За следующие пару лет мы, похоже, завоевали неплохую репутацию в отделе. По делу об убийстве бомжа мы взяли подозреваемого и допрашивали его шесть часов – впрочем, если выкинуть из записи постоянно повторяющуюся фразу “Да ты охерел”, то вся запись займет минут сорок, не больше, а потом он все-таки признался. Этого маргинала звали Уэйн (“Уэйн, – сказал я Кэсси, когда мы с ней вышли принести ему «Спрайта» и наблюдали через одностороннее стекло, как наш подозреваемый расковыривает прыщи. – Да лучше бы его родители сразу при рождении сделали ему на лбу татуировку: «Мы даже в школе не доучились»”). Бомжа с погонялом Бородатый Эдди он избил за то, что тот спер у него одеяло. Подписав признательные показания, Уэйн поинтересовался, вернут ли ему одеяло. Мы передали Уэйна дежурным, пообещав, что те разберутся, взяли бутылку шампанского и поехали к Кэсси, где проболтали до шести утра. На работу на следующий день мы явились с опозданием, сонные и по-прежнему в слегка приподнятом настроении.

Нам, вполне предсказуемо, пришлось пройти через вопросы, которыми забрасывали меня Куигли и еще кое-кто. Их интересовало, трахаемся ли мы с Кэсси, и если да, то легко ли ее развести на секс. Поверив все же, что мы не трахаемся, они заподозрили, что Кэсси больше по девочкам. (Лично мне Кэсси всегда казалась очень женственной, однако готов признать, что при определенном раскладе ее прическа, отсутствие косметики и мешковатые брюки вполне способны навести на мысли о лесбийских наклонностях.) В итоге Кэсси надоели слухи, и она положила им конец, явившись на рождественскую вечеринку наряженной в черное обтягивающее платье с открытыми плечами, да еще и в сопровождении умопомрачительного красавчика-регбиста по имени Джерри. На самом деле он был ее троюродным братом, к тому же благополучно женатым, однако Кэсси ревностно опекал, поэтому ради ее карьеры с легкостью согласился целый вечер с обожанием смотреть на нее.

После этого сплетни стихли и все оставили нас заниматься своим делом, что нас обоих вполне устраивало. Несмотря на внешность, Кэсси не особенно общительная, не больше, чем я сам. Она бодрая, жизнерадостная и острая на язык, но когда у нее есть выбор, то предпочитает мое общество большим компаниям. Я часто оставался ночевать у нее дома, на диване. Процент раскрываемости у нас был довольно высокий, и даже когда мы запаздывали с отчетами, О’Келли не грозил, что даст нам других напарников. Мы посетили судебное заседание, на котором Уэйна признали виновным в убийстве (“Да ты охерел!”). Сэм О’Нил нарисовал неплохую карикатуру на нас двоих в образе Малдера и Скалли (этот рисунок до сих пор где-то у меня валяется), и Кэсси прилепила ее сбоку на монитор компьютера, рядом с наклейкой “Плохой коп! Не дам печеньку!”.

Вспоминая то время, я прихожу к выводу, что для меня Кэсси просто появилась в подходящий момент. Будучи непосвященным, я создал для себя сверкающий, непостижимый образ отдела убийств, где нет ни Куигли, ни сплетен, ни шестичасовых допросов бомжей, чей словарный запас ограничивается шестью словами, а от акцента зубы сводит. Я рисовал себе существование, в котором нет ничего незначительного, мелкого, зато есть такое напряжение, что чиркни спичкой – и полыхнет, однако реальность привела меня в замешательство и выбила из колеи, как ребенка, который открыл сверкающий рождественский подарок и обнаружил там шерстяные носки. Не будь рядом Кэсси – и я, скорее всего, превратился бы в полицейского, какими их показывают в “Законе и порядке”, измученного и во всем видящего правительственный заговор.

Дело Девлин мы получили в августе, утром в среду. Если верить моим записям, было 11:48, поэтому все остальные пили кофе. Мы с Кэсси играли на моем компьютере в “Червяков”.

– Ха! – И Кэсси отправила своего вооруженного бейсбольной битой червяка на моего.

Мой червяк по имени Подметальщик Уилли завопил: “Ой мамочки!” – и полетел с обрыва в океан.

– Я тебе просто поддался, – заявил я.

– Ну да, конечно, – ответила Кэсси, – настоящих мужиков девчонки не побеждают. Это даже червяку ясно – только слюнтяй с маленькими яйцами способен…

– К счастью, я не сомневаюсь в собственной мужественности, поэтому мне даже отдаленно не грозит…

– Тсс! – И Кэсси развернула мою голову в сторону монитора: – Вот так, молодец. Веди себя хорошо и позаботься о своем червячке. Видит бог, ему недолго осталось.

– Переведусь, пожалуй, в Службу спасения. Там спокойнее, – сказал я.

– В Службе спасения надо быстро реагировать, солнышко ты мое, – съязвила Кэсси, – а ты полчаса думаешь, как поступить с нарисованным червяком, так что вряд ли тебя отправят заложников освобождать.

В этот момент в кабинет ввалился О’Келли.

– Где все? – поинтересовался он.

Кэсси стремительно нажала Alt-Tab. Одного из своих червяков она окрестила О’Дурелли и нарочно отправляла в самые безнадежные передряги, чтобы посмотреть, как его разнесет на куски динамитная овца.

– У нас перерыв, – объяснил я.

– Тут археологи труп раскопали. Кто возьмется?

– Мы, – ответила Кэсси и, оттолкнувшись ногой от моего кресла, отъехала на свое место.

– Почему мы? – спросил я. – А патологоанатомы что, не могут разобраться?

Когда археологи находят человеческие останки на глубине менее девяти футов под землей, то закон обязывает сообщить в полицию. Это на тот случай, если какому-нибудь умнику придет в голову закопать тело, например, на кладбище четырнадцатого века, рассчитывая, что труп сойдет за средневековый. Считается, наверное, что если кто-то умудрился выкопать яму глубже девяти футов и остался при этом незамеченным, он заслуживает некоторого поощрения за такой энтузиазм. Бывает, что при обвалах и эрозии почвы находят скелет, тогда вызывают полицейских и патологоанатомов, но, как правило, это формальность. Отличить современные останки от древних сравнительно несложно. Следователей вызывают лишь в исключительных случаях – допустим, если труп найден в торфянике и его свежесть не оставляет сомнений.

– Не в этот раз, – ответил О’Келли, – труп недавний. Девочка, похоже на убийство. Патрульные нас ждут. Это тут, в Нокнари, так что ночевать не придется.

У меня сбилось дыхание. Кэсси складывала в сумку вещи, но тут замерла, и ее взгляд на долю секунды остановился на мне.

– Простите, сэр, но полноценное расследование убийства мы сейчас не осилим. У нас полно работы по делу Мак-Лофлина и…

– А вы, Мэддокс, думали, что после обеда у вас выходной? – перебил ее О’Келли. Кэсси он недолюбливал по ряду до одури банальных причин – из-за пола, стиля одежды, возраста, полугероического прошлого, – и эта банальность бесила ее намного сильнее, чем собственно неприязнь начальника. – Так что если вы собирались за город прошвырнуться, то в самый раз. Криминалисты уже выехали. – И он вышел из кабинета.

– Вот паскудство, – расстроилась Кэсси. – Райан, прости, пожалуйста, я просто думала…

– Да забей, Кэсс, – успокоил ее я.

Что мне в Кэсси нравится больше всего, так это ее способность помолчать и не лезть когда не надо. Была ее очередь садиться за руль, однако она выбрала мою любимую машину без опознавательных знаков – “сааб” 98 года, прямо мечта, а не машина – и бросила мне ключи. В машине Кэсси достала из рюкзака стопку компакт-дисков и передала их мне: водитель выбирает музыку, а сам я все время забываю захватить диски. Я поставил тот, где, по моим соображениям, будут громкие басы, и прибавил громкости.

В Нокнари я не бывал с того самого лета. Меня отправили в школу-интернат спустя несколько недель после несостоявшегося отъезда Джейми, но не в ту же самую школу, а в Уилтшир – чтобы услать меня еще дальше, у родителей просто не хватило денег. Когда я на Рождество приезжал домой, то жили мы в Лейкслипе, то есть по другую сторону от Дублина. Как только мы съехали на двухполосную дорогу, Кэсси вытащила карту и, ориентируясь по ней, повела нас по разбитым, в колдобинах, проселкам, где разросшиеся кусты царапали стекла.