– Ну? – с вызовом спросил я. – Что бы ты сделал на его месте?

– Прошу меня извинить, – он посмотрел поверх моей головы и я даже невольно оглянулся. Никого. – Это просто игра слов, фигура речи, а не то, что могут подумать. А я не подумал, вернее, подумал, но не сразу и не о том.

– Эй, чемпион! – я попытался привлечь его внимание, пощёлкав пальцами перед носом, но не тут то было.

Садри как влетел стремглав, так и вылетел, видимо, напрочь забыв о моём существовании.

– Я докажу, это провокация! – донеслось напоследок из глубин коридора и стихло вместе с нервным топотом его шагов.

Что происходит? Может я что-то упустил по причине своего равнодушия к политике? Хотя ясно было уже давно, что Автор не терпит в свой адрес ни комментариев, ни возражений, ни тем более, даже малейших, замечаний и критики. С веками абсолютной власти мой бывший Учитель развивал в себе только одну характеристику – он стал настоящим деспотом. Разумеется никто в здравом уме даже и не помышлял противостоять ему. Но то открыто. А вот за порогом его дворца иногда находились недовольные. А потом их находила уже полиция. Автократия – это вам не тут. И не там. И потом и не тут и не там этих недовольных больше никто не видел. Я-то знаю, присутствовал на Советах, эти, так называемые, происшествия, с лёгкой руки Автора, вылились во всеобъемлющий закон о гражданском самосознании и лояльности. Но Садри-то что так всполошился? Ведь он сам один из соавторов закона.

Всё, пора бежать, потом обдумаю эти мысли как следует на досуге. Автор ждать не любит. Интересно, он вообще что нибудь любит, кроме своих законов и управления? Ведь по сути, мы все понятия не имели, о чём он размышляет на самом деле, что им двигает, чем занимается на этих своих дурацких медитациях? Где мы находимся? Какова природа этой аномалии, что дала на вторую жизнь? И опять же, в каких емкостях можно держать такую бездну информации, частью которой мы, собственно, и являемся? Вопросы, одни сплошные вопросы и никаких ответов.

Выйдя из аппартаментов, я чуть не столкнулся с Моуди, худощавым советником, единственным из нас зачем то носящим очки, ненамного выше меня ростом и, видимо поэтому реже других задававшим мне глупые вопросы. Как спалось? Чем пахнет мой ботинок? Каковы на вкус твои книги? А может ещё потому, что в Авторской иерархии занимал место прямо передо мной – одиннадцатое. Почти дно.

Кстати, конкуренция в совете была жесточайшая, нумерация постоянно менялась, в зависимости от заслуг, но Моуди так ни разу и не поднялся выше своего номера, ну а мне на карьеру было просто плевать.

– А, Кади, пошли быстрее, – вместо приветствия бросил он мне прямо на ходу, – Автор ждать не любит, а я вот задержался слегка, надо было работу одну закончить. Думаю он простит меня за это, как думаешь?

– Простит, – я ускорил шаг, – Обязательно, ты же ведь для него старался. Вон, нарукавники даже не успел снять. Хотя ты их и не снимаешь никогда.

– Все мы для него стараемся. Хм, кроме тебя, конечно. Как тебе это удаётся, ума не приложу.

– Что именно?

– Да всё! Тут из кожи вон лезешь, лишь бы угодить, лишь бы он заметил, насколько я предан. Да и остальные ребята тоже жилы рвут, хотя и каждый по своему, конечно. А ты? Не делаешь почти ничего, занимаешься своими… изысканиями, совсем оторвался от коллектива, а выделяет он всё равно тебя.

– Ну так и ты попробуй.

– Что?

– Не делать нихрена. Глядишь, и тебя заметит.

– Да ты что? – Моуди запнулся на ходу, и чуть не грохнулся во весь рост, настолько эта картина поразила его воображение, а я, в свою очередь, вновь подумал о необъяснимом влиянии Автора на своих приближённых.

И как то неуютно мне стало, что же я упускаю из вида? Совсем одичал, перестал общаться с людьми, а ведь когда-то, практически вечность назад, мы все были друзьями. И любили Учителя не за красивые глаза и умище, а в-первую очередь за человечность и отеческое отношение ко всем нам без разбора. И у каждого была своя нелёгкая история, да, все мы скорее рано, чем поздно лишились родителей и Учитель, подбирая нас одного за другим, приобщал к обучению и, в конце концов, самых избранных ввёл в свою личную свиту.

Конечно, не просто так. Каждый был ценен своими уникальными способностями. Тот же Моуди вот, к примеру умел феноменально оперировать числами, вычислительная машина отдыхает. Наверное поэтому и отыгрывал бухгалтера.

– Ты чего такое говоришь-то? – Моуди вновь обрёл дар речи и один в один с Садри уставился куда-то поверх моей головы. – Разве можно так? Это же Автор, ты что, не понимаешь? Забыл, сколько он для нас сделал? Мало того, он всем нам жизнь спас!

– А это жизнь, Моуди? Скажи честно, ты действительно счастлив?

– Нет, ты точно ненормальный! Не зря про тебя говорят…

– Что?

– Да то! Что ты плохо кончишь, что ходишь уже по грани и ещё чуть-чуть и всё! Закон о лояльности! Чуешь, чем пахнет?

– Нет, дружище, не чую. И ты тоже. Да вообще никто. Но я рад, что пробудил в тебе хоть какие-то эмоции.

– Эмоции! Кому нужны эти твои эмоции? Мы давно уже не люди, мы гораздо выше них. Гораздо. Но ты со своим закостенелым сознанием никак этого не можешь принять. Поэтому вечно двенадцатый.

– Куда уж мне выше-то? Мы уже почти пришли. Кстати, не знаешь причину вызова? Сегодня ведь тот самый день.

Моуди заметно успокоился, подобрался и, не глядя на меня, буркнул:

– Узнаешь от него.

И почему это я всех раздражаю? А вот очень интересно, я один такой, или остались всё же ещё нормальные люди? Раньше-то я много общался с так называемыми гражданами, да что греха таить, пробовал и с гражданками, быстро убедившись в абсолютной бессмысленности такого общения. Но последние лет двести не вылезал со своего этажа, разве что только на осточертевшие Советы. Как же это всё надоело.

Дальше мы следовали молча. Дворцовые коридоры были роскошны и пустынны, впрочем, как и во все времена – обслуга нам не требовалась. Все те люди, что в реальности обеспечивают работоспособность подобного сооружения, здесь просто утратили свою необходимость и пользу. Ни тебе уборщиков, ни кухарок, ни дворников. Даже мусору взяться было неоткуда, интерьеры помещений, коридоров и прочих злачных мест поддерживались самой системой в первозданном виде. Этот мир был стерилен и мёртв.

Единственный небольшой гарнизон дворцовой полиции охранял периметр на нижних этажах, хотя от кого, оставалось загадкой. Ма занимали средние этажи, а вот Автор расположился на самом верху единственной башни, возвышающейся словно памятник утраченному давно мужскому достоинству." Клал я на вас всех с прибором", – словно говорил он столичному городу, раскинувшему свои строения вокруг дворца. Очень символично.

На эту самую башню мы как раз и забрались. Ну ладно, сейчас то всё и прояснится, чего гадать?

Моуди зашёл первым, я следом, оглядел круглый, известный до последнего штриха, зал и большую эмблему, знакомую ещё с детства, символ самого, тогда ещё Учителя, нарисованную прямо на стене – два больших круга, почти соприкосающиеся друг с другом и один маленький – посередине, соединяющий их в центре. Уж не знаю, что означала эта простейшая геометрия, но мне она всегда напоминала задницу. Видимо, это был такой толстый намёк от наставника на то, к чему все мы придём в конце концов. В середине зала стоял круг поменьше (помешался он на них, что ли?) – стол большого Совета, да, уже все в сборе, ждали только нас. Но мы всё равно успели, зря боялся мой трудолюбивый друг – Автор ещё не вышел из своих покоев.

– Явились, наконец! – сидящий рядом с Садри советник, казалось, с облегчением выдохнул. Ну понятно, он у нас боец гражданской войны тьма его знает каких веков, гимнастёрка, галифе, сапоги. – Где пропадали? Автор выйдет уже с минуты на минуту. Представляете что было бы, если вас двоих вдруг не оказалось на месте?

– У меня уважительная причина, Бари, я делал для него срочную работу! – выпалил Моуди.

– Кому нужны твои извинения, Мо? – это подал уже голос третий по рангу советник, Стои.