– Восемь, пожалуйста, – пытаясь быть серьезным, сказал я, решив, что лучше брать больше.
– Пожалуйста, доктор.
Я чувствовал себя очень странно: с одной стороны, ко мне относятся как к настоящему врачу; с другой стороны, ощущение, что все смеются надо мной, не покидало меня. В операционной уже был Гималай, начавший обработку операционного поля. Едкий дым сигарет окутывал его. Он быстро оделся и начал помогать «накрываться». После всех подготовительных мероприятий анестезиолог дал отмашку к началу.
– Нож! – немного грозно сказал Гималай.
– Скальпель, – передавая ему инструмент, продублировала сестра.
– Не мне, – указывая на меня, пробормотал он.
– Ему? – с недоумением возразила она.
– Ты слышишь плохо?! – рявкнул доктор.
Мне было неловко в этой ситуации, но оплошать я не мог. Взяв скальпель в немного дрожащую руку, я начал линию разреза через точку Мак-Бурнея[6]. Разрез был перпендикулярен вышеуказанной линии. На мой взгляд, около семи сантиметров. Я очень боялся сделать длинный разрез, но его длина должна обеспечивать хороший обзор зоны операции, она очень условна и зависит от толщины подкожно-жировой клетчатки пациента. Когда последняя обнажилась, я продолжил рассекать скальпелем. С хорошо кровоснабжаемого жира пошла кровь, и я сразу начал дергаться и искать салфетки. Но тут появилась рука моего ассистента, которая уже просушила раны и остановила подтекание крови электрокоагулятором[7]. Взяв в руки тупфер, я сдвинул клетчатку и увидел поверхностную фасцию, а за ней уже скрывались волокна апоневроза наружной косой мышцы живота. Эти волокна рассечены ножницами.
Я молчал, пытаясь как-то силой мысли остановить пот, стекающий с моего лба, а Гималай меня подбадривал. Я понимал, что все идет как по учебнику, но страх совершить ошибку меня не покидал. Внутренняя косая и поперечная мышцы были тупо разведены с помощью кровоостанавливающих зажимов. И вот передо мной появилась брюшина – гладкая, сияющая. Я уже потянулся за скальпелем, но рука была остановлена. Гималай спокойным голосом сказал, что хочет мне немного помочь. Взяв в руки два зажима Микулича, он ловко подхватил брюшину, рассек ее, а по краям этими же зажимами зафиксировал марлевые салфетки. И лапаротомия по Волковичу-Дьяконову была завершена. Указательным пальцем доктор проник в брюшную полость. Он смотрел в потолок, и гримасы на его лице напоминали момент, когда потерял тот самый винтик за водительским сиденьем и пытаешься его нащупать. Не прошло и половины минуты, как в этом раневом «колодце» очутился купол слепой кишки. Потянув за него, мы увидели червеобразный отросток. Плотный, пухлый, багрового цвета. Толстой шелковой нитью при помощи зажима мой ассистент перевязал брыжейку у основания отростка. Кисетный шов на слепую кишку вокруг основания отростка был искусно выполнен тонкой нитью на расстоянии 1–1,5 см от него. Червеобразный отросток был перевязан и пересечен лично мной. А потом его культю мне помогли погрузить в кисетный шов. После его удаления слепую кишку мы погрузили обратно в брюшную полость.
Убедившись в отсутствии кровотечения и инородных тел внутри, рану брюшной стенки позволили зашивать мне – послойно, как положено. Я старался наложить самые красивые швы на кожу. Но получилось что получилось. В экстазе от выполняемой работы я не замечал, насколько обстановка была напряжена. Оказывается, эти минуты в моем сознании обернулись двумя часами работы. Все смотрели «косо», но не на меня, а на Гималая.
– Всем спасибо! – сказал он операционной бригаде, снимая перчатки. Выйдя из операционной, мы сели за компьютер, и я под диктовку начал писать направление на гистологию, направление на бактериальный посев, осмотр, предоперационный эпикриз, протокол операции. В общем, мне все было понятно, я был доволен, но истощен как морально, так и эмоционально. Победы утомляют, вчерашний студент – уже оперирующий хирург.
– Сколько методов аппендэктомии[8] ты знаешь и какую мы сделали? – спросил мой «ассистент».
– Антеградная, с доступом по Волковичу, – ответил я.
– Ну ладно. – Гималай улыбнулся, открыл окно и впустил прохладный осенний ветерок. Он снял свои сандалии, сел на подоконник и закурил в открытое окно. – Что смотришь? Печатай давай.
Из северного конца операционного блока раздался женский громкий крик: «Ремзал! Ремзал!» Он звучал не как крик о помощи, а как призыв к обороне во время осады замка. Мы быстрым шагом отправились в реанимацию. Этот зал меня встретил суетой. Происходил какой-то хаос. В центре на столе лежал мужчина – точнее тело, похожее на мужчину. У его головы кружились два анестезиолога: один его интубировал[9], второй ставил катетер в подключичную вену. Анестезистки со своими чемоданчиками с наркотиками набирали препараты, а операционные сестры расчехлили биксы[10] с инструментами. Нейрохирурги и травматологи стояли рядом, ожидая чего-то.
Из предоперационной переодевалки вышел мой куратор Елисей. Да, его имя похоже на название реки, только через букву «л». Он переглянулся с Гималаем. И по их взглядам, учитывая окружающую суматоху, я не смог понять, что за ощущение пьянящей радости на фоне скрытой тревоги они испытывают. Бледный цвет кожных покровов мужчины отлично гармонировал с затертой голубой плиткой операционной. Но эту холодную атмосферу темным вишневым пятном увенчала экстренная лапаротомия. От рукоятки грудины[11] до лобка длинный разрез, который обогнул пупок слева. Не послойно, а через все слои одним движением. Легкая дрожь пробрала меня. Рука Елисея нырнула в брюшную полость, и он начал вычерпывать массивные кровяные сгустки, а Гималай тем временем аспирировал еще жидкую кровь. Свой интерес увидеть, что там в животе, я не смог утолить, хотя и операторы сами наверняка ничего там не могли адекватно разглядеть. Это оказался травматический разрыв селезенки. Кровотечение быстро остановили. Зажим типа Шамли[12] – и селезенка уже лежала в лотке.
Брюшную полость отмыли, поступления свежей крови не было. Анестезиологи капали кровь и твердили, что слева дыхание не прослушивается. Там был явный перелом ребер и, видимо, пневмоторакс. Лежачему пациенту на корточках травматолог установил дренаж в плевральную полость, чтобы расправить легкое, и установил систему с водяным замком по типу Бюлау[13]. А господа хирурги уже зашивались. Положив асептические наклейки на рану, они завершили операцию. А далее продолжилось лечение в реанимации.
На тот момент из-за переизбытка впечатлений и эмоций я не отследил судьбу больного. Но повторно его не брали в операционную, это точно. Вечер был удачным для меня.
Напитавшись духом операционной, я пошел в приемный покой искать врачей, которым нужна помощь. Гималай познакомил меня с коллегами из приемника. Вечер любого приемного покоя в каждой городской больнице богат на бомжей. А они, в свою очередь, – хороший материал для практики. Вряд ли бездомный будет сильно беспокоиться, что его шов немного косой. Эта ночь была в моей власти, я зашивал все, что можно: раны на теле, голове, разбитые губы, брови. Каждый новый прокол был увереннее, точнее, ровнее. Встретив первый луч солнца, я вышел из перевязочной. Длинный коридор, соединяющий токсикологию и хирургическую реанимацию, был пуст. Ни души. Тишина. Поднявшись в ординаторскую моего отделения, я присел на диван.
Ударом по плечу меня разбудил Елисей. Началась утренняя оперативка, а я занял диван. Я сложил руки на груди и пытался делать вид, что бодр.
Дни стремительно бежали. Я помогал на перевязках, а потом бежал в операционную, где участвовал в плановых операциях. Там все было немного иначе. Без спешки, размеренно, под музыку «Ретро FM» из старого бумбокса проходили резекции щитовидных желез, грыж различных локализаций, удаления разных новообразований. Каждое дежурство я составлял компанию Елисею. Он неплохо объяснял, и я даже начинал верить в свои силы. Неуверенность и боязнь навредить мешали мне прыгнуть через голову. В таком режиме я трудился около трех месяцев. К сожалению, обновлять свои знания из учебников мне не хватало времени. Практика должна все покрыть. Меня стали узнавать и здороваться уже как с членом команды. Я понимал, что надо продолжать в том же духе, помогать в операционной, писать все истории и выполнять бытовые обязанности. Я никогда не умел отказывать, а если помощь принесет результаты, то такой симбиоз мне по душе.
