– Да это я.
– Ох. – Я вновь услышал скрип дивана и тяжелое дыхание, после чего дверь отворилась.
– Вот, – протянув пачку дамских сигарет, сказал я.
– Попроси его водку принести – так он одну возьмет! Как это можно курить? Они у меня изо рта вываливаются, я же не бабские просил, а тонкие. Уф, давай сдачу.
Растерявшись, я отдал ему явно больше, чем следует. Его голос внушал ужас. Он как тролль из-под моста. Социопатичный, грубый, страшный, ему только дубины не хватало для полноты картины.
– Ой, ладно. – Захлопнув дверь прямо перед моим носом, Игорь завалился на свой диван.
Я стал для отделения и гонцом, и писарем, и айтишником. Но я получал возможность помогать на дежурствах. И помогал я всем: Елисею, Гималаю, шефу на плановых операциях и каждому, кто попросит подержать камеру, просушить рану, зашить доступ. С момента моей самостоятельной операции прошло достаточно времени, и жажда стоять на месте оперирующего хирурга не утолялась. Естественно, «прыщи»[16] я вскрывал сам, без какого-либо контроля.
– Можно мне аппендицит сделать? – спросил я на дежурстве во время перекуса у Елисея.
– Найди и делай.
– Подробнее? У меня есть друзья, у которых еще остался червеобразный отросток, – в шутку, но с излучающей надежду улыбкой уточнил я.
– Идешь в приемный покой, принимаешь больных, находишь аппендицит, оформляешь историю, договариваешься об операции, показываешь все мне, а я тебе помогу в операционной, если захочешь.
– А если случайно залетит в отделение, можно мне сделать?
– Я же объяснил…
– Вас понял, спасибо.
Путь мой лежал на первый этаж больницы, в это адское жерло, в место, где всегда движение, конфликты. Безусловно, это важное консультативно-диагностическое отделение, ведь первичный диагноз ставят там. Врач в профильном отделении может и не догадываться, что происходит внизу, пока он пьет кофе. Я пообщался с доктором из «приемника» и предложил ему безвозмездную помощь. Пятница, ближе к полуночи – отличное время, чтобы обратиться в больницу с аппендицитом.
А ночка была спокойной: пять обращений, из которых всего три госпитализации. Один мужчина с клиникой кишечной непроходимости на фоне вероятной спаечной болезни, которого я госпитализировал, явно требовал хирургического вмешательства. Я позвонил в операционный блок, анестезиологам и отправил пациента. Сам решил остаться дальше на этой своеобразной рыбалке. Но трофейного аппендицита я не нашел.
Время приближалось к четырем часам ночи. За углом у регистратуры я услышал знакомый спокойный тембр голоса. Елисей в своей флегматичной манере общался по телефону. В этот момент я почувствовал вину, но за что конкретно – еще сам не понимал.
– Ну, вот и все… – начал он.
У меня появился легкий тремор в голосе и какая-то слабость в коленях.
– Что? Что произошло? – глотая слюну, спросил я.
– Непроход, говоришь?
– Да, там живот острый – перитонит, похоже, или некроз кишки… Он что, умер?
Я захожу в операционную, там лежит мужчина и стоит вся бригада, причем косо смотрят на меня.
– А вот теперь скажи: в чем срочность этой операции? Ты сделал рентген обзорный? УЗИ? Барий дал? Анализ крови и ЭКГ – все, что я нашел в истории болезни.
– Ну, там болевой синдром…
– Боль – вообще чувство субъективное. Мы лечим не анализы, не боль, не заболевание как таковое, а человека. Есть конкретные показания для экстренных операций, для срочных операций и для плановых. В чем здесь срочность? Операция – наиболее опасный и ответственный этап, который должен выполняться по показаниям, причем обоснованным. Характер патологии, прогнозируемые осложнения и неблагоприятные исходы, эффект от операции или консервативного лечения. Все нужно учитывать перед тем, как отправить пациента на стол.
– Там на рентгеновском снимке… – я показал в область левого подреберья на снимке, где определялся уровень жидкости, – чаша Клойбера[17], что является признаком кишечной непроходимости.
– Ты ошибся, – с печалью в глазах сказал Елисей. – Но страшного ничего нет, не переживай, просто в следующий раз советуйся со мной перед тем, как госпитализировать пациента. Пойдем лучше кофе глотнем.
Мы отправились в ординаторскую, он вызвал лифт. Похлопывая по плечу, пытался как-то подбодрить. Но гнев переполнял меня: а если бы я пошел и начал операцию, доверившись юнцу из приемного отделения? Я же мог покалечить человека, мог погубить его. Что управляло мной в тот момент, когда я выставил диагноз и показания к операции?! Я же просто поторопился или хотел казаться лучше, чем есть на самом деле… или был напуган криками, воплями, страданиями пациента и пытался быстро переложить ответственность на других. Во время нашей кофейной церемонии я молча осушил кружку и затем вернулся в приемный покой. Поток амбулаторных больных быстро вернул меня в строй. Перевязки, хирургические обработки ран, осмотры и консультации для смежных специалистов украсили восход солнца.
Я очнулся на кушетке возле кабинета нейрохирургов. Время идти домой.
Подходили мои крайние дни в роли ученика. Получение сертификата. Самостоятельность.
Больница – это недвижимость, динамика которой создается людьми, трудящимися в ней. Я часто слышу, что, мол, вот этот стационар плохой, а этот отличный. Но стены не лечат – лечат только специалисты, передающие свой опыт свежим поколениям. Вот что ценно. С опытом они также передают традиции. И такая местная традиция существовала и для интернов, называлась она «Днем интерна». В этот день за одним столом сидят все хирурги больницы и наши любимые анестезиологи-реаниматологи.
Чтобы отдать дань уважения своим учителям, порадоваться своему сертификату и запомнить начало новой самостоятельной жизни, мы сняли в аренду загородный дом, закупили напитки и еду и накрыли отменный стол – как на маленькой свадьбе уж точно. Первыми нас посетили хирурги помоложе, вчерашние интерны, так сказать. Мы присели за стол и начали вспоминать прошедший учебный год. Гималай уже раздувал угли. Играла громкая музыка и царил некий приятный беззаботный хаос. Тем временем закупоренные бутылки покрылись холодной испариной, которая оседала на скатерть блестящей росой, но никто не прикасался к ним до прихода боссов. И вот пришел Кузьмич. Так приятно смотреть на начальника, когда он не думает о работе, когда он одет в футболку и вообще похож на обычного дядьку, которого можно встретить на улице, курящего у остановки и читающего свежие новости.
Он подошел к нам, но атмосфера не сгущалась, как это происходит в стенах больницы.
– Здорово, врачи! – обратился он к нам.
– Добрый вечер! – хором ответили интерны.
– Так… а где наши звезды?
– Вы про Игоря Алексеевича? – улыбаясь, уточнил я.
– Ну, естественно, как без него-то. Вы же его позвали?
– Он обещал приехать…
– Хотя после последнего «Дня интерна» у него могут быть сомнения. – Заливаясь смехом, Кузьмич пошел дальше в зал.
Я решил уточнить, что произошло, и отправился на расследование. Гималай с баночкой пива в одиночестве махал подносом и пел какую-то песню – видимо, сам для себя.
– А что случилось с Игорем на предыдущем дне интерна? – спросил я.
– По его версии, ему в затылок прилетела хоккейная шайба.
– В июне?
– Ага. А вообще, как ты понял, он тот еще болельщик. Сидели мы в сауне, а он забрался на самый верхний полок и через запотевшее стекло пытался смотреть трансляцию какого-то хоккейного матча. Ну вот когда «наши» забили, он так радовался, что оттуда и улетел затылком вниз.
– А он трезвый был? – уточнил я.
– Конечно, – посмеявшись, продолжал Гималай. – Самое смешное, что там было прямо настоящее рассечение. Ну, мы его на месте и зашили, благо он был уже обезболен. Как видишь, зажило неплохо.
Наш разговор прервал громкий стук по воротам в коттедж.
– Вы че там закрылись?! – кричал Игорь Алексеевич.
