После спектакля гости перешли на террасы, где были сервированы для ужина столы, освещаемые высокими канделябрами. За ужином последовал фейерверк, и это волшебное зрелище поразило мое детское воображение, что я никак не хотел идти ложиться спать.

Празднества продолжались в Москве, куда родители и их гости перебрались за несколько дней до коронации. Наш московский дом, бывший охотничий домик царя Ивана Грозного, сохранил облик своего времени: большие помещения со сводчатыми потолками, мебель XVI века, серебряная посуда, богато украшенная резьбой; этот по-восточному роскошный декор прекрасно подходил для пышных приемов. Иностранные принцы, побывавшие там, заявляли, что никогда не видели ничего подобного.

Мой брат и я, которых сочли слишком маленькими, чтобы участвовать в этих празднествах, остались в Архангельском. Однако в день коронации нас привезли оттуда в Москву. Даже сегодня, закрыв глаза, я вижу иллюминированный Кремль, его зеленые и красные крыши, позолоченные купола его церквей.

В то утро мы сначала увидели, как кортеж выехал из императорского дворца в направлении Успенского собора. После церемонии царь и обе царицы, облаченные в коронационные мантии, с коронами на головах, сопровождаемые императорской фамилией и иностранными принцами, вышли из собора, чтобы вернуться во дворец. Золото и драгоценные камни сверкали на солнце, особенно ярким в тот день. Подобное зрелище можно было увидеть только в России. Когда царь и обе царицы появились перед собравшейся толпой, они действительно были помазанниками Божьими. Кто мог предвидеть, что через двадцать два года от этой роскоши, этого величия останутся лишь воспоминания?

Говорят, что, одевая императрицу для церемонии, одна из ее служанок уколола палец о застежку императорской мантии, и капля крови упала на горностаевый мех.

Через три дня ужасная Ходынская катастрофа погрузила Россию в траур. Вследствие плохой организации произошла страшная давка во время раздачи царских подарков народу, и тысячи человек были затоптаны. Многие увидели в этом дурное предзнаменование для нового царствования.

Многочисленные увеселения, которые должны были сопровождать коронационные торжества, отменили. Однако под влиянием дурных советов части своего окружения Николай II позволил убедить себя, что он должен присутствовать на большом балу, дававшемся в тот вечер французским послом. Великие князья разделились на две враждебные группы. Братья московского генерал-губернатора великого князя Сергея[23], на которого ложилась значительная часть ответственности за случившееся, желая приуменьшить масштаб катастрофы, уверяли, что не следует никоим образом менять праздничную программу. Твердо отстаивавшие противоположную точку зрения «Михайловичи» (великий князь Александр, мой будущий тесть, и трое его братьев)[24]были обвинены в интригах против старших родственников.

После коронации мои родители со своими гостями вернулись в Архангельское. Принц Фердинанд Румынский и принцесса Мария продолжили свое пребывание там. Принц Фердинанд был племянником короля Кароля I. Я очень хорошо помню короля Кароля, который часто приезжал в гости к моей матери. Он был красивым и величественным, с седеющими волосами и орлиным профилем. Говорили, что он интересуется только деньгами и политикой и совершенно не занимается своей женой, урожденной принцессой цу Вид, получившей известность как писательница под псевдонимом Кармен Сильва. Детей у них не было[25], поэтому наследником престола являлся принц Фердинанд. Это был симпатичный человек, но не обладавший яркой индивидуальностью, крайне робкий и нерешительный как в политике, так и в частной жизни. Он был бы довольно красивым мужчиной, если бы его лицо не портили оттопыренные уши. Он был женат на Марии, принцессе Саксен-Кобургской, старшей дочери Марии, сестры нашего императора Александра III.

Красота принцессы Марии была известна уже тогда. Особенно выделялись восхитительные глаза, такого необычного серо-голубого цвета, что, увидев раз, их невозможно было забыть; талия ее была тонкой, а фигура стройной, словно стебель цветка. Я был совершенно покорен ею и следовал за ней точно тень; ночью, не в силах заснуть, я представлял ее лицо. Один раз она поцеловала меня. Я был так счастлив, что вечером не позволил умыть мне лицо. Когда она об этом узнала, ее это сильно позабавило. Много лет спустя я вновь встретил принцессу Марию в Лондоне, на ужине у австрийского посла. Я напомнил ей тот случай, который она тоже не забыла.

В дни коронации я стал свидетелем одной сцены, которая поразила мое детское воображение. Однажды днем, когда мы сидели за столом, из соседней комнаты послышался стук копыт. Дверь распахнулась, и мы увидели стройного всадника на великолепной лошади, держащего в руке букет роз, который он бросил к ногам моей матери. Это был князь Грицко Витгенштейн[26], офицер Собственного Его Величества конвоя, очень привлекательный мужчина, знаменитый своими эксцентричными выходками, любимец всех женщин. Мой отец, возмущенный дерзостью этого молодого офицера, запретил ему на будущее переступать порог его дома.

Моим первым порывом было осудить поведение отца. Я был возмущен, что он так оскорбил человека, представлявшегося мне подлинным героем, реинкарнацией древних рыцарей, который не побоялся показать свою любовь столь благородным жестом.

Я переболел в детстве всеми детскими болезнями и долго оставался хилым и тщедушным. Моя худоба меня очень огорчала, и я не знал, что предпринять, чтобы потолстеть, но тут реклама, расхваливающая достоинства «Восточных пилюль», вселила в меня большие надежды. Я тайком попробовал их и был сильно разочарован отсутствием результата. Врач, который меня лечил, заметив коробочку с пилюлями на моем ночном столике, попросил меня объяснить, зачем они мне; когда я рассказал о своей неудаче, он очень развеселился, но посоветовал мне прекратить их принимать.

Меня наблюдали многие доктора, но я отдавал явное предпочтение доктору Коровину, которому из-за фамилии дал прозвище «дядюшка Му». Когда, лежа в кровати, слышал его шаги, я начинал мычать, и он, чтобы не оставаться в долгу, отвечал мне тем же. Как и многие старые врачи, он слушал меня просто через салфетку. Мне нравился запах его лосьона, и я долго считал, что голова врача непременно должна хорошо пахнуть.

Характер у меня был сложный. Я по сей день не могу без угрызений совести вспоминать тех, кто измучился, обучая и воспитывая меня. Первой стала моя немецкая нянька, вырастившая моего брата, а уже потом занявшаяся мною. Она потеряла рассудок из-за несчастной любви к секретарю моего отца (а возможно, также от моего дурного характера). Моим родителям пришлось положить ее в психиатрическую лечебницу вплоть до ее выздоровления, а меня перепоручить бывшей гувернантке моей матери, мадемуазель Верзиловой, милейшей женщине, доброй и преданной, которая в какой-то степени стала членом семьи.

Учился я отвратительно. Моя гувернантка, дабы стимулировать мой интерес к учебе, нашла мне соучеников; но я оставался по-прежнему ленивым и рассеянным, а мой дурной пример плохо влиял на моих товарищей. На старости лет мадемуазель Верзилова вышла замуж за швейцарца господина Пенара, учителя моего брата. Сегодня, в возрасте девяноста шести лет, она живет в Женеве. Письма от нее доносят до меня эхо тех давних лет, когда я часто подвергал испытаниям ее доброту и терпение.

После немца-пьяницы, ежевечерне выпивавшего перед сном бутылку шампанского, я последовательно разочаровал невероятное количество учителей: русских, французов, англичан, швейцарцев, немцев, вплоть до одного аббата, который позднее стал учителем детей королевы Румынии. Много лет спустя она мне рассказала, что воспоминания обо мне оставались для несчастного священника кошмаром, и пожелала узнать, все ли из того, что он обо мне говорил, правда. Пришлось признаться, что он ничего не придумал! Еще помню мою учительницу музыки, которую я укусил за палец так жестоко, что бедная женщина потом не могла играть на пианино целый год.