Ведь нельзя же сказать: «Ладно, у нас тут сидит человек из будущего. Ну и что? Давайте отпустим его на все четыре стороны, пусть зарабатывает себе пропитание как сумеет, раз уж мы не можем вернуть этого типа в его время».

Такое невозможно по целому ряду причин. Во-первых: а что, если он не сумеет адаптироваться? Тогда возникнет вечная угроза неизвестной потенциальной опасности. Во-вторых: что, если какая-нибудь враждебная сила (а одному Богу известно, сколько тут обретается неизвестных сил, готовых зацапать такое секретное оружие, как Карло) завладеет им и каким-то образом разнюхает теорию, на основе которой созданы и ружье, и уплотнитель, и моноатомное противогравитационное приспособление, хранящееся в сумке? Что тогда? И в-третьих: этот парень привык к войне, знает только войну и неизбежно будет искать войну. Или даже организует ее.

Были еще десятки других причин, которые только начинали проявляться. Нет, с чужаком надо что-то делать. Посадить его в тюрьму?　

А за что? Ведь этот человек никому не принес вреда. То, что на платформе погиб другой человек, произошло вовсе не по его вине. Он испугался поезда. На него набросились служащие, один из которых сломал себе шею, но остался в живых. Нет, солдат был всего лишь «пугливым чужаком в мирах, которых он не сотворил», как с ужасающей четкостью сформулировал Хаусман.[2]

Убить? По тем же причинам несправедливо и жестоко… Не говоря уже о том, что… неэкономично. Найти ему нишу в обществе? И что он в ней будет делать?　

Симс шевелил извилинами, ворошил мысли так и сяк, пытаясь отыскать новые точки зрения. Проблема не решалась. А всего-то жалкий пехотинец, который в жизни не имеет другого призвания, как быть солдатом! (Но кто может поручиться, что с его знанием приемов будущей тактики и будущего оружия он не превратится в нового Гитлера или, на худой конец, в Чингисхана?) Нет, оставив его среди солдатни, можно только обострить проблему. Не было бы ни минуты покоя, если б Карло оказался в положении, где он в состоянии что-то организовать.

А если отвести ему роль тактика? Вот тут вроде начинает что-то вытанцовываться…　

Симс согнулся над столом, нажал клавишу интеркома и приказал секретарше:　

— Дайте-ка мне генерала Мейнуоринга, генерала Полка и министра обороны.

А ведь, пожалуй, может что-то получиться. Если удастся заставить Карло разрабатывать планы операций, то теперь, когда он знает, где находится и что люди, которые держат его, не являются врагами и даже имеют союзные отношения с русско-китайцами (а какое обширное поле для разного рода спекуляций открывало это словосочетание!), план мог бы и сработать.

Впрочем, Симс почему-то очень сомневался в этом.

Мейнуоринг остался, чтобы завершить свой доклад, тогда как Полк и министр обороны уже удалились туда, куда призывали их повседневные обязанности. Генерал был крупным мужчиной с весьма мягким лицом и еще более мягким брюхом; кроме того, он щеголял залихватскими седыми усами. Мейнуоринг грустно покачал головой с видом, будто у него прямо из-под носа увели Розеттский камень[3] в тот самый момент, когда генерал готовился приступить к важнейшему эксперименту.

— Прошу прощения, Симс, этот парень для нас не подходит. Великолепное понимание военной тактики, но лишь в том случае, если в операции участвует то, что он именует «восьмидесятижильными лучами» и телепатическим контактом.

Известно ли вам, что тамошние войны ведутся в той же мере психокинетическими методами, как и физическими? Он никогда не слыхивал о танках и мортирах, но истории, которые он рассказывает насчет выжигания мозгов или «спор смерти», могут заставить вас блевать без передыху. Их методы ведения войны не слишком аппетитны, знаете ли. Слава Богу, меня там не будет, чтобы любоваться подобными штучками-дрючками. Я думал, что наши войны — дело грязное и не слишком приятное. Но они оставили нас далеко за бортом по части жестокости и массовых убийств. И вот такая странная история… этот парень — Карло… он ведь ненавидит все это! На какой-то момент, когда он расписывал нам все эти дела, мне захотелось послать к чертям свою карьеру, отправиться на площадь и начать лупить в барабан во главе демонстрантов, требующих разоружения!　

Согласно заключению генерала, Карло был полностью забракован как тактик. Его натренировали лишь на один способ ведения войны, и целой жизни не хватит, чтобы адаптировать его и сделать хоть частично пригодным для другой тактики.

Впрочем, это уже не имело ни малейшего значения, поскольку Симс был убежден, что генерал, сам того не зная, открыл ему, как можно решить проблему солдата.

Конечно, Симсу придется объяснить все это службе безопасности и президенту. И потребуется огромная работа со стороны средств массовой информации: надо убедить людей, что существование Карло — непреложный факт и что он действительно прибыл к нам из будущего. Но если дело выгорит, то Карло Клобрегнни — солдат с ног до головы и только солдат — может оказаться самым великим человеком, которого когда-либо рождало Время.

И Симс тут же принялся за дело, смущенно улыбаясь собственной глупости, — вот уж не думал он, что станет заправским идеалистом.

Десять солдат вжимались в ледяную грязь. Их уплотнители материи зашкалило так, что песок и вода в укрепточке смогли превратиться всего лишь в ледяную кашицу. Холод просачивался сквозь одежду, а зашкаленные уплотнители излучали жесткую радиацию. Один из солдат вдруг взвыл, когда радиация столь глубоко въелась в его кишки; он ощутил, как они растворяются и превращаются в жидкость. Солдат вскочил, ртом шла кровь и слизь… Но в ту же секунду его хлестнул по лицу трехжильный луч. Лицо испарилось, и почти обезглавленное тело рухнуло обратно в окоп, прямо на одного из однополчан убитого.

Тот небрежно оттолкнул труп в сторону, ибо был погружен в воспоминания о своих четверых детях, навеки для него потерянных во время русско-китайского рейда на Герматополис, когда их всех погнали на работы в болота. В мозгу солдата возник отчетливый образ трех девочек и маленького мальчика с длинными-длинными ресницами; дети волокли через зловонные болота привязанные к шеям минеральные мешки, собирая для врага куски органической горной породы, которая могла использоваться в качестве топлива. Солдат тихонько всхлипнул. Этот звук и телепатема плачущего были уловлены русско-китайским психокинетиком, укрывавшимся где-то за линией передовой, и не успел солдат поставить мозговой блок, как телепат уже овладел им.

Пехотинец поднялся в окопе во весь рост, странно хватаясь за голову согнутыми руками. Он начал дико рвать ногтями лицо, громко и пронзительно крича, пока вражеский телепат выжигал ему мозг. Через несколько секунд глаза солдата были пусты, словно створки раковины, и он рухнул в окоп рядом со своим товарищем, тело которого начало уже разлагаться.

Над головами провыл тридцатишестижильный луч, и восемь оставшихся в живых солдат увидели боевое колесо, катящееся с оглушительным грохотом. Раскаленная шрапнель накрыла поле боя; тонкий, хрупкий, острый как нож осколок пронесся над бортиком окопа и погрузился в голову одного из солдат. Осколок вошел наискось, пробив мочку правого уха, а его другой конец вышел наружу, разорвав солдату язык и наполовину высунувшись изо рта. Сбоку же осколок смотрелся, как будто пехотинец носил в ухе какую-то странную серьгу. Солдат умирал в судорогах, на что ушло немало времени. Наконец судороги и хлюпающие звуки, издаваемые умирающим, стали настолько невыносимы, что один из его друзей воспользовался прикладом своего брандельмейера, нанеся удар прямо в переносицу. Раздробленные кости проникли глубоко в мозг, прикончив несчастного почти мгновенно.

А затем пришел сигнал атаки. В каждом мозгу прозвучал пронзительный вопль, гнавший солдат вперед, и они выскочили из укрепточки — все семеро, — повторяя про себя одну и ту же каждодневную молитву и зная, что она им ничем не поможет. Они бежали по болотной жиже, а над головами слышалось жужжание бомб-пиявок, нацеленных на лучевые батареи врага.