Молдаванка, завидев все эти яства, и вовсе пришла в неописуемый восторг и сама уволокла к себе в комнату Ромку – «отблагодарить».

Сослуживец выбрался от девушки лишь ближе к вечеру, вконец разомлевший от выпивки и ласк.

− Ну, брат, считай – я твой должник по гроб жизни! – он буквально стиснул Ивана в объятьях, обдав терпким перегаром, перемешанным с запахом дешевых духов. – Уж думал, все, помру – с самого призыва с лялькой не кувыркался!

− Чего, правда, что ли? – удивился Шах.

− Ага. К москвичке хрен подкатишь, а проститутки дорогие, заразы!

− Ну, ты, я смотрю, тоже не бедствуешь! – осторожно, как бы в шутку поддел сослуживца Шаховцев.

− Да это фигня! Так, кручусь помаленьку… Если бы еще кое с кем делиться не приходилось, то жить бы можно было, − хмуро произнес Ромка.

− А я вот, честно, стремаюсь народ трясти, − с напускной неуверенностью отозвался Иван. – Ну было там пару раз, когда клиент вообще вусмерть пьяный валялся.

− Ну, волков бояться – в лес не ходить, − пьяно усмехнулся сержант. – Как говорится, кто не рискует… Хотя отчасти ты прав – знать надо, кого можно трясануть, а кого лучше за километр обойти.

− Вот-вот. Помнишь, как в октябре двоих повязали? Да еще по году дисбата вкатили…

− Помню. Попались, потому что лохи. Тоже мне место нашли – у кабака дорогущего. Там же кто попало не гуляет! Хитрее надо быть и места знать…

− Места – это хорошо, только я пока ни одного такого не приметил. Видать, и вправду лох…

− Не парься, я тоже сначала не в теме был, пока не подсказали. Зато теперь навар стабильный. Главное, в нужное время там оказаться…

− Это где, если не секрет?

− Ни в жизнь не догадаешься – возле автобусного парка. Особенно – числа так двадцать пятого или восьмого. Когда им деньги дают.

− И что, хочешь сказать, они легко доятся?

− А то! Там же сейчас одни нелегалы работают, в основном с Молдавии или Хохляндии. Начальство решило сэкономить и приезжих туда набирает. Живут они недалеко, в бывшей пэтэушной общаге на птичьих правах. Вот там по вечерам их пасти самое милое дело. Они обычно бухают в день получки, а потом, когда водяра кончается, сбрасываются и гонца засылают за добавкой. Вот их-то мы и берем тепленькими. А куда денешься? Пьяный, да еще без регистрации – сразу все бабки отдает!

В этот момент на лестницу выглянула пригаринская пассия и томно уставилась на кавалера.

− Ладно, пошел я на второй круг, − подмигнул Ромка другу и поспешил вверх.

А Шаховцев, дождавшись, пока тот скроется в комнате, осторожно спустился вниз и, получив разрешение у сонного вахтера, набрал номер.

− Алло… − отозвался на том конце провода звонкий женский голосок.

− Здравствуйте… Мне бы Яну…

− Яны пока нет. Что-то передать?

− Скажите, что звонил Иван и что я пока в увольнении до утра…

− Хорошо, передам. Знаете что, − собеседница сделала паузу. – Перезвоните где-нибудь минут через двадцать. Яна где-то в девять объявиться должна…

…Спустя полчаса тот же молодой девичий голосок сообщил Шаху:

− Яночка только что звонила. Просила передать, что будет к десяти.

Ровно в двадцать два ноль-ноль Шаховцев выскочил из общаги, свернул в соседний двор, где возле подъезда негромко урчал мотором знакомый «жигуленок».

− Ну что, удалось? – поинтересовался Петраков, когда Иван нырнул в салон.

− Вроде бы.

− Что ж, посмотрим. Кстати, где сейчас твой Пригарин?

− Как положено, у бабы в койке.

− Видишь, а ты все сомневался … Ладно, выкладывай, что надыбал?

− Насчет места? Трясут они, как правило, водил с какого-то автопарка. Там, с его слов, одни приезжие, без регистрации. Особенно прибыльно, мол, в день получки или аванса. Вот только где это конкретно находится, он не сказал…

− Ну это фигня, выясним, − махнул рукой особист. – Больше ничего не говорил?

− Обмолвился только, что денег имел бы больше, если бы кое-кому отстегивать не приходилось…

− Это понятно, − усмехнулся контрразведчик и тут же, спохватившись, спросил: − У тебя, надеюсь, хватило ума не интересоваться, с кем конкретно он делится?

− Не… Я даже вид сделал, что мимо ушей это пропустил.

− Что ж, молодец. Видишь, я в тебе не ошибся. Считай, выполнил ты задание, Иван Сергеич, − капитан довольно улыбнулся.

− Знаете… − наконец решился Шах. – Я бы…

− Хотел попросить, чтобы дружка твоего не трогали? – угадал Петраков.

− Ну, в общем, да…

− Что ж, думаю, и это удастся… Хотя Пригарин тот еще гусь. И вообще мой тебе совет: поменьше бы ты с ним дело имел…

Шаховцев промолчал в ответ.

− Ладно, − нарушил молчание особист. – Давай, возвращайся, пока тебя не хватились.

Он пожал на прощание руку агенту и, дождавшись, пока тот выберется, резко стартовал с места, исчезая в зимних сиреневых сумерках. А Иван, терзаемый мерзким, гадливым чувством, прошмыгнул обратно в общежитие и всю ночь топил в водке муки совести.

…Командира соседней роты взяли спустя месяц, аккурат перед Пасхой. Подставные гастарбайтеры сунули промышляющим у автопарка бойцам меченые деньги, а вечером, лишь только те вернулись со службы и передали часть суммы командиру, тут же, прямо в канцелярию, нагрянули особисты и арестовали Барина.

Узнав о делах капитана, многие в части возмущались и крыли его на чем свет стоит. Особенно негодовал Костоев. «Вот сука, − цедил сквозь зубы старшина. – Мало того, что сам шакалил, так еще и пацанов подставлял!» – «Отшакалился уже, − успокаивал его ротный. – На зоне ему быстро рога обломают!» – «Да, не зря особисты свой хлеб едят, − подхватывал замполит. – Классно сработали, четко!»

И все же, несмотря на то, что почти все одобряли акцию контрразведчиков, Иван по-прежнему чувствовал непомерный стыд, словно сотворил что-то мерзкое, непристойное. «Стукач… − непрестанно пульсировало в мозгу. – Стукач… Доносчик…» Кроме того, в голову постоянно лезли тягостные мысли о том, что теперь он до конца жизни будет на крючке у чекистов, а значит, ему вновь и вновь придется выполнять их проклятые «задания» и «поручения».

Но больше всего он мучился от того, что некому было поведать о случившемся, выговориться, излить душу. И все же однажды он рассказал об этом. Причем человеку, которого видел впервые…

Случилось это на следующей неделе после Пасхи, когда Игнатов с разрешения Костоева вновь увез Шаха на два дня к себе. Тогда-то, на пути в Марьино, восприемник неожиданно поинтересовался:

− Кстати, ты когда в последний раз причащался?

− Причащался? – опешил Иван. – Ну ты спросил! Кажись, это еще в деревне было. В конце лета, перед шестым классом… А что?

− Ничего. Я так и думал.

Разговор возобновился уже дома, после того как его радостно встретило Пашкино семейство и накормило ужином. Правда, почему-то на столе, как прежде, не было ни выпивки, ни мяса, ни даже традиционных пасхальных разноцветных яиц. Только рис с овощами, пусть и невероятно вкусный, да квашеная капуста. Поначалу Иван решил, что богомольцы – как снисходительно называл он про себя родню крестного – совсем обнищали, пока ему не объяснили истинную причину всей этой скудности…

− Ну что, идешь завтра с нами в храм? – как бы невзначай поинтересовался за чаем Игнатов у крестника.

− Не знаю… − опешил тот.

− Ты же вроде в прошлый раз собирался с нами – или забыл?

− Да вроде помню…

− Естественно, что «вроде»! Наклюкался тогда как поросенок, вот и не попал. Ну ничего, мы сегодня этот вариант предусмотрели. Видишь, крепче чая ничего не выставили.

− Вижу…

− Кстати, ты не удивляйся, что ужин сегодня постный, хоть и Светлая седмица на дворе. Просто мы завтра причащаться собираемся. И, кстати, по поводу тебя благословение взяли у батюшки.

Иван промолчал в ответ. Больше всего на свете ему хотелось выспаться как следует, а не тащиться ни свет ни заря в церковь. Но не только Пашка с женой, но и все семейство Кропочевых замерли в таком трогательном ожидании, что было просто неудобно отказать им.