– Бегом в отдел кадров! – приказным тоном сказал он.
– Эм-м, зачем? – не сразу поверив его словам, спросил я.
– Пора уже получать деньги за свою работу, устраивайся.
– Есть! – не зная, какими словами его благодарить, ответил я.
Я быстро оформил все документы. И принялся работать врачом. Меня устроили на полставки, а это около 4–5 дежурств в месяц. К сожалению, окончание ординатуры только через полтора года, поэтому все смешалось. Каждый день я приезжал как ординатор. Дежурил с Елисеем как ординатор. А приемный покой я охранял как настоящий врач, за что, собственно, получал зарплату. Если не учитывать пару ночей в месяце, когда я ночевал дома, в остальное время я жил в больнице. И, наверное, меня это устраивало. Я получал около 10 тысяч рублей в месяц, чего мне хватало на проезд и еду. А что еще нужно юному энтузиасту?
Приемный покой. Откуда это название? Покой там только снится. Но сегодня работа шла как-то равномерно. Естественно, все пациенты, которые навестили травматолога, в большей части нуждаются в осмотре хирурга. Бывает, ехал на мотоцикле между рядов, никого не трогал, а потом тебя зажали между бульдозером и жигулями пятой модели. Хрусь… и помимо сломанных косточек у тебя еще и селезенку изымут – жаль, что в мусорное ведро. А если постараться, можно и подарить жизнь другому человеку, нуждающемуся в почке.
У меня на приеме сидела женщина с подозрением на ущемленную пупочную грыжу и ждала своего обследования. Почти идеальный вечер омрачил наряд скорой помощи. Выбивая дверь, в приемный покой заезжает каталка, на которой расположился мужчина без сознания.
– Открывайте ремзал, тут ДТП, – кричал мне врач скорой помощи.
Но я, пытаясь сохранять спокойствие, решил выяснить отношения.
– Почему вы не отзвонились, что везете в реанимационный зал? Вы сейчас заехали со стороны приемного покоя, – уточнил я.
– Быстрее, больной тяжелый. Давления нет! – паниковал врач скорой помощи.
И правда: взглянув на пациента, я увидел бледное тело с синими губами, будто его достали из сугроба. С огромным, как у беременной на поздних сроках, животом. На мое счастье, мимо проходил анестезиолог. И хоть он не растерялся. Словно уличный маг, он достал из кармана интубационную трубку и вслепую, без релаксантов пациенту, который лежал на каталке, выполнил интубацию трахеи. Они ринулись в ремзал, а я начал звонить старшему дежурному хирургу.
– Але? Але? Игорь Алексеевич!
– Ну? – пробормотал он.
– В ремзал бегите! – пытаясь не создавать лишней паники, сказал я.
– Что там?
– После ДТП мужчина, видимо, перфорация полого органа или кровотечение, не знаю. Анестезиологи уже там.
Он повесил трубку. В такие моменты время будто замирает. Я понимал, что надо что-то делать, но собрать свои мысли не удавалось. Я метнулся от компьютера в кабинете хирурга к лаборатории, чтобы они быстрее совместили кровь. И это было критически верным решением. Напротив лаборатории находился кабинет переливания крови. По дежурству там нет никого, а ключ лежит у администратора. Забежав в кабинет, я открыл холодильник и чудесным образом увидел пять пакетов первой отрицательной крови. У меня не было времени записывать в журнал списания крови, я же даже еще историю не оформил. А какая может быть совместимость – на это времени не было. Каждый раз, когда бежишь в реанимационный зал, проклинаешь проектировщиков больницы за эти длинные коридоры. Открывая двери, я достал из карманов 3 пакета донорской крови. У пациента уже стояли два центральных катетера. Анестезистка выхватила у меня их и уже заряжала систему. В этот момент хладнокровным оставался только анестезиолог. Он проверил этикетки и приказал начать капать. Игорь уже стоял стерильным и делал лапаротомию, причем это было настолько быстро, что прошло менее десяти секунд, как из доступа брюшной стенки начали вываливаться массивные сгустки крови. Я очень хотел быть за операционным столом, хотел участвовать в этой операции, но я дежурил по приемнику.
Я ринулся за свежезамороженной плазмой, по пути узнав группу крови пациента. За время моего отсутствия Игорь уже выполнил спленэктомию[19] и нашел источник кровотечения: нижняя полая вена. Но что может сделать хирург при таких травмах? Он наложил зажим на артерию и затампонировал вену.
– Зовите сосудистых! – рычал он.
– А смысл есть? – меланхолично набирая на телефоне номер сосудистых хирургов, интересовался анестезиолог. – Хотя давление он вроде держит. Только от мозгов, наверное, уже ничего не осталось.
– Сейчас у тебя не останется! Где они?
– Видимо, я его разбудил, но сказал, что сейчас придет, – продолжил раздражать своим спокойствием заведующий анестезиологии.
Все это время в пациента рекой вливалась кровь, плазма и норадреналин.
– Пойду покурю. Пока вас дождешься… – поднимаясь со стула, вещал наркотизатор. – Игорь?
– М-м? – промычал тот под маску, которая уже давно сползла с носа на второй подбородок.
– Держи там крепче.
– Иди уже!
Сосудистые хирурги не заставили себя ждать. Я знал, что в моей больнице есть такое отделение, но никогда не видел этих мифических докторов. В ремзал вошел молодой высокий доктор. Все смотрели на него как на спасителя. А я в его глазах видел страх, столь знакомый мне. Но он держался молодцом, позвонил своему заведующему и пошел мыться на операцию.
Меня опять позвали в приемник. Я быстро осмотрел и распределил толпу больных животиков, скопившихся за время моего отсутствия. Последняя пациентка в коричневой меховой куртке сидела на углу кушетки. Я позвал ее в кабинет для осмотра. Но вялым голосом она сказала, что ей уже лучше. Я попросил подождать меня, потому что ее анализы еще не готовы, а сам помчался обратно в ремзал.
Игорь и сосудистый хирург, одетый, словно спецагент, с окулярами и налобным фонарем, что-то зашивали. Со стороны кажется, будто они просто водят инструментами, но нить 6–0 настолько тонкая, что волос человека может показаться стальным прутом по сравнению с ней. Стало как-то «скучно» в один момент. Все молчат, даже анестезиолог перестал комментировать происходящее, Игорь постоянно просил медсестру протирать ему очки от пота, а сосудистый, чьи руки сводил тремор, колдовал над швом. Прошло около часа, и в ремзал забежал заведующий сосудистой хирургией. Он даже не посмотрел в рану, а сразу помчался надевать перчатки. Отодвинув всех, он резюмировал:
– А меня-то зачем звали? Все же и так сделали отлично.
– Ну вот и зашивайся со своим другом, меня уже тошнит тут стоять, – сказал Игорь и снял перчатки.
Алексеевич вышел из ремзала на улицу прямо в насквозь мокрой от пота зеленой хирургической форме, забрызганной кровью. Закурил и замер как статуя. На морозе от него исходил пар, как от горячего пирожка, купленного в канун Нового года.
Поскольку ситуация разрешилась, я отправился обратно в приемный покой. Та женщина свернулась калачиком на кушетке и, видимо, ждала меня. Мы уединились в смотровой. Жалобы у нее были на опоясывающие боли, которые не поддавались коррекции анальгетиком. Я провел все мануальные методы осмотра, как обычно начав с пальпации. Живот был спокойным, перитонеальные симптомы отсутствовали. Это не было похоже на невралгию, больше на какой-то холецистопанкреатит. Нарушения в диете она отрицает. Говорит, что пока ждала меня, ее вырвало два раза. Я принял решение отправить ее на УЗИ брюшной полости.
При осмотре врач УЗИ обращает внимание на размеры долей печени, ее контуры, форму и структуру, а также состояние желчных протоков. У женщины печень имеет следующие размеры: левая доля – до 7 см, правая – до 12 см, общий желчный проток – 6 мм, диаметр портальной вены – до 11 мм, края печени ровные, а структура однородная, без каких-либо образований. УЗИ желчного пузыря в норме: длина составляет от 8 см, ширина – до 2 см, толщина стенки – максимум 2 мм. В пузыре определяется взвесь. Все отклонения, выявленные во время ультразвукового исследования желчного пузыря, должны расцениваться как патологические изменения. Повышенная толщина указывает на наличие хронического холецистита, ширина и длина – на наличие конкрементов и наполнения желчи в нем. Также во время выполнения УЗИ можно выявить патологические выпячивания слизистой оболочки – полипы, а также установить развитие патологического процесса.
