– Да перестаньте же! Всё уже закончилось! – строго прикрикнул на них Добрыня, – у вас теперь много других дел: хозяйство восстанавливать, да думать, как впредь себя уберечь от такой напасти. А в первую очередь надо оказать помощь раненым.

Женщины притихли, мужчины стали оглядываться вокруг. Вдруг со стороны большого куста шиповника, росшего вдалеке, донеслись невнятные звуки борьбы, перемежающиеся с рычанием и негромкими женскими криками. Данила со всех ног бросился туда. Взору открылась необычная картина: на земле валялся поверженный враг, которого деловито охаживала его же дубиной молодая девушка. Лицо с размазанной слезами копотью пылало гневом. Рядом стоял Цукат и, как только бандит делал попытку бежать, он тут же нависал над ним, ставя передние лапы ему на грудь, и, грозно оскалив зубы, утробно рычал.

Появившийся Кузнец сгрёб девушку в охапку, а Добрыня шагнул к поверженному разбойнику и легко поднял его за шиворот одной рукой.

– Когда же вы будете слушать, что вам говорят? – назидательно произнёс он, глядя на обвисшего в его руке бандита, – никогда не слушаете!

Картина была комичной. Данила едва сдерживал смех. Вспомнился мультик про Добрыню Никитича и Змея Горыныча, где Добрыня приехал по поручению князя Киевского получить дань с татарского хана и в одиночку штурмовал целое становище врагов.

– Что делать то с ним будем? – задумчиво разглядывая безвольно болтающегося в богатырской длани разбойника, спросил Кузнец. Успокоившаяся было девушка в его руках, встрепенулась, в глазах снова вскипел гнев.

– Отдайте его мне! – кровожадно вскричала она.

– Успокойся, Осина, – прижимая к себе девушку, как маленького ребёнка, ласково сказал Кузнец. – Её родители погибли у неё на глазах, когда славный Добрыня ещё не возглавил наше войско. Сиротой осталась, – объяснил он, гладя судорожно всхлипывающую девушку по голове, – так и живёт с тех пор у меня, родная стала….

Данила с сочувствием смотрел на несчастную девушку. Она чем-то напомнила ему Варю. В душе вдруг поднялась мутная волна ярости. Гнев на всех тех, кто грабит и убивает, отбирает любимых людей и сеет в сердцах такую ненависть, какую испытывает сейчас Осина. Она совсем юная, наверное, немногим старше самого Данилы, а жизнь уже заставила её испытывать такую злость. Это неправильно, так не должно быть! У детей не должны забирать родителей, они должны расти в любви и ласке и ничего не бояться под любящим крылом самых нужных, самых необходимых людей на свете!

Рука Данилы резко метнулась к висящему на поясе мечу, в глазах сверкнула злость. И вдруг он услышал странный звук…. Он даже не сразу понял, что это скулит бандит. Именно скулит, как побитая собака, сжавшись в комок и прикрыв голову руками. Рука юного воина безвольно опустилась. Гнев ушёл.

Стоявшие вокруг люди молчали.

– Давайте отпустим его! – раздался среди молчания тоненький, прерывающийся судорожными всхлипами голосок. Осина с мольбой смотрела на Кузнеца, – посмотрите какой он жалкий, пусть идёт своей дорогой….

Добрыня вздохнул.

– Она права. Не убивать же его?! – рука разжалась, и разбойник повалился на землю так и остался лежать, таращась на девушку. Потом, поднявшись на четвереньки, вдруг подполз к Осине и улёгся у её ног, свернувшись клубком.

– Уходи! – отступив на шаг, топнула ногой девушка, но бандит снова подполз к ней.

– Пойдём, дочка, – ласково сказал Кузнец, увлекая её от покорно лежащего у её ног человека.

– Но почему он не уходит? – растерянно спросила она.

– Потому, что ты пожалела его, – с печальным вздохом ответил Данила, – наверное, в его дикой душе проснулось что-то светлое…. Ведь в каждом человеке есть что-то светлое....

– Пойдёмте, селяне, нас ждут неотложные дела, – задумчиво постояв ещё несколько секунд, сказал Добрыня.

Крестьяне разбрелись по пепелищу. Из двух десятков домов уцелело всего шесть, ещё несколько подлежали восстановлению. Скоро застучали топоры: мужчины начали растаскивать обгоревшие брёвна и рубить в лесу новые. Женщины, выстроившись цепочкой к колодцу, передавали друг другу вёдра с водой, туша ещё тлеющие останки своих жилищ. Дети, в поисках уцелевшей металлической хозяйственной утвари, рылись на пепелищах. Все жители деревни были заняты. Близился вечер, и необходимо было позаботиться о ночлеге оставшихся без крова семей.

Из соседней деревни, именовавшейся Березняки, пришла помощь в лице женщин, пригнавших большую телегу, запряжённую мохноногим конягой, груженную нехитрым деревенским провиантом, и тут же принялись за стряпню, соорудив нечто вроде походной кухни прямо под открытым небом. Посередине деревни, стараниями соседей, за пару часов появилась временная постройка. В котлах, подвешенных над огнём, забулькало варево. Работа кипела.

К счастью убитых не оказалось, да и раненые отделались в основном синяками и ссадинами, хотя несколько человек всё же пострадало достаточно сильно. Одному из прибежавших на помощь из соседней деревни мужиков ударом дубины перешибло ногу, немолодой женщине, вставшей на защиту своей кладовой, досталось дубиной по голове и сильно обгорели в пожаре двое детей, прятавшихся в дровяном сарае. Больше всего досталось детям. Около них хлопотала знахарка, которую крестьяне ласково называли Бабушка Ель.

Когда совсем стемнело, и все работы закончились, Данила вместе со своим наставником отправились в устроенный в уцелевшей баньке лазарет. Пострадавшие от ударов дубин мужчина и женщина уже получили помощь. Мужчина, нога которого была уложена в деревянный лубок и туго перевязана, несмотря на протесты старушки-знахарки, уковылял к месту ночёвки своих односельчан, а раненая женщина тихо спала на топчане в уголке.

В небольшой комнатке ровно горела свеча, освещая неярким светом деревянный стол, заставленный всякими плошками и кувшинчиками с целебными снадобьями. Пахло травами и деревом. За столом сидела Бабушка Ель. Тонкие и необычайно длинные пальцы старушки порхали над глиняной плошкой, стоявшей перед ней, глаза были прикрыты, а губы шевелились в беззвучном шёпоте. Данила уже было собрался шагнуть за порог комнаты, но Добрыня, прижав палец к губам, остановил его.

У противоположной стены стояли две кроватки, на которых беспокойным сном спали дети: мальчик лет пяти и лет семи-восьми девочка. Дыхание их было тяжёлым и хриплым, на лицах алели пятна ожогов.

Помещение было наполнено страхом и страданием, исходившим от детей. Живя в мире, который он поначалу считал волшебным, Данила всё больше и больше понимал, что никакого волшебства тут нет. Ведь волшебником себя он не считал, но умел делать те вещи, которые совсем недавно возводились им в ранг сверхъестественного. Удивительно, почему он раньше не понимал, как уникальны его способности и насколько они не изведаны.

Постепенно у него укоренилась привычка смотреть «внутренним» зрением. Когда этого требовала необходимость или он в чём-то сомневался это «внутреннее» зрение приходило само собой и помогало разобраться в ситуации. За время, проведённое в Лунном мире, он сделал множество потрясающих открытий. Например, когда-то капризный мальчик понял, что ничего не надо откладывать на потом. Если что-то надо сделать, то сейчас. И, удивительно, стоило только научиться прогонять свою лень, как ему стало многое удаваться совершенно легко. А когда что-то не удавалось сразу, то появлялся азарт победить, достичь желаемого. Это вносило новые краски в жизнь, и каждая одержанная победа приносила сначала удивление, потом гордость, а затем спокойную уверенность в своих силах.

Вот и сейчас Данила, прикрыв глаза и сосредоточившись «смотрел» на больных детей. Снадобья Бабушки Ели почти сняли боль от ожогов, но главная беда затаилась в лёгких. В них царила чернота, которая мешала им дышать. Сон был неглубоким, путанное сознание захватил страх, по лицам пробегали тени страдания….

– Скажи мне, что ты увидел, юноша? – молодой певучий голос выдернул Данилу из созерцания. Он не сразу понял, что этот голос принадлежит старушке. Открыв глаза, Данила увидел чистый и доверчивый взгляд светло-голубых глаз.