По поручению Коваленко, прихватив с собой Борьку Израилова, еду я на одной из машин в отдел кадров ЖУАЛа за пополнением шоферов. Батарейный «студебекер» высадил нас на какой-то площади и поехал на станцию грузиться. В отделе кадров сказали, что шоферской состав прибудет только завтра и только завтра может быть удовлетворена наша заявка.

Делать нечего, а до завтрашнего дня нужно где-то переночевать – не ехать же назад, в лагерь. Житомир – небольшой провинциальный городок – старинный и мало разрушенный. Переночевать попросились в приглянувшемся нам одноэтажном особняке.

В уютной комнатке, оклеенной цветастыми обоями, топится кафельная печь – тепло и как-то особенно по-домашнему интимно. И мне кажется, что я тут не в чужом доме, не случайный посетитель, но жил тут постоянно и все тут мое – связанное с моею личной судьбой. Даже висящие по стенам фотографии в рамках незнакомых мне людей – старинные фотографии с клеймом «Г.В. Труновъ – Придворный фотографъ – Москва» – кажутся мне своими, такими близкими и знакомыми. А с фотографий смотрят на меня усатые господа в сюртуках и крахмальных стоячих воротниках, дамы в широкополых шляпах, гимназисты, офицеры в фуражках с кокардами.

– Интеллигентно! – тихо и уважительно произносит Борька Израилов.

Мебель в доме старая и старинная. От всего тут веет покоем, и кажется, будто ни войны, ни революция, ни строительство социализма не тронули этого особняка. Я не могу даже себе представить, как это могли уцелеть на выцветших стенах поблекшие фотографии придворного фотографа Трунова из Москвы и Черепахина из Нахичевани.

Сидя за чайным столом и угощая старушку Алевтину Николаевну – хозяйку этого заповедного особняка – печеньем, сахаром и сухарями, я думал о том, сколько же людей пило чай за этим столом?! Ведь побывали тут и белые и красные в Гражданскую войну, и комиссары, и зеленые, поляки и немцы, а теперь вот сидим мы. Кругом рушатся города, выгорают дотла села и деревни. А тут хрупкие рамки мореного дуба и красного дерева с фотографиями придворного фотографа висят на стенах, и почему-то никто их не сорвал, не разбил, не выбросил.

6 февраля. Выспавшись и позавтракав, мы простились с добродушной и гостеприимной старушкой Алевтиной Николаевной, так и не спросив у нее, кому все-таки принадлежал этот особняк, кто был его хозяин. Не решились. Во всякой Тайне есть тоже своя привлекательность.

Утро морозное, ясное, солнечное. От дыхания идет пар. Улицы под снегом белые и чистые. Струйки сизого дыма столбиками подымаются вверх над домами.

В управлении отдела кадров ЖУАЛа очередь. За барьером надменно неразговорчивый старшина и такие же лейтенанты административной службы. Никакие вопросы не способны нарушить их гробовое молчание. По коридору идет офицер с красной повязкой на рукаве. Я к нему:

– Товарищ капитан.

– Все только в порядке живой очереди.

– Наш полк уже грузится в эшелон.

– Все только в порядке живой очереди, – и ушел прочь.

Лишь только в четвертом часу услышал я из-за забора голос:

– Представитель 534-го минометного полка!

Подхожу к барьеру. Неразговорчивый и хмурый старшина вполне вежливо, но отработанно коротко перечисляет:

– Общий список на двадцать пять человек. Продовольственный аттестат на двадцать пять человек. Личные дела на каждого и вещевые аттестаты на каждого. Проверили? Распишитесь. Люди во дворе. – И по телефону: – Шоферы в 534-й на построение.

– Пошли, – говорю я Борису, – ребята уже строятся…

Во дворе стоят две шеренги по двенадцать человек и рослый, молодцеватый старшина. Старшина докладывает, как положено, по уставу и подает мне список команды. Я вычитываю фамилии и слышу в ответ разноголосое «здесь».

– Здравствуйте, товарищи шоферы! – обращаюсь я к людям, стоящим в строю. – Я представитель того полка, в котором вам предстоит служить. Полк боевой: воевал под Ленинградом в блокаду, на Псковском направлении, на Карельском перешейке. Удостоен звания «Выборгский». Вопросы есть? Нет. Сержант Израилов, командуйте.

Я подаю пропуск часовому, и взвод, в колонну по четыре, выходит за ворота. Вечереет. Горизонт окрашен в малиновый цвет, а воздух вокруг становится как бы все более и более иссиня-серым. Улица тянется под гору – видны низовая часть, пригород и товарная станция.

Погрузка закончена. Эшелон стоит на запасных путях, ожидая паровоза. Сдав документы в штаб и передав людей Богданову, я отправился искать свой вагон.

– Прибыл, – слышу я веселый говорок Николая Микулина, – а твое место чуток не заняли.

– Кто же это польстился-то?

– Да какой-то мимо проходил. Место свободное, а мне ехать надо. Так, говорит, не положено.

– Ну вы его, конечно, не пустили.

– Как можно. – И Микулин засмеялся добродушно и весело.

– Голову он тебе морочит, – зло сплюнув, подал реплику Федоров.

– Так я и сам знаю, что морочит, – отозвался я шуткой.

– Ничего ты не знаешь, – напирает Федоров, – эшелон пришел некондиционный. Нар в вагонах наполовину нет, печек нет, дров нет. Скажи спасибо, что ребята лучший вагон захватили, а то бы на чем спать-то?

– Ну а как теперь поедут те, кому не досталось? – слышу я голос Миши Маслова.

– Как?! – усмехнулся Микулин. – Будут проявлять военную находчивость. То есть драть все, что плохо лежит. Русский солдат не пропадет – у него «суворовская школа».

В восьмом часу, сквозь дремоту, я услышал крик дежурного: «По вагонам!» Последовал толчок, другой, и эшелон тронулся, постукивая на стыках колесами.

7 февраля. Проснулся поздно. На улице совсем светло. Эшелон стоит на какой-то станции.

– Где мы? – спрашиваю я, садясь на нары.

– В Бердичеве, – отвечает Маслов, вытирая полотенцем раскрасневшееся лицо.

– Поедем скоро?

– Кто знает. Паровоза нет.

Не спеша умывшись и сделав небольшую разминку, я стал завтракать, разогрев на печке остывшие чай и кашу. В вагон поднялся Микулин, обил снег с валенок и весело произнес:

– Дела. «Виллис» Шаблия с платформы снимают.

– Зачем? – в недоумении спрашивает Маслов.

– Говорят: солдатушки – бравы ребятушки еще затемно, как только эшелон стал, пивоваренный завод разгромили. – Микулин потер руки и подсел к печке. – Комендант эшелон не выпускает и паровоза не дает.

– Что ж теперь будет? – спрашивает озадаченно Маслов.

– Ты его больше слушай, – вмешался Федоров, – солдатня на пивоваренном заводе только доски от забора отдирала. Вон, дрова в углу, ты спросил: откуда?! У печки все мастера греться, а как о дровах заботиться, так вас нет. Один я должон.

Приехав на пивоваренный завод, Шаблий принес извинения директору. И тут же пообещал компенсировать ущерб какой-либо работой, которую могли бы выполнить солдаты. Директор смягчился. Работа нашлась – да еще совместно с рабочими завода, то есть с молодыми и здоровыми девчатами. Директор был доволен и выставил солдатам бочонок пива. Естественно, и железнодорожный комендант был рад исчерпанности неприятного инцидента.

8 февраля. Тронулись из Бердичева.

9 февраля. Проехали Казатин, Жмеринку.

11 февраля. Могилев-Подольский. «Едем по Украине, – пишу я. – Много яблок, пирогов, орехов, молока. Молоко – 10 рублей литр».

12 февраля. Полдень. Переезжаем Днестр и вступаем в пределы Бессарабии. Снега тут нет и в помине. Только бурые просторы степей, лишь кое-где перерезанные невысокими складчатыми горами. Погода солнечная, ясная. Пользуясь своим положением начальника противовоздушной обороны эшелона, большую часть дневного времени провожу я в кабине «студебекера» на платформе, наблюдая несущиеся мимо и постоянно меняющиеся пейзажи невиданного мною доселе края…