Сплюнул и пошел порадовать ребят, что мы застряли на неведомый срок, но судьба снова повернулась к нам, правда, не очень понятно, какой частью тела:

— Кажется, я придумал, как переправить вас в Фочу, — сообщил немного повеселевший Слободан. — Одна из рот, в которых надо устранить шатания, как раз в том направлении. Сейчас мы соберем туда группу надежных бойцов, вы пойдете вместе инструктором.

— Куда?

— В Жепу.

Жепа — это речка с мелью, то есть с водопадом, во глубине босанских руд, приток Дрины. И стоит на этой речке поселение под названием, кто бы мог подумать, Жепа. Для полноты картины административная единица, в которую входит Жепа, называется жупа. И не просто жупа, а великая! Великая жупа Врхбосна.

Потом-то включаешься и понимаешь, что просто другой язык, другие акценты, но вот первое впечатление…

Шел, хихикал — надо же, добровольно иду в Жепу!

Лука моего веселья не разделял и все посматривал искоса. Да, Лука, именно его прислали в качестве инструктора. Первым делом, как закончились объятья, я вытряс из него известия о Бранко и Глише — кузен Луки и пулеметчик добрались до Фочи еще две недели тому назад и ныне пребывали «в распоряжении Верховного штаба».

Еще за полчаса он рассказал новости про остальных — Альбину, Живку, ребят из роты, Арсо, Милована и прочих.

Подивившись тому, как много знакомцев наросло у меня за год, я снова вспомнил название села и разулыбался.

— Чего скалишься, как дурень? — не выдержал наконец Лука.

— Ему положено, он по документам слабоумный, — хохотнул сзади Марко.

Вот братец, вот змей! Я его, можно сказать, на помойке нашел, отмыл, очистил — а он мне фигвамы рисует! Хотя Лука рисует лучше, я успел краешком глаза зацепить его блокнот, где между записями попадались наброски. Искусствовед из меня аховый, но рисунки мне понравились — горы, села, партизаны.

Минут пять за спиной язвили про мои умственные способности, я помалкивал, твердо зная, что лучше дать позубоскалить, чем затыкать. Так и вышло — мы втянулись в ритм марша и отмахивали километры по долинам и по взгорьям, вверх и вниз, обходя редкие усташские или четницкие опорные пункты.После привала, пожевав хлеба с водой, пересекли укатанную до каменной твердости проселочную дорогу и нырнули в каньон Жепы. Перепад метров двести-триста, склоны резкие, сплошь поросли лесом, оттого и не живет тут никто, даже пастухов не встретишь. А нам удобно — и прятаться не надо, и не заблудишься.

Собственно Жепа — село мусульманское, именно по этой причине и выбрано как база для партизанской роты. Четники «турок» (то есть бошняков) недолюбливают, а партизанам пофиг. Настоящим партизанам, а тут рота собрана из перешедших от четников. И вот какой умник догадался именно их засунуть в Жепу, если на здешних сербов любая феска действует (и еще лет пятьдесят, если не больше, будут действовать), как красная тряпка на быка?

Командир роты чистил коня, но при нашем появлении отбросил жгут сена и вышел навстречу.

— Ну наконец-то! А то у нас с каждым днем все хуже и хуже!

— Сколько у тебя бойцов? — приступил к главному Лука.

— Девяносто два в строю, трое в лазарете, двое в поиске.

— Сколько из них надежных?

Командир скривился, будто ему лимон скормили:

— Человек десять. Но столько же воду мутят, настроения шаткие.

— Надо провести собрание! Прямо сейчас!

Но встречающие и прибывшие энтузиазма Луки не разделяли, тем более уже наступала ночь и не стоило раздражать и без того недовольных людей, собиравшихся спать.

Ночевали уже привычно на сеновале, поставленном впритык с другими строениями, за стенками похрапывали партизаны, но проснулся я чуть позже рассвета от тихого разговора, доносившегося сквозь щели.

— Что мы тут торчим, Боро? Зачем защищать турков? И главное, от кого, от своих же, сербов!

— Верно, — за стенкой глухо звякнуло и булькнуло, — надо своих защищать! А турки пусть сами…

— Выселить бы их отсюда, — мечтательно произнес неизвестный, прервавшись на долгий глоток, — сколько земли освободится!

Судя по долетевшему даже до меня сивушному запаху, там прямо с утра разговелись скверной ракией.

— Выселять, возиться… да стереть их с лица земли.

Растолкал Луку, он послушал и чуть было не перешел к расстрелам, но все-таки внял и отправился вместе со мной к ротному.

— Так я о том и доносил, — опять сморщил лицо командир.

— Собирайте людей, — решительно заявил Лука. — Говорить буду.

Примерно через час рота собралась на поросшем травой майдане, скорее даже поляне, через который мимо невысокого минарета у домика мечети шла пыльная дорога. Чуть выше по склону серели и белели камни мусульманского кладбища, от треснувших от времени до свежих, не успевших покрыться налетом.

Обозники привели лошадей, фыркавших в задних рядах, а Лука, запрыгнув на два патронных ящика, начал разъяснять политику партии.

Пока он говорил, я обошел площадь и убедился, что для храбрости накатили не только наши соседи, половина собравшихся точно приняла с утра, а человек десять приняли заведомо больше стакана. Кроме меня среди партизан шныряли еще три или четыре человека, нашептывая, подначивая или отпуская ехидные реплики насчет сказанного Лукой.

Настроения действительно шаткие и в такой ситуации лучше держаться вместе — двигаясь обратно к импровизированной трибуне, я приказывал всем, пришедшим с нами, собраться в кучу поближе к командиру. Он, заметив мои действия, сделал тоже самое — мы, конечно, по-любому в меньшинстве, но так нас по крайней мере по одному не повыдергивают.

— Интернационализм… товарищ Тито… Коминтерн… центральный комитет и Верховный штаб… — токовал Лука.

Боковым зрением я все чаще замечал недобрые взгляды исподлобья, сжатые кулаки и чувствовал, что развязка близко. Утешало лишь то, что оба ротных пулемета в руках надежных бойцов.

— … трудящиеся всего мира одна семья, православные, католики, мусульмане…

— Командиры предают веру! — вдруг выкрикнул из середины невысокий поддатый мужик с острыми скулами и глубоко посаженными глазами.

— Точно! — тут же поддержали его из толпы несколько голосов.

— Заставят нас аллаху кланяться!

— Пусть сами в ислам переходят!

Мозолистые руки крепко держали винтовки или сжимались в кулаки, а в приземистых домиках вокруг площади испуганно закрывали ставни.

— А ну, снимай звезду! — подскочил остроскулый к Небошу и протянул руку.

И тут же отлетел от толчка снайпера.

Свара закипела сразу по всей площади, одни с руганью рвали у других пилотки со звездочками, кто-то сам кидал их в пыль дороги, хекали перегаром… сербский бунт, бессмысленный и беспощадный.

— Срывай петакраки!

— Хватит валять дурака, бойцы!

— За короля и отчизну!

— Прекратить! Прекратить!

— Вяжи коммунистов!

— Другови! Другови! — надрывался Лука.

Толпа напирала, из нее вырвались двое побитых партизан, у одного из расссеченной брови текла кровь. В голове метались мысли — что делать? Почти сотня против двадцати, не побьют так затопчут! Да еще можно ненароком принять ислам! Надо валить, не стрелять же!

После очередного навала нас малость оттеснили от ящиков, на которых стоял Лука и к нему тут же потянулись несколько рук. Небош взревел, рванулся вперед, откинул в стороны стоявших у него на пути, схватил Луку за плечо, резко сдернул и потащил за собой.

Скуластый прыгнул Небошу на спину, перехватывая горло. Небош толкнул Луку к нам, крутанулся в захвате, двинул локтем, кулаком, но не удержался и они оба рухнули в росшие вдоль края майдана кусты.

Ругань мгновенно перешла в драку, все наши плотной стеной отбивались от наседавших, только Лука, согнувшись пополам, пытался пролезть вперед.

— Куда, назад!!!

— Пилотку сбили! — прохрипел комиссар.

— Потом! — ухватил его за шкирку и буквально вбросил в строй.