А фельдполицайкомиссар ломал голову над заявлением четников и по всему выходило, что Сабуров все-таки с ними — коммунисты как воды в рот набрали и молчат об акции. Значит, нужно еще раз ориентровать Глаубе на поиск Сабурова. Причем сейчас можно не стесняться — за такой приз можно заплатить не одним агентом.

Газеты, что недичевские, что немецкие, что изредка попадавшиеся между ними хорватские, мы читали начиная с разделов объявлений, где выискивали сообщения для нас от Иво и Леки, но самое главное — от Глиши и Бранко. И если вторые довольно быстро разместили некролог, из которого следовало, что все у ребят в порядке и они отходят по плану, то с нашей эвакуацией не задалось, нужного уведомления о свадьбе все не было и не было, и это могло означать провал в цепочке.

Помимо объявлений, мы просматривали и разнообразные громы и молнии в адрес «бандитов», без особого различения между партизанами и четниками. Упирала пресса в первую очередь на погибших «гражданских», которых оказалось совсем немного, человек двадцать.

Читали мы в перекурах, а при рытье фундамента Небош объяснил, что при сортировке или вытягивании поезда путейцам нет смысла толпиться вокруг — паровозная бригада, может, стрелочник и все. Ну еще несколько человек при пожаре и обрушениях погибли. Все остальные жертвы — патрульные, часовые на площадках поездов и на вышках, то есть военные.

Одними проклятиями прессы дело, конечно, не ограничилось. Немцы довольно быстро сравняли счет погибших солдат и штатских, а потом и превзошли его многократно за счет расстрелов заложников. Убивали во всех белградских лагерях — в Банице, Саймиште, в старых артиллерийских арсеналах Вождоваца, на кирпичном заводе Милишича, убивали по всей Сербии — в Нише и Шабаце, в Крушеваце и Боре.

— Не знаю, может, и зря мы взорвали, — Марко свернул вчерашнее «Време» и взялся за лопату. — Столько людей погибло непричастных.

Марко реагировал острее всех, не иначе, из-за пережитого усташского террора в Кривоглавцах, в нем боролись желание мстить и желание спасти как можно больше людей. Да и я мучался тем же самым, накрывала меня время от времени настоящая достоевщина: слезинка ребенка, тварь ли я дрожащая и все такое. Но раз уж взялся за оружие, то обратного хода в пацифисты-моралисты нет — пищи, но тащи. Да и что могут сделать пацифисты, когда столкнулись такие тектонические силы? Разве что смазкой для штыка поработать. Тот самый случай, когда события поставили перед крайне ограниченным выбором — либо ты бьешься как герой, либо живешь как червь. Вот только как это донести до Марко? Нихрена я не психолог и не воспитатель, но все равно попробовал малость ему рефлексии поправить.

— Знаешь, есть такая страна, Аргентина. Отличный климат, бесчисленные стада, много земли, ее даже бесплатно раздают, только обрабатывай… — я воткнул штык лопаты в землю, поддевая очередной пласт.

Небош выкинул накопанное наверх, придвинулся поближе и утвердительно закивал:

— Тетка у меня лет пятнадцать назад туда уехала.

— Сама? — удивился я, тут же патриархат голимый, как это без мужика?

— Не, — успокоил Небош, продолжая махать лопатой, — за итальянца из Задара замуж вышла, он и увез.

— И как?

— Устроились вроде неплохо, но уже давно не пишет.

— Так вот, — вернулся я к Марко, — хотел я, когда вся эта заваруха началась, в Аргентину сдернуть. Но война и туда дотянется, англичане там немцев топят, да и местная генеральская сволочь тоже жизни не дает, нигде счастье само в руки не падает. Да и стыдно жить беглецом, нам фашистов бить надо, а не по углам отсиживаться.

— Все равно, людей жалко, — парень оперся на черенок и задумался.

— Жалко, как не жалко. Но ты пойми, что фашисты нас убивают не потому, что кто-то застрелил часового или взорвал поезд, а потому, что они фашисты. Вот они расстреляли среди заложников евреев, но они и так провозгласили, что намерены избавиться от евреев…

— И цыган, — добавил Небош.

— И славян, и вообще всех, кто их гадскому фюреру не нравится, — втолковывал я младшему без отрыва от копания. — Само взятие заложников уже является преступлением, так что изначально виновны они, а не мы. Не будь нас, людей расстреляли бы все равно, в отместку за другие акции или просто потому, что им не повезло родиться сербами, евреями, цыганами или стать коммунистами.

Марко немного отмяк, а я продолжал:

— Вон, партизаны Рогатицу взяли, что, думаешь, немцы и усташи мстить не станут? Станут, хотя бы потому, что они трусы и сволочи. Партизан-то пойди еще поймай, а простые люди — вот они,

— Почему трусы и сволочи? — опять замер с лопатой в руках Марко.

— Фашист верит, что он от рождения самый лучший, а все остальные грязь у него под ногами. И он страшно боится, что это не так.

— Но они же в бою хорошо дерутся!

— Это так, в бою он храбрится, но глобально все равно сволочь и трус. И потому мы их обязательно побьем.

— Сил у них слишком много, — с сомнением хекнул Небош, выбрасывая землю.

— Да, мы как камешки в жерновах, пока только тормозим немного, но с каждым днем нас больше, и все больше торможение. Вот ты взорвал цистерны, немцам в Африку они не доедут. Значит, англичанам будет немножко легче и они чуть-чуть быстрее выбьют Роммеля с итальянцами из Африки. И быстрее высадятся в Италии или Греции. А тогда и нам легче будет.

Закончить этот экскурс в историю Второй Мировой пришлось из-за появившегося на дороге автомобиля, пылившего в сторону виллы. Появления Ачимовича мы не ожидали — в недичевском МВД сейчас аврал и пылающие задницы, но показываться даже водителю, все равно не стоило.

Потому Небош, обзаведшийся вчера документами Сайкиного брата, продолжал копать, а мы с Марко залегли за бруствером и понаблюдали, как шофер с поклоном распахнул дверцу и подал руку величественной Милице в круглой шляпке с перышком.

Она прошествовала в дом, а водила метнулся к багажнику, выхватил корзину, в которой звякнули бутылки, передал ее прислуге и немедленно отбыл восвояси.

Едва мы закончили мытье после трудового дня, как появилась Сайка со свежим полотенцем для Небоша и передала мне просьбу Милицы зайти. Я причесался, одернул пиджачок и отправился на господскую часть виллы, оставив Небоша миловаться с Сайкой, а Марко мечтать о Живке.

Милица стояла у той же малиновой козетки, выставив ногу и разглядывая в высокое зеркало новенькие туфли на каблучке.

— Ты любишь французское вино, противный мальчишка?

— Есть вещи которые мне нравятся гораздо больше, — я обнял ее сзади, прижав к себе попой.

Короткая стрижка у женщин имеет то преимущество, что оставляет открытой для поцелуев шейку и при этом в рот не лезут длинные волосы. И можно слегка прихватить зубами розовое ушко. Вот я и воспользовался, понемногу продвигая руки от талии вверх.

Добраться до самого интересного мне не дали — Милица довольно улыбнулась в зеркале накрашенными губами, но все равно повернулась, уперла руки мне в грудь и отстранилась.

— Подожди, сперва поговорим о деле, садись.

Дождавшись, пока я устроюсь на кресле напротив, она серьезно продолжила:

— Как я и думала, достать бумаги для вас через Миле нельзя.

А на мою вопросительно приподнятую бровь объяснила:

— Это просто не его уровень, тут нужен писарь или службеник градской управы. Но я знаю кое-каких людей, они помогут купить паспорта…

Соваться на черный рынок, где наверняка каждый второй стучит в гестапо, нам никак нельзя и я отказался. Милица помолчала и что-то надумав, вышла, чтобы через пару минут вернуться с конвертом:

— Вот, смотри.

Она наклонилась надо мной чуть сзади, положив руку на плечо и почти касаясь уха губами. Пересилив себя, я развернул сложенный втрое лист плотной бумаги.

Шапка МВД, «Податель сего исполняет особое задание и находится под защитой МВД Сербии» подпись и печать.

— Ого! — вырвалось у меня.

— Милан выписал мне, на случай, если тут появятся немцы или стражники.