— Тебе погоны не жмут, служивый? — начал я с наезда.

— Ты мне не начальник! — огрызнулся старший.

Четники просто создавали массовку, обступили нас со всех сторон и особо не реагировали, к ним я и обратился:

— Эй, братья-сербы, вам что, горски штаб приказ о связных не объявлял?

Мужики переглянулись, двое или трое пожали плечами.

— Руки! — пытался перехватить разговор поднаредник.

— Спокойней, дядя, неужели свои между собой не договорятся?

— О чем с тобой договариваться, кучкин сын!

— Но-но, я связной штаба!

— Какого еще штаба? Руки! Руки давай!

Он начал крутить веревку, а я отчаянно копался в памяти — как там этого майора, который с немцами переговаривал? Он как раз на другом берегу Дрины командует, должны знать. А у меня крайне некстати имя из головы выскочило… Немец, генерал, переговоры Бадера с этим… как его, дьявола… я должен вспомнить! Должен! Добич, Бобич, Дренович, еще имя почти турецкое, вылетело из головы, как назло.

— Что, не знаешь? — стражники начали вязать мне руки вожжами.

Турецкое, турецкое, Йылдырым, Йездигерд… майор… Езди… Есть!

— Командант Источне Босне, майор Ездимир Дангич!

— Врешь!

— Давай-давай, вломят за нарушение приказа, узнаешь, вру или нет.

Бородатые задумались, а наредник упорствовал:

— А по мне ты партизан! И двое дружков твоих! Где они? Добрица о троих говорил!

— Приказ выполняют! Мы связные Дангича! И тебе это, — я сунул ему под нос связанные кисти, — так с рук не сойдет, жди неприятностей!

Об рожу наредника уже можно было прикуривать и она светилась чуть ли не ярче лампы:

— Давай-давай, мели дальше! Что я, партизан не видел? Сейчас пристрелю и всех делов!

— Э, Боро, сдай назад, — придержал его самый бородатый из четников. — А ну как парень действительно связной? Ни нас, ни тебя не похвалят.

Поднаредник засопел, малость сбавил обороты:

— Куда идешь?

— В Любовию! — назвал я городок выше по Дрине.

— К кому? Говори!

— Не твое собачье дело!

Мне тут же прилетело в ухо от разозленного стражника:

— Партизанская морда, кучкин сын!

Извернулся, лягнул его рантом ботинка по голени. Он зашипел, замахнулся врезать мне еще раз, но его перехватил бородач:

— Уймись, Боро! А ты, сынок, говори, не бойся.

— Я и не боюсь.

— Так говори, к кому послан?

Так, кгод назад мы вывели беженцев из Боснии через Братунац как раз в Любовию, и нас встретил поручник Янко-как-его-там… Милутинович!

— К поручнику Милутиновичу или к тому, кто его заменяет.

— Врет он! — растирал ушибленную ногу поднаредник.

— Так все просто, как фасоль, — рассудительно заметил бородатый, видимо, самый авторитетный из местных четников, — утром сведи его в Любовию, да проверь.

— Ты как с груши упал, яране, туда часа четыре тащится!

— Может, и в Црнче знают или в Дубравице. Но так или иначе, дечко этого надо к начальству доставить. Даже если он партизан, — наставительно закончил бородач.

Рук мне мстительный поднаредник не развязал, оставил ночевать на сеновале под караулом. Четники сидели у двери, курили и переговаривались:

— Видел я его где-то, а вот где, не могу вспомнить…

— Да мало ли таких…

Перебирал варианты освободиться, но пока оставалось только надеяться на ребят — в кои-то веки польза от расстройства желудка, но могли бы хоть звуком обозначиться, чтобы я не дергался.

Сквозь прорехи в крыше сеновала виднелось звездное небо, для успокоения я принялся считать частые звездочки, но все время сбивался на мысль — что же я такой добрый, при нашей-то тяжелой жизни? Надо было наплевать на этого Добрицу и не строить из себя человеколюбцев, пробрались бы спокойно! Нет, полез доставать, гуманист хренов!

Но усталость после тяжелого дня и не менее тяжелой ночи понемногу брала свое и я пару раз проваливался в сон под бубнеж часовых.

Спать со связанными руками неудобно, но идти со связанными руками за конными, да еще с веревкой, которую вместе с поводом держал один из стражников, еще неудобней. Баланса нет, ночью не выспался, все время спотыкался, а позади ехал верхом поднаредник и злобно комментировал, держа винтовку не за спиной, а поперек седла. И вот гадом буду — стоит мне рвануть в сторону или как иначе попытаться вырваться. Выстрелит не задумываясь. Или плеткой перетянет, в лучшем случае.

Вот я и шел на юг вдоль Дрины, но вовсе не так, как, как планировали. И все прислушивался к ощущениям — не почую ли, что следят за мной четыре внимательных глаза снайперской пары? Только и надежда на Марко с Небошем, наверняка они засели где-нибудь за околицей. Но дорога шла метрах в ста от берега Дрины, и вдоль нее все тянулись и тянулись домачинства или отдельные постройки, в которых работали люди.

Передний затянул песню, но лучше бы он этого не делал — уж на что у меня со слухом проблемы, но тут прямо беда, в ноты он не попадал в принципе:

Свилен конац србиянски крой

Ситна зица везак танак

Я малена а ти сладак йой

Милане, Драгане

Хей милованье мое са Мораве!

Конвенции о запрещении пыток тут еще и в помине нет и под эти завывания, более громкие, чем мелодичные, мы прошли, наверно, километра три, прежде чем поднаредник устал от воплей и приказал стражнику заткнуться.

Обиженный таким пренебрежением к высокому искусству, он неожиданно дернул веревку, я запнулся и грохнулся в дорожную пыль.

А следом грохнулся и поднаредник — его снес с лошади выстрел из зарослей выше по склону. Передний стражник только и успел повернуть голову, как его почти в упор снял Марко. Конь дернулся, но я уже успел вскочить на ноги и придержал животное. Сверху набегали ребята.

— Где вас черти носили? — с наслаждением выпутался я из веревок и принялся растирать затекшие руки.

Марко шарил по подсумкам убитых, а Небош буркнул, потирая свой шнобель:

— Не могли место удачное найти, пришлось тут.

Ну да, долина густо заселена, кругом глаза и уши.

Небош передал мне карабин поднаредника, мы распихали по карманам патроны, но только я собрался приняться за документы стражников, как вскинулся Марко:

— Скачут! Человек пять!

Похоже, план идти дальше вдоль реки накрылся тазом, услыхали наши выстрелы, помчались проверять и уже неважно кто, стражники или четники.

— Что делать будем? — Небош шарил глазами вокруг, приглядывая позицию поудобнее.

— Отходим, бой нам не нужен. К реке, за мной.

Через узкие полоски наделов, расчертивших плодородную землю между дорогой и Дриной, мы добежали за минуту, но буквально на границе прибрежных зарослей нас настигли крики «Стой! Стрелять будем!» — со стороны Любовли скакали не пять, а восемь всадников.

— В воду, по течению вниз!

Холодная майская вода взбодрила сразу, я греб, держа винтовку над головой а-ля Чапаев, отплевывался и надеялся, что у стражи хотя бы пулемета нет.

Первые выстрелы хлестнули по воде, когда нас снесло уже метров на сто и мы старательно гребли в сторону хорватского берега. Мы — это я с Марко, выросшим на берегу Босны, а вот Небош плавал не очень.

— Держи! — я сунул Марко винтовку, а сам в два гребка добрался до Небоша и поддержал его.

На берегу сверкнули вспышки выстрелов, в воде плеснули фонтанчики — стреляли стражники или четники так себе, но от шальной пули никто не застрахован и когда они вскинули стволы еще раз, я крикнул:

— Ныряем!

— Эй, — булькнул Небош, — не могу!

Но как только пули легли метрах в трех, прекрасным образом спрятался под воду.

Только нахлебался, и дальше мы тащили его вдвоем. По счастью, Дрина тут нешировкая, метров сто, ну сто пятьдесят максимум, да еще на трети пути до берега отмель, на которую мы и выбрались ползком. Но у стражников нашелся толковый командир, он не остался на месте, а прискакал вдоль берега за нами, сократив дистанцию.

Матерясь сквозь зубы, как кистеперые рыбы пошлепали к берегу, плюхаясь в воду при каждом выстреле. Чудес снайпинга от стражи никто не ожидал, но и с обычной стрелковой подготовкой наблюдались проблемы — полсотни, а то и сотня патронов ушли впустую.