. Замуж, вот, выйдешь, муж тебя обеспечить. Выпроводил после седьмого класса (тогда семилетка только была в деревне), в город Иваново. Там она, помыкалась чуть на стройке, вернулась обратно в деревню. А отец ее, вскоре переехал к сыну. Второй комнаты в доме тогда еще не было. Это сын уж, который год мучается, никак отстроить не может. То у него денег нет на потолок досок купить, то, вот, кирпича нет, поднять там русскую печку. А жить в этой комнате пятерым, каково?.. Теперь еще, думать надо, где поставить для дочери кровать?.. А эти молодые, любить ночами хотят, а все слышно. Неудобно даже. Молча вставала тенью, уходила на улицу, пока они любовью возились. Теперь, вот, дочь. Сын, нет да нет, иной раз шипит.
– Мать!.. Вешаться мне что ли?.. Я ведь с женою хочу жить?.. Как же так?.. Все слышно. Скоро сбежит жена от меня?..
– Ты бы доделал вторую комнату?.. – говорила она тогда в сердцах, тоже крича на сына. – Она «ООО», сам говоришь, заработок деньгами теперь стали получать. Поговори, может этот «ООО» тебе выделит материала?..
Видимо, зря сказала. Он тут же накричал на нее.
– Мама!.. Ты знаешь, чем ей потом расплачиваться?.. Ты думала, я ничего не ведаю?.. Знаю. Просто эту обиду далеко загнал в грудь, из-за детей. Блядствовать она больше не будет. А лошадь я продам. Не могу глядеть на него. Каким багажом он нам достался. Стыдно же, мама!.. Мужик я, или, не мужик.
Да, она была поражена. Ведь она была уверена, тайну эту они с Оксаной, договорились хранить вечно, чтобы он о ее измене никогда в жизни не узнал. А он, каким-то путем все же докопался до этой истины, или кто-то специально ему помог, шепнул в ушко. Как это часто происходит в деревне. Он, хоть, и молчун, но иной раз такое услышишь от него – не знаешь, куда бежать от его выкриков. Умом, он, конечно, был не велик.
– Ладно, – говорит она ему, чуть, остывая. – Я поговорю с Оксаной. Даст согласие – продадим лошадь. Тем более, в доме позарез деньги нужны.
***
А Валентина в это время, сидела на лавке в бане, и при керосиновом свете лампы, стирала в тазу кровавую тряпочку – прокладку. Горько и обидно это было ей осознавать, но ведь она этих готовых прокладок не могла купить. Денег не было. И когда это у нее в тринадцать пошли, мама ей сунула из старой простыни кусок ткани, сказала, чтобы положила ее в то место, откуда вытекает кровь.
– Бояться, доченька, этого не надо, – объяснила она ей. – Становишься женщиной. Так нам женщинам природой заложено. Болезненно, конечно, скоро привыкнешь.
А потом эта трагедия, когда крестный, застав ее одной в бане, страшно, больно, изнасиловал ее. Как она тогда не сошла с ума?.. Матери пожаловаться нельзя, убьет, если узнает, а этот еще уходя, с угрозой пригрозил.
– Скажешь маме, удавлю.
Случай это ее потрясло до глубины души. Теперь она боялась всего. Даже шороха. Перестала ходить в баню одна. Чтобы забыться от этого кошмара, Валентина стала учиться усердно. Только четверки и пятерки получала. А что ей не учиться было. В ее классе было всего пятеро учеников. Филонить не приходилось. Учителя успевали за урок всех вызвать к классной доске. Поэтому, когда она девять классов окончила, мама ее отправила учиться в этот техникум на агронома. Теперь ей волей-неволей придется, добиться разрешения от мамы, чтобы она летом отпустила ее в областной город, учиться на артиста. А петь, судя учителя пения, она умела. Но ей, все же, страшно чуть. А если, в городе в том, не понравится кому-то ее пение, что тогда она будет делать?.. Денег ведь, если она не поступит, обратно на дорогу у нее не будет. Да и жить ей где-то надо. Узнавала, куда она стремилась: в училище этом, общежитие было, но получит ли она там место?.. Не одна ведь она такая сегодня. Малообеспеченная. Богатых родственников у нее нет. Нет, пока лучше ей успокоится, зачем раньше времени беспокоить себя. Может, ей, и правда, повезет?.. Мир ведь не без добрых людей. Так говорят старые люди в деревне. Встретит на ее пути какой-то человек, глядишь, поможет ей на первое время. А бояться будет, лучше вообще тогда не думать о городе.
