Немного новой надежды для этого нового дня.

Чайник закипел, Адам выплеснул остывшую бурую жижу в раковину и заварил свежий кофе. «Когда говорят, что надежда умирает последней, – это вранье. Настоящая надежда не умирает никогда», – понял он.

* * *

Приемная доктора Кэтрин Джонс, в которой они оказались спустя несколько дней, отличалась от тех, что они посещали раньше.

Дизайн подобных интерьеров не впечатлял разнообразием цветов и деталей. Сдержанные тона серо-бежевой гаммы – все аккуратно, без изысканности – в итоге добавляли и без того безрадостно настроенным посетителям чувства тоски.

Здесь они встретили иное, неожиданное.

Кабинет находился в старой части города, в построенном не менее века назад здании с широкими лестницами, лепниной, тяжелой дверью со вставными стеклами и массивной ручкой.

За небольшой стойкой их встретила администратор, средних лет ухоженная женщина с опрятно убранными наверх волосами и внимательным радушным взглядом. Вот откуда ощущение тепла: от человека. За женщиной на стене расположились амулеты – ловцы снов, маленькие и побольше, украшенные лентами.

Слева и справа от входа и напротив окна располагались картины. Не привычные репродукции с букетами цветов или ничего не выражающими пейзажами, а абстракции в светло-фиолетовой, бирюзовой, золотистой палитре, с линиями и фигурами разных форм и размеров. Главными героями картин были треугольники – неравные, обращенные вверх или вниз.

Неожиданно они привлекли внимание Мэриэм. Что-то в них казалось ей знакомым, как мотив старой мелодии, которая вдруг пришла на ум. Странное, двойственное дежавю успокаивало. Мэриэм вглядывалась в картины и в себя. Адам замер, боясь испугать проявление жизни в ней.

Из умиротворяющего созерцания их вывел звук открывшейся двери.

В приемную выглянула невысокая ярко накрашенная женщина с ассиметричной стрижкой, крупной бижутерией и в очках с массивной оправой. Ее тонкие смуглые пальцы, придерживая дверь, чтобы та не захлопнулась, настукивали странный ритм, а голова невольно покачивалась под музыку.

– Здравствуйте, – загадочно улыбнувшись, пропела необычная дама, обращаясь, казалось, только к Мэриэм. – Проходите, я вас ждала. Одна! – Она выставила руку вперед, преграждая путь Адаму.

В одно мгновение лицо ее сменило выражение, став из приветливого строгим. Изучающе осмотрев Адама с ног до головы глубокими карими глазами, дама захлопнула дверь.

* * *

Хозяйка кабинета жестом пригласила Мэриэм сесть на небольшой диван слева от двери. Перед ним располагался кофейный столик и кресло, куда и опустилась доктор. Она налила воды из стоявшего на столе кувшина и придвинула стакан Мэриэм, пока та осматривалась в кабинете.

Массивный, добротный, темного дерева рабочий стол, почти полностью скрытый стопками бумаг и папок.

– Меня зовут мисс Джонс, можете называть меня просто Кэтрин, – приветливо улыбаясь и глядя Мэриэм в глаза, сказала психолог. – А вы Мэриэм, верно?

Та лишь растерянно кивнула в ответ.

– Кстати, я настукивала арию Кармен, – повторила она ритм на столике: та-там-там-там.

Мэриэм впервые за долгие недели улыбнулась: да, это была ария Кармен в ней. Треугольник, он звучит в оркестре едва слышно.

– Я хочу услышать всю историю от начала до конца от вас, – продолжила мисс Джонс. – Все, что говорил ваш муж, я знаю. Вы можете рассказать мне то, что помните сами?

Мэриэм не ожидала такой прямоты и настойчивости. На доли секунды она решила, что Кэтрин уже известны ответы на мучающие ее вопросы и сейчас она играет с ней, чтобы узнать версию Мэриэм.

Невольно взяв карандаш, лежавший на столике рядом со стаканом воды и салфетками, который словно специально ждал ее, чтобы дать возможность занять чем-то руки и скрыть нервную дрожь пальцев, Мэриэм стала черкать им по салфетке. Прикрыв глаза, заговорила.

– Я помню… Помню, как очнулась в больнице. Белые стены. Я не могу найти выход. Где он… Вижу свет, но не знаю, куда мне идти. Потом вспышки. Я хочу поднять руку, вижу свои пальцы, но не узнаю их. Это не мои руки. Я кричу изо всех сил, а голоса нет. Потом снова свет, вспышки… Темнота… Я ничего не помню. Дальше ничего.

Она замолчала, поднеся стакан к губам, отпила воды, продолжила:

– Мне приносили много таблеток. Потом он, – посмотрев в сторону двери, – забрал меня. Домой. Он говорил: «Это наш дом». Все вокруг были рады моему возвращению, а я не могла их вспомнить, не могла понять, где я, кто эти люди, я видела какие-то вспышки, и в них как будто мелькали лица…

Мэриэм остановилась, не зная, как еще она может объяснить, до этого никто особо и не спрашивал, что же видела она сама, а если и спрашивали, то точно не понимали ее ответов.

В кабинете повисло молчание, мисс Джонс не торопила ее, не выпытывала, что происходит, почему она остановилась, что дальше. Мэриэм немного смутила тишина в ответ, но она не стала открывать глаза. Повинуясь потоку, уже подхватившему ее, продолжила рассказ, словно на внутреннем экране показывали фильм, а она вместо субтитров озвучивала его.

– Я просыпаюсь утром, я вижу дом, я поняла, что это мой дом, я живу в нем с ним… с Адамом. Я знаю, я уже поняла, он мой муж, он заботится обо мне, он хочет помочь… Но я ничего не помню: как я с ним оказалась, кто эти люди, которые приходят к нам в гости, почему они рассказывают про прошлое лето, я не помню ничего…

Мэриэм в этот момент могла бы открыть глаза, посмотреть на мисс Джонс с отчаянием и мольбой о понимании, но она не осмелилась сделать этого, зная, что не вынесет еще одного поставленного в тупик специалиста, лучшим решением которого станет назначение новой дозы антидепрессантов, которые «обязательно вам помогут, Мэриэм». Поэтому продолжила:

– Врачи уверяют, что это амнезия, я потеряла память. Но меня не покидает чувство, что мне пытаются навязать воспоминания из чужой жизни. Они просто не знают, в чем дело… У меня постоянное ощущение, что я не в том месте, я не там, где должна быть. Я не знаю, что мне делать. Я словно снова среди света и не знаю, где выход. А если бы он и был там, куда мне идти? Я как будто потеряла ключи от дома, а я даже не знаю, где он находится…

Запас слов, сил и эмоций иссяк. Мэриэм закончила рассказ, только теперь открыла глаза.

Осмелившись посмотреть на Кэтрин, она с удивлением и облегчением, на которые не рассчитывала, встретила взгляд, полный сочувствия, понимания и тепла.

Выждав мгновения тишины, в которой оседало все только что сказанное, мисс Джонс сказала:

– Спасибо, Мэриэм, ваш рассказ потребовал от вас большой силы и смелости. И доверия. Я вам благодарна за него. Могу лишь вообразить, как вам тяжело, с чем вам приходится сталкиваться ежедневно… – Мисс Джонс замолчала, опустив взгляд. Затем продолжила: – Я бы очень хотела помочь, но, к огромному моего сожалению, я не смогу этого сделать, это за пределами моих возможностей. Вам, похоже, уже достаточно навредили, я не хочу стать в ваших глазах еще одним таким «помощником».

Мэриэм положила карандаш на стол.

– Но я знаю, кто сможет, – опережая неизбежное разочарование, добавила Кэтрин. – Давайте теперь пригласим Адама, и я вам обоим расскажу об этом человеке.

Войдя в кабинет, Адам первым делом устремился к Мэриэм, потянулся к ней рукой, привычно остановился в сантиметре от ее плеча и, коснувшись ее только полным беспокойства взглядом, опустился рядом на диван.

Мисс Джонс вкратце пересказала ему свой ответ и предложила перенаправить их к тому, о ком она подумала.

– Его зовут Майкл. Мы знакомы много лет, и я полностью доверяю этому человеку и его таланту, хотя не всегда согласна с его методами. Это будет ваше решение, на ваш страх и риск. – Она еще раз посмотрела на Мэриэм. – Но, думаю, в вашем случае это единственный выход.

– Хочу сразу предупредить, – продолжила Кэтрин. – У него нет лицензии, если вам это важно, но он сможет помочь, я уверена. Возможно, это ваша последняя надежда.

Адам смотрел в пол перед собой. «Как, зачем они здесь оказались?» – спрашивал он себя. Еще один сомнительный специалист отправляет их к следующему, совсем уже странному, какому-то нелегальному недоучке, шарлатану (в нем заговорил голос юриста). И это их последняя надежда? После которой, если ничего не выйдет, случится то, о чем говорил Паттерсон.