Остальные отделения сперва над нами зубоскалили, пока Карась с важным видом не заявил, что ржут они, потому что салаги и пороху не нюхали. Тогда в среде учащихся немедленно начались сомнения и подозрительные брожения. Дети, одним словом.

Помимо шинелей всем выдали солдатские квадратные плащ-палатки, дополнительную смену нижнего белья (это которое кальсоны с нижней рубахой), походные овальные котелки (нижняя большая часть для основной пищи, верхняя, поменьше — для второго), железные эмалированные кружки, плюс велели взять дополнительные портянки, собрать своё мыльно-рыльное и всё уложить в сидора. В довершение дневальные притащили коробку с туалетной бумагой — явление само по себе уже примечательное, поскольку в прежние времена тотальных дефицитов нам приходилось в основном довольствоваться самыми обычными газетами, именуя их каждый в меру своего остроумия — кто кизяк-папиром, а кто боевым листком. Бумага была распределена по упаковке на брата, но не у всех вызвала радость. Спица, упаковывавшийся на соседней со мной койке, отогнул краешек и поморщился:

— Жёсткая-то! Они бы ещё наждачку выдали.

Этот пассаж немедленно напомнил мне курсантский перл из разряда тех творений, которые мы называли «узким народным творчеством».

— Ты, Спица, аккуратнее, — проникновенно глядя ему в глаза, начал я: —

Вытирая *опу

Осторожен будь!

Твёрдая бумага —

К травматизму путь.

Мягкая бумага —

Тоже не резон,

Чуть надавишь пальцем —

Раз! — и в *опе он.

Спица, слушавший с приоткрытым ртом, как завороженный кролик, разразился истерическим смехом, на что из каптёрки незамедлительно раздался рявк Васина:

— ОТСТАВИТЬ ВОЙ НА БОЛОТЕ!

Спица постарался заткнуться, покраснел и захрюкал. А стих на время сделался бестселлером.

Ещё некоторое время было потрачено на то, чтобы научить пацанов делать из шинелей скатки, после чего все погрузились в «Уралы» с кунгами и помчали в сторону Добролёта.

ДОБРОЛЁТ

Вова

14–20 сентября

Добролёт был особенным посёлком, основанным в честь довоенного акционерного общества «Добролёт» — прообраза современной гражданской авиации. Вроде бы, там то ли поселили строителей первого Иркутского аэродрома, то ли брали оттуда лес на его постройку. Во всяком случае, полигон авиационного училища очень символически находился рядом.

Собственно полигон занимал очень приличного размера территорию. Если взять за образец средних размеров пионерский лагерь на десять-двенадцать отрядов, то, пожалуй, два таких лагеря на полигоне поместилось бы. Или три. Или с десяток больших городских стадионов, если так легче представить.

Шоссейка свернула с Голоустенского тракта и углубилась в лес. Через некоторое время между деревьями стало можно заметить следы учений предыдущих лет: нарытые валы и окопы. В остальном из постоянных строений имелось лишь несколько навесов, с трёх сторон закрытых от дождя и ветра досками — получалось нечто вроде детсадовских веранд, которые сооружают обычно на каждой площадке для прогулок. Внутри под навесами стояли простые сколоченные из досок столы и лавки. Из прочих капитальных сооружений присутствовали разве что грибки на манер таких, что организуются над детскими песочницами, только повыше (чтобы стоящих в карауле курсантов не поливало дождём в случае непогоды), да небольшой домик под оружейку, обнесённый двумя рядами колючей проволоки. На удивление, никто оставленные конструкции не жёг и не ломал — возможно, потому, что больно уж далеко от жилья и торных троп располагался этот курсантский лагерь.

Остальные объекты — стадион, баня, кухня, расположение рот и стрельбище — были не более чем ровными земляными площадками, утрамбованными настолько, что сколько-нибудь значительно зарасти за период человеческого отсутствия они никак не успевали. Всё прочее, потребное для жизни, училище везло с собой.

Во-первых, армейские палатки — брезентовые, высокие, внутри которых можно было ходить в полный рост. Палатки почему-то были двух типов. В основном — малые, рассчитанные на одно отделение — человек на шестнадцать.

А были ещё огромные — если взять не самую большую роту, типа нашей, как раз вся и войдёт. С тамбуром. С клапаном под трубу буржуйки. И с рядами окон по двум длинным бортам — такая нам и досталась.

И первейшей боевой задачей нашей юной роты стало собственное благоустройство. Пунктом «А» следовало вырубить в окружающем лесу подходящие столбики и колышки для установки палатки, после чего, соответственно, её поставить. Пунктом «Б» — вырубить ещё столбики и собрать из них и привезённых с собой досок двухэтажные нары. Пунктом «В», практически попутно, заготовить дров на ночь, поскольку ночи в сентябре в Иркутской области — ни фига не курорт, и если днём плюс пятнадцать, к рассвету может запросто упасть до нуля и даже в минус. В помощь были приданы инструменты и ящик гвоздей.

Судя по глазам некоторых мальчишек, для них две ближайшие недели станут настоящим курсом выживания. Впрочем, мимо трудов в школе никто не проскочил, уж пилой и молотком все должны уметь пользоваться. Кроме того, оказалось, что помимо Васина и наших «родных» оферов, роте придано двенадцать второкурсников, по трое на каждое отделение. По-военному это называлось «в усиление», а фактически — парни выполняли роль вожатых. Не скажу, что они были сильно расстроены своим статусом нянек. Как оказалось, весь остальной второй курс на те же две недели выехал на картошку, так что за место помощников на КМБ случился даже конкурс.

— На вырубку столбиков со мной — восемь человек! — скомандовал Васин, когда мы свалили свои сидора в кучу под указанной сосной.

Я особо вперёд выскакивать не торопился, но и в хвосте оставаться тоже не резон. Посмотрел составленные в ящике топоры, выбрал более-менее приличный. Встал в ряд добровольцев третьим. Васин оценивающе смерил меня взглядом:

— Пользоваться умеешь?

— Так точно, тащ прапорщик. Отлично умею.

— Но смотри.

Он, похоже, хотел что-то добавить в духе: «отрубишь ногу — тут и кончится твоё ученье», но воздержался. Капитан Гробовченко, глядя на некоторый разброд личного состава, волевым решение доукомплектовал нашу группу, присоединив к восьмерым ещё двоих второкурсников да шестерых носильщиков, которые должны были сперва помогать, а потом столбики таскать, и мы пошли.

Остальные тоже получили живительное ускорение и побежали палатку раскатывать, доски с борта разгружать, воду из речки в баки таскать (помывочная, чтоб была), место временного расположения роты от незапланированной травы чистить, и уличную взлётку, обозначенную галечной дорожкой, привести в порядок, подправить, а в размытых местах подсыпать камнями, которые следовало набрать на берегу той же речки.

Все, кому не хватило заданий, были направлены на кухню и получили внезапно по кисточке и банке с краской — лавки-столы и веранды для приёма пищи красить, ибо красота и порядок должны быть в части, даже во временном расположении. Хорошо, ветерок сегодня, и запах нитры мгновенно сносило по распадку, не то угорели бы парни до розовых слонов. Зато сохла эта нитра мгновенно, и обедали мы уже за свежепокрашенными просохшими столами, но это потом.

Подходящих под столбики деревьев в сосновом малохоженом лесу было просто дохрениллион. Но Васина волновало не это, а наши дурные головы. Посмотрев, кто как орудует топорами и пилами, он немного переукомплектовал бригады рубщиков и носильщиков, но всё равно следил за нами с великим подозрением.

Постановка палатки огромного размера вылилась в отдельный цирк, но была героически завершена — иначе быть не могло никак. К тому моменту было сколочено несколько двухэтажных нар, которые начали затаскивать и расставлять. Капитан Гробовченко грозился, что самые кривые нары достанутся тем, кто их построил, и парни старались. Старались как могли, мда. В конце концов, они не могли не победить, имея в анамнезе обязательный школьный опыт конструирования табуретки — вещи, куда более тонкой, чем топчан, пусть даже и двухэтажный.