− Так кем они тебе приходятся? – в который раз спрашивал он.

− Я же говорил: родня жены моего крестного.

− А крестный тебе кто? Брат или дядька?

− Нет, просто сосед по деревне.

− Тогда ни фига не понял: с какой радости они ради тебя так расщедрились? Им чего, деньги девать некуда? Они чего, типа это, новые русские?

− Какой там! Пашкины тесть с тещей в церкви работают за гроши, жена его в детском саду воспиталкой, а сам он, ну крестный, тут в Москве служит.

− Не генералом часом?

− Не, старлеем. В спецназе.

− Да-а, − обескуражено протянул Ромка. – Бывают люди не от мира сего… Мало того, что дочь отдали за немосквича, да еще за нищего вояку. Хата-то у них хоть нормальная? В престижном районе?

− В Марьино. Четырехкомнатная, в новом доме.

− Да-а, райончик, конечно, отстойный, но хоть квартирка для четверых нормальная.

− На шестерых. Точнее, уже почти на семерых.

− Это как?

− Там кроме жены родоков еще две ее младшие сестры. Ну и у Пашки с Веркой тоже скоро свой спиногрыз родится.

− Да, не фонтан. А крестный твой, небось, специально киндера ей заделал, чтобы окрутить, да?

− Нет. Они до этого поженились. Это уж потом.

− Совсем чокнутые, − подытожил Пригарин. – На фиг вообще эти киндеры нужны? Тут для себя хрен поживешь… Хотя, ты говоришь, они религиозные?

− Ага.

− Тогда все ясно. Это не лечится. Ну ладно, бывай, а то меня в роте уже заждались… Ты, кстати, заходи после отбоя, − бросил он напоследок приятелю. −Мы сегодня на службе у одного бобра «Бренди» отжали. Как раз твой закусон кстати будет…

Больше всего Ивану хотелось скорее дождаться вечерней поверки, завалиться на койку, чтобы в темноте еще раз вспомнить лицо Кати, ее ясные васильковые глаза и спокойную улыбку. Но после того, как в расположении погас свет, а старшина удалился в каптерку, Шах тихо оделся и, предупредив дежурного сержанта, отправился в соседнюю роту… А как он мог не пойти?

…Эх, сколько он потом корил себя за то, что в тот предновогодний вечер пошел на поводу у Крысы, а потом еще вступился за него и приложил мужика, оказавшегося шишкой из мэрии!.. Кирееву-то что: не сегодня-завтра на дембель, а там ищи-свищи его на краю света в какой-нибудь деревеньке под названием Нижние Попыхи!.. А ему, Шаховцеву, еще полтора года трубить…

Да, рано он тогда успокоился, рано решил, что его не найдут, что все быльем поросло… Нашли! Да притом выпасли не где-нибудь, а в самоволке!

В тот день он остался в наряде по роте, а поскольку дежурным оказался земляк из Пинаево, поселка в сорока километрах от Куранска, то Ивану не составило труда отпроситься у него до вечера в обмен на магарыч.

Поход удался на славу. На Добролюбова оказались не только Влад с Ленкой, которые снабдили солдата бутылкой водки и домашними бутербродами, но и одна из давних пассий, поэтесса, сочинявшая песни под гитару под Веронику Долину. Ее, кстати, и звали точно так же, как и знаменитую певицу-барда.

Пробезумствовав с Вероникой добрых два часа, Иван, уставший и довольный, вышел из общежития, раздумывая, доехать ли до метро на троллейбусе или же пробежаться пешком, когда припаркованный у тротуара неприметный «жигуленок» неожиданно бибикнул и мигнул фарами. Поначалу Шаховцев решил, что сигналят не ему, но следом из машины раздался незнакомый мужской голос:

− Шах!

Он обернулся, недоуменно всматриваясь в темную фигуру, высунувшуюся из салона.

− Шах! – повторил неизвестный. – Чего, не признал что ли? Садись, подброшу до части!

Решив, что это кто-то из былых собутыльников по Добролюбова, Иван подошел к распахнутой дверце и машинально уселся рядом с водителем – молодым светловолосым мужчиной в потертой турецкой дубленке. По привычке пожал протянутую ладонь, всматриваясь в странно знакомое лицо шофера.

− Поехали, а то опоздаешь, − белобрысый, перегнувшись, захлопнул дверь со стороны пассажира и врубил зажигание.

− Да вроде пока время есть… − совершенно сбитый с толку, пробормотал Шах, припоминая, где он мог видеть водителя раньше.

− Да как сказать, − усмехнулся тот, выруливая на перекресток и сворачивая в один из неприметных, прилегающих к улице Руставели переулков. – Костоев вот-вот должен с проверки вернуться. Неровен час раньше приедет – и тебе влетит, и земляку твоему.

Шаховцев вздрогнул. Фамилию ротного старшины не знали даже Влад с Ленкой, не говоря уже о других обитателях общаги.

– Что, не узнал? – владелец «жигуленка» притормозил, зажег свет в салоне, и Иван наконец понял, что незнакомец не кто иной, как Петраков из особого отдела дивизии.

– Ну вот и ладненько, – контрразведчик вновь щелкнул выключателем. – Вижу, признал… Ну что, Иван Сергеевич, как в общаге, все в ажуре?

Шаховцев машинально кивнул, ошалело таращась на особиста.

− Смотрю, тебе и бакшиш для дежурного по роте собрали, − капитан бесцеремонно заглянул в пакет пассажира. – Ого! Водяра не какая-нибудь, а кристалловская! Классные у тебя кореша! Небось, еще и с подругой какой-нибудь успел покувыркаться, так? Да вижу, не отнекивайся! Дело-то нужное, против природы не попрешь… Вот только неужто тебе так приспичило, что ты даже у Костоева не отпросился, а втихую из наряда свалил?

Иван подавленно молчал. Попасться в самоволке, причем не кому-нибудь, а особисту – это было куда страшнее, чем если бы его заловил комендантский патруль. Неделя гауптвахты была обеспечена…

− Впрочем, самоволка – это полбеды. Максимум на «губе» отсидишь, − контрразведчик словно читал его мысли. – А вот то, что ты двадцать пятого декабря на маршруте человека покалечил и вдобавок обчистил его – это уже куда серьезнее!

«Все… Попал…» − Шах почувствовал, как бешено стучавшее сердце вдруг замерло, оборвалось и рухнуло куда-то в бездонную пропасть.

− Да-а-а, дружище, встрял ты по полной, − сочувственно протянул капитан. – И притом еще не кого попало грабанул, а завсектором мэрии! Сам Лужков распорядился кровь из носу найти тех, кто это сделал! А ты к тому же наследил там будь здоров: «пальчики» твои и на удостоверении потерпевшего остались, и на бумажнике.

− И что теперь? – Иван произнес эти слова машинально, все еще находясь в шоке от услышанного.

− А то, что судить тебя будут. Тем более что тот дядя из мэрии запомнил что тебя, что Киреева, да и шофер его видел, как вы за ним увязались. Сперва грешили на местных ментов, пока «терпила» не вспомнил, что у тех, кто его накрячил, на рукаве шеврон с соколом был. А остальное уже было делом техники: сначала мы проверили тех бойцов, кто на том маршруте службу нес, но не в цвет оказалось: пацаны, что там были, под описание никак не подходили. Вот тогда прикинули, кто на соседнем патрулировал, и все сошлось: один плюгавый, рожей на хорька похож, а второй этакий громила под два метра! То бишь, Киреев и ты.

В салоне повисло молчание.

− Эх, Иван-Иван, − Петраков вздохнул. – Ладно Киреев, он по жизни гнилой, только и норовил, как кого обобрать да денег стрясти, а ты-то?

– Я не хотел…

– Да знаю, что не хотел! Небось, когда тот мужик сдачи Крысе отвесил, по привычке на выручку кинулся да силу не рассчитал?

Шах едва заметно кивнул.

− Вот только это теперь не докажешь, − продолжал капитан. – Тем более, когда ты увидел, что напарник твой бумажник у него вытащил, не пресек же ты этого? Не пресек, а вместе с Киреевым драпанул во все лопатки. Выходит, ты не меньше него виноват. И что теперь с тобой делать, а, Иван Сергеевич?

− Что-что – арестовывайте уж, чего волынку тянуть! – глухо и отчаянно отозвался Иван.

− Да это легко. Доказательств полно, хоть сразу дело в суд направляй. Прокурорские в восторге будут, вот только… − контрразведчик сделал паузу. – Только не хотелось бы мне, чтоб ты зону топтал. Ты же не гнида какая, типа Киреева, а нормальный пацан. Ну, влип по глупости, неужели из-за этого себе всю жизнь портить? Моя бы воля – не давал бы делу ход, но…

− Товарищ капитан, вы бы уж заканчивали, что ли! – выпалил Шаховцев, который уже почти смирился с неизбежным и теперь больше всего хотел, чтобы все это скорее завершилось. Пускай наручники, пускай камера − только бы не сидеть тут, рядом с переодетым в штатское особистом, не слушать его сочувственные слова, от которых хотелось лезть в петлю.