Громов громко смеялся над тем, что я гожусь только его тупых телок разгонять и не для красоты сижу. Ни слова о моих профессиональных качествах. Работать плохо – значит, показать, что он был прав и меня не за что ценить?

Нет! Такой вариант мне категорически не подходил!

Второй вариант – работать, как и раньше, но при этом так, чтобы самому Громову стало со мной плохо.

Вот это уже было устроить намного сложнее, но интереснее.

Я даже испытала чувство, близкое к возбуждению, когда в самом низу живота вдруг что-то сладко сжимается и трепещет, в самый неподходящий момент.

Что любит Громов и что не входит в мои прямые обязанности?

О, это проще простого!

Я знала Грома, как облупленного, знала всего его болевые точечки, загоны и собиралась пройти остро заточенным коготком по каждой из них, надавив хорошенько.

О, ты еще пожалеешь. И первое в этом списке – как можно чаще называть его по имени.

Он просто жутко бесится. Глаза краснеют, пар из ушей.

И если, когда посторонние, незнакомые люди зовут его по имени, Громов не бесится, то, когда его называют Климентием знакомые, близкие, коллеги, с которыми у него есть связь, босс просто взрывается.

И я…

Я буду тебя взрывать.

Ох, как я буду это делать.

Мне даже дышать стало трудно.

Грудь налилась тяжестью, соски царапнули мягкое кружево бюста.

Если бы не нужно было спешить на работу, я бы уделила себе немного времени и порадовала оргазмом – как вишенкой на тортике после мыслей о мести начальнику.

Но время поджимало, и пришлось оставить это на потом.

Вечером себя порадую.

Вечером после первого охренительно сложного дня, каким он станет для Громова, я лягу на диван, бесстыже сдвину трусы в сторону и хорошенько себя оттрахаю, бурно кончая, радуясь тому, как испортила жизнь боссу.

Всю дорогу до офиса я придумывала генеральному гадкое прозвище.

Просто так.

Он же ржал над тупыми, как валенок, шуточками Дубинина о том, что мое платье похоже на монашескую рясу.

Как это было лицемерно! Ведь сам Громов меня в эти рясы нарядил…

Но теперь…

Никаких ряс и обуви на низком каблуке.

Ни дня без украшений и парфюма.

Зря у меня, что ли, целая парфюмерная коллекция?

Буду одеваться, как я люблю – ярко, женственно, тщательно подбирая украшения под каждый образ!

Анти-монашка вышла на тропу войны с дробовиком наперевес.

Я подарила Громову восемь, сука, гребаных лет безупречного служения, он же не подарил мне ни капли уважения. Как испорченный тюбик с интимной смазкой, который внезапно оказался пустым…

Вот ты кто, Климентий…

Клим.

Климушка… Климочка… Почти как Клизмочка.

Меня будто молнией поразило.

Я так рассмеялась, что припарковала свой джипик с большим трудом.

Я придумала, боже, как это смешно. Чуть в трусики не сикнула!

Климентий, я нарекаю тебя… Клизментием…

Хохоча над своей же шуткой, я бодро шагала в направлении кабинета, каблучки постукивали ритм по еще пустым коридорам офиса.

В такую рань на работу приходили только я и Громов. То есть Клизментий…

Боже, как смешно!

А если сократить его отчество Александрович до простого Саныч, то получится Клизментий Саныч! Разве это не прекрасно?

– Доброе утро, Виола, – пророкотал сзади голос Дубинина.

– И вам не хворать.

– У тебя прекрасное настроение?

– Лучше не бывает.

– Хмм… Странно. Мне показалось, ты вчера была немного расстроена, когда Гром потребовал, чтобы ты снова стала его рабыней.

Я задержалась на месте, обернулась.

– Хотите предложить что-то другое? Дайте-ка подумать. Большой белый плантатор решил переманить рабыню, обещая ей циновку помягче и похлебку погуще?

Светлые глаза Дубинина брызнули искорками смеха.

– У меня более обширный пакет бонусов, но суть ты ухватила верно.

– Мне нравится моя циновка и моя похлебка, и даже старый плантатор устраивает. Его причуды я уже знаю, а вас… Вас, Ростислав, мне узнавать совсем не хочется. Хорошего дня!

Я сделала несколько шагов, позади раздалось раскатистое:

– Ты закончил клоунаду? Вали в свой отдел маркетинга! – отозвался из-за угла Громов.

– Доброе утро!

Я громко бухнула сумочку на стол и опустилась в кресло, включила музыку.

Всем телом ощутила, как босс, явившийся в приемную мгновением позднее, разглядывал меня.

Потом подлетел и тронул меня за рукав блузки:

– Это что? – прохрипел он.

– Белый верх, черный низ, разумеется. Что-то не так?

Сегодня пройдемся по классике.

Босс, не моргая, прошелся взглядом сверху вниз, обратно, снова сверху-вниз.

Если бы он мне хоть капельку нравился, в моих трусах стало бы горячо. Но сейчас там стало горячо от мысли, как сильно босса бесил мой вид – узкая юбка, красные туфли и блузка с очень глубоким декольте.

– Переоденься! – потребовало чудовище.

– Не стану. Не просите. Вы высмеяли дресс-код, который сами же ввели, то есть высмеяли свои собственные умственные способности, а причинно-следственные связи потеряли логику. Посему я решила одеваться так, как посчитаю нужным, и избавить вас тем самым от насмешки над собственной глупостью.

– Хитро. Однако вот это… надо прикрыть!

Босс бесцеремонно запустил пальцы в мое декольте, схватившись за пуговички.

При этом его пальцы скользнули между моих сисек, вызвав неожиданный прилив мурашек…

Громов упрямо возится с пуговицами. Его длинные сильные пальцы пытаются ухватить абсолютно круглую пуговку и продеть ее в специальную прорезь.

Вот только напротив пуговичку встречает не прорезь, а точь-в-точь такая же пуговичка, и гениальный мозг моего непосредственного начальника сталкивается с неразрешимым противоречием.

Гром – умный до чертиков, но иногда его клинит на самых простых житейских мелочах. В особенности сильно его клинит, когда он заканчивает проект.

Вот сейчас он близок к завершению, и я с некоторой опаской жду, что станет, когда он поставит последний штрих и с радостью сбагрит все мне, чтобы я разгребла и упорядочила, как надо, все его пометки и записи.

Потом обычно Громов отправляется в большой загул. И я точно не знаю, что будет на этот раз, но чувствую, что апокалипсис близок…

Ох, как близок.

Пуговицы не застегнуть.

Громов начинает злиться, что ему не удается сделать даже такое простое действие.

Пальцы начальника задевают мою грудь все больше и больше.

От очередного острого мурашечного пика, скатившегося куда-то в район моих трусиков, я словно просыпаюсь и шлепаю по руке Громова, который в раже засунул мне в блузку всю свою пятерню, пытаясь найти прорези для пуговичек.

– Они не застегиваются, уберите клешни.

– Они… что?.. – смотрит осоловело.

– Не застегиваются. Декоративные.

– Быть такого не может!

Громов еще и наклоняется близко-близко. Я отталкиваюсь носком туфли, откатившись на кресле назад, под дуновение прекрасного и прохладного воздуха кондиционера.

Вот только его потоками в сторону Громова сносит запах моего парфюма, «Бал в Африке» от Байредо. Ох, не знаю, что Громов думает об этом парфюме точно, но зато я знаю, как он не выносит, когда люди сильно душатся, а я… от души… напрыскалась!

Сейчас начальник смотрит на меня, и в его взгляде с секундным промежутком грохочут молнии-приговоры: Отмыть. Переодеть. Сжечь!