Она стала гладить личико Куинн, повторяя:

— Прости, прости, мамочка просто расстроена, все не так, как должно быть.

Грег опустился на пол и предложил:

— Пожалуйста, давай я это сделаю.

Запах его туалетной воды «Прямо с небес» напомнил ей о том, как она полюбила его много лет назад. Как ей нравилось, что он с ней флиртует, какими глазами он смотрел на нее тогда! Каково было его удивление, когда он узнал, что она — та самая Николь Лейтон, глава «Дыхания». А теперь она не могла спокойно смотреть, как он пытается справиться с подгузником.

— Если протекает, значит, слишком свободно, — сказала она и сама затянула завязки. — Но спасибо тебе за помощь.

Она обернулась к нему с улыбкой, надеясь, что теперь напряжение между ними спадет, но, глянув на его пиджак, заметила на лацкане рыжий волос.

Он отпрянула. Длинный рыжий волос! Женский! Подойдя к Грегу, Николь сняла волос и прошептала, почти прошипела:

— Это чей?..

Она очень боялась услышать ответ.

Грег раздраженно взглянул на нее:

— Моей ассистентки. Ее волосы повсюду.

От его взгляда она едва не превратилась в камень.

— Послушай, я больше не могу так жить. Я очень старался, изо всех сил. Но больше у меня сил нет. Ты — параноик. Ты больна, Николь. Ты стала совсем другой, я не узнаю тебя.

Больна? Параноик? Может быть, это правда? Или человек из прошлого подталкивает ее к безумию? И не обманывает ли ее муж?

— А твоя ассистентка приходила в больницу, когда я родила Куинн? — спросила она.

«Пожалуйста, скажи: “Да”!» — мысленно взмолилась она. С паранойей ей было проще справиться, чем с мыслью, что Донна вернулась ей отомстить.

— Нет, с чего бы ей приходить? — ответил Грег, нахмурившись.

Николь начала задыхаться. Пытаясь справиться с нахлынувшей паникой, она спросила:

— А как ее зовут?

— Мелисса, — ответил он со вздохом.

— Ты спишь с Мелиссой? — выпалила Николь.

Все, в общем-то, указывало на это. Все те вечера, которые он проводил в офисе после рождения Куинн. Хотя он ходил с женой на все УЗИ и собрал кроватку, перед рождением Куинн он стал больше работать. Срочная работа, говорил он, придется задерживаться допоздна. Тогда Николь подумала, что он хочет зарабатывать больше из-за того, что она вот-вот уйдет в декрет. Но он ведь мог врать ей. И не все ли ей равно, есть ли у него роман? Она не сумела ответить себе.

Грег вытаращил глаза:

— Ты задаешь просто нелепые вопросы!

С тобой она не будет в безопасности.

— Просто нам нужен любящий муж и отец. Ты нужен нам!

У Николь вдруг закончились силы, голос сорвался.

Тогда он сказал жалобным тоном:

— Дело в том, Ник… Я больше не могу. Я больше не хочу быть твоим мужем, и отцом этого ребенка тоже, если это означает быть отцом, — он взглянул на Куинн, смотревшую на него с коврика. — Все это ненормально. Мы не такие… Я очень несчастен!

Слова Грега словно громом поразили Николь, слезы хлынули потоком, обжигая уставшие глаза.

— Но ты ведь мой муж. И ты отец…

Она посмотрела на невинного ребенка, на дочку, которая, конечно, не понимала, что говорят ее родители.

Грег мял свои брюки, и шелестящий звук ткани вызвал у Николь желание сломать ему руки.

— С меня хватит. Я должен уйти, — он поправил синий галстук, который когда-то она выбрала для него. — Нам надо некоторое время пожить отдельно.

Николь встала и услышала звук пощечины прежде, чем осознала, что это она бьет Грега. Глаза у него стали такими огромными, и они были полны слез. Ее ладонь оставила на его лице красный отпечаток гнева. Она осела на пол возле Куинн.

Грег потер щеку, потом покачал головой и пошел наверх.

Николь сидела на полу, не в силах поверить, что все это происходит на самом деле. Ее муж бросает их. Мужчина, который всегда был рядом с ней на фотографиях в статьях, который пропускал рождественские корпоративы в своей конторе и приходил к ней на вечеринки в «Дыхание». Она не поняла, сколько просидела, уставившись в стену, до того как он спустился, держа в руке угольно-черный саквояж от «Прада», подарок от Николь на их пятую годовщину.

Он бросил сумку возле нее.

— Я буду помогать Куинн деньгами. Но, — он приставил палец к ямочке на подбородке, которую Николь так любила целовать, — я не могу так больше жить. Тебе нужна помощь, Ник, но ты ее не примешь. Что мне еще делать? По крайней мере, я знаю, что ты будешь о ней заботиться. Ты на этом помешана.

Он наклонился и поцеловал ручку своей дочери. Потом потащил саквояж к двери, вышел, и дверь за ним захлопнулась.

Куинн засунула свой крошечный пальчик в рот, и при виде этого Николь разрыдалась еще сильнее.

Грег ушел. Николь свернулась калачиком на полу рядом с дочкой. Потом протянула руку за телефоном, лежавшим на столике, чтобы позвонить Тессе.

Все было просто ужасно. Неужели может быть еще хуже?

Я смотрю на свадебное фото, которое не ставила на столик, и сердце колотится, как сумасшедшее. Вдруг кто-то прямо сейчас находится в моей квартире? Может, они прятались здесь всю ночь и выжидали? Вскочив с постели, я осматриваю комнату. Нужно что-то для защиты на случай внезапного нападения. Единственное, что мне удается найти, — оловянный подсвечник, лежащий в комоде. Подняв его над головой, готовая ударить чужака по лицу, я сажусь на колени и заглядываю под кровать. Там никого нет.

Я на цыпочках выхожу из комнаты и крадусь вдоль стенки, ожидая, что сейчас на меня кто-то набросится. Стены у нас в доме толстые, и раз я не слышу своих соседей, то и они не услышат, если я закричу. Я совершенно беззащитна. А если я наберу 911, меня сочтут сумасшедшей: «В моей квартире стоит фотография, и это значит, что кто-то здесь есть или был».

С опаской вхожу в гостиную. Она пуста. Вроде бы ничего оттуда не взяли: телевизор висит на стене, в маленькой деревянной шкатулке на полке лежат те немногие драгоценности, которые я сберегла. Остальные я продала, чтобы заплатить жертвам аферы Райана.

Открываю дверь туалета, она скрипит. Никого. Но в ящике шкафчика, который стоит в моей ванной комнате, явно кто-то рылся, потому что вся косметика валяется в беспорядке. Неужели кто-то вломился сюда, пока я была в полицейском участке? Или пока я спала? Мне становится очень, до тошноты, страшно. Я помню, как запирала дверь, но вчера была так измотана, что плохо соображала.

Зачем же кому-то понадобилось вламываться ко мне? У меня ведь нет ничего ценного, так что это могли сделать только из-за Николь или из-за Куинн.

Я вздрагиваю так сильно, что становится больно, и оглядываюсь вокруг. Дверь запасного выхода на пожарную лестницу приоткрыта. Думаю, что она была заперта перед тем, как я пошла на работу. Неужели только вчера после плодотворного рабочего дня в «Гавани» я с удовольствием собиралась домой, предвкушая вечер на диване, перед экраном телевизора, под мягким малиновым пледом?

С тех пор как я сюда переехала, гостей у меня не было ни разу. Заднюю дверь я открывала, только когда готовила, чтобы проветрить. С нижнего этажа ведет пожарная лестница, там нет камер и вообще нет никакой защиты. Лишь теперь я поняла, как просто до меня добраться.

Я бегу к задней двери и запираю ее, потом проверяю замок на входной, она закрыта. Во второй спальне, которую я использую как кабинет и кладовку, тоже никого нет. Обычно у меня в квартире пахнет лимонным полиролем для мебели, но сейчас я вдруг чувствую слабый запах пота.

Мои бумаги аккуратно сложены на столе под китайской белой лампой. Подойдя к столу, я случайно ударяюсь о него ногой, потому что нижний ящик выдвинут. Он пуст. Там лежало только мое заявление на усыновление, так и не заполненное до конца. А теперь его там нет.

— Зачем? — кричу я во весь голос, и мои зеленые стены больше не успокаивают, а надвигаются на меня, как враги.