Я моргаю. Такого я не ожидала.

— Неуязвимых? Бессмертных, что ли?

Бабушка стискивает руки.

— Это же хорошо.

Кейша смотрит мне в лицо, потом отводит взгляд.

— Все хотят прожить подольше!

Дядюшка цыкает зубом, но без обычной едкости.

— Чему только учил тебя Йохан в школе?!

— Тут нет чистой цели, — поясняет Алекс. — У тех, кто стремится к бессмертию, не бывает чистой цели. Это всегда эгоизм. В нашей семье никто такого не приветствует.

— К тому же готова спорить, что доступ к бессмертию будет не у всех. — Кейс подходит ко мне поближе. — Геномоды и так стоят целое состояние. Ты можешь себе представить, какой будет ценник у подобных процедур? И как придирчиво будут отбирать кандидатов? В результате горстка богатеев будет жить лет до пятисот, а мы — по-прежнему едва дотягивать до восьмидесяти.

— Тетя Элейн не захотела в этом участвовать, — говорю я бабушке. — Наверное, она отказалась, и тогда он попытался вмешаться в наши гены. Вот почему тетушка и захотела, чтобы он ее забыл, — тогда он забыл бы и о нас, и о магии. — Я трясу головой. — Ты говоришь, ее беспокоило, что мы побоимся помогать общине? Да ты только взгляни на нас! Забыли мы что-то или нет — неважно, мы и без того ничего не делаем для своих. Лорен пропала, а мы и пальцем не пошевелили!

Возможно, она уже не вернется. Я уже и сама начинаю так думать. У Картеров есть доступ к нечистым обрядам — и все равно они ее так и не нашли. Взглянем правде в глаза: если у них ничего не вышло, что я-то могу поделать? Я прикусываю губу, чтобы не дрожала.

— Мы стали такими после того, что произошло, — вмешивается тетя Мейз. — Эксперимент провалился, и Ли выгнали из общины вместе с дочерью, не способной колдовать. Пока Элейн и Трембли работали над лечением, можно было всем говорить, что у девочки просто еще не было Призвания, но, когда ей исполнилось восемнадцать — всего через неделю после гибели Элейн! — всем стало очевидно, что и не будет. Эйприл-Мэй впала в паранойю, что магия ослабнет, и ее семья стала проводить жертвоприношения не раз в пять лет, как раньше, а каждые два года. Это сделало жизнь нашей общины еще опаснее, да только им плевать. Картеры начали заигрывать с идеей нечистоты уже давно, но всерьез взялись за дело, когда у Рены родился больной мальчик. Бейли оказались в ужасном положении после разрыва с Вонгами, которые всегда были гораздо сильнее. А Джеймсы — ну Элейн же из них, поэтому они тоже замарались. В довершение всего нам на голову свалился человек, выяснивший, какие генетические особенности стоят за колдовскими способностями. Одним предкам известно, что он мог устроить с этой информацией в руках. Весь наш мир мог взорваться к чертям, и мы еле-еле удержались на грани! Мало того что эти Трембли вообще обладали огромной властью — теперь они получили власть над нами. А нам надо было еще из кожи вон лезть, чтобы другие чистые семьи приняли нас, — без этого мы не могли выжить. Бывали времена, когда любое чернокожее колдовское семейство с радостью скупило бы все, что мы предлагаем, но после той истории мы оказались скомпрометированы и только дурак не плевал в нашу сторону. Когда вы, дети, забыли Элейн, у нас появился повод притвориться, будто и мы ее забыли, — а потом уже и все остальные последовали нашему примеру. Прости, Алекс, но это правда.

Тетя Мейз никогда не отличалась деликатностью. Так, значит, все именно так и было — как на ладошке. И именно на это намекала Роуэн. Тетя Элейн попыталась сплотить чернокожие колдовские семейства — но ее поступок в итоге разобщил нас. Нам перестали доверять. Все перестали доверять друг другу. Через год папа ушел от нас. Весь тот год они скандалили — может быть, конечно, они бы и так скандалили, а может быть, после смерти сестры он засомневался, стоит ли иметь дело с такой семьей, как наша. Я смотрю вниз, на свои ноги, и нервно сглатываю.

Алекс резко выдыхает:

— Зачем было так долго прятать мою маму? Вы хотели, чтобы все ее забыли, и добились своего. Но потом-то зачем было молчать?

Папа стискивает кулаки и откровенно буравит злобным взглядом тетю Мейз. Скорее всего, у него на нее зуб за отношение к его сестре.

— Это она настояла.

— Что, правда? — Я вскидываю голову, показываю пальцем на разбитую чашку на полу, а потом обвожу рукой всех в кухне: — Она что, хотела, чтобы наша семья превратилась вот в это?

Папа молчит.

— Не понимаю, — говорит Алекс. — Она заставила Джастина забыть ее. Но тогда почему она погибла?

Бабушка морщится и всхлипывает. Она может прослезиться из-за сетевого сериала, это да, но вообще-то я только один раз видела, как она плачет, — когда мы устроили дедушке погребальный костер.

— Она сама настояла, чтобы ее принесли в жертву. Сказала, ни за что не допустит, чтобы кому-то другому пришлось расплачиваться за ее ошибку.

Бабушка ставит кружку на стол — и от стука закладывает уши, такая тишина стоит в кухне.

Я давно уже поняла, что стереть память помог бы только нечистый обряд, чистые в таких случаях недостаточно сильны. Причем кровопролития и пыток для этого обряда не хватило бы. Требовалось отнять жизнь.

Тетя Элейн была медсестрой. Она сотрудничала с Джастином, чтобы лечить людей, а не вредить им. И если ее убили, значит, мы не можем претендовать на чистоту — однако мы ее не утратили.

Папа говорит, его сестра пожертвовала собой, а дядя Ваку называет ее мученицей. Я думала, это Джастин приказал убить ее, если не сделал это собственноручно.

Но я ошибалась. Это был нечистый обряд. Тетя Элейн не согласилась бы заплатить за то, чтобы защитить нас, ничем, кроме собственной жизни.

Вот почему бабушка молчала об этом.

Не из уважения к желанию тети Элейн, а чтобы уберечь Алекс. Чтобы защитить всех нас.

Бабушка всегда так делает.

Все молчат, и только Алекс подает голос:

— Кто провел обряд?

— Я запретила ему приближаться к вам. — Бабушка качает головой. — Вы могли ходить к нему в школу и на ежегодное барбекю, и все. Он послушался меня? Нет. Он сказал: «Она постоянно ко мне приходит. Что мне делать? Не обращать на нее внимания?» Я сказала: да. Но он и тут не послушался.

— Это он?! — спрашиваю я.

Конечно, обряд должны были проводить Дэвисы. Они с нами в родстве. Они пришли бы нам на помощь, хотя мы и утратили их доверие. Но я думала, что удар нанесла Эйприл-Мэй. Она же матриарх. Однако она точно не «он». И я прекрасно понимаю, о ком говорит бабушка. Вот почему он отказался обсуждать со мной тетю Элейн.

Алекс смотрит на взрослых, в глазах ее стоят слезы — и я понимаю, что и она все прекрасно понимает. У нее не сохранилось воспоминаний о матери, зато о Йохане — полным-полно. По сути дела, ее растили как почетного члена семьи Дэвисов. И она не подозревала, что Йохан — убийца ее матери.

Я тоже готова заплакать.

— Алекс…

— Не надо. — Алекс говорит тихо, но твердо. — Я на тебя не сержусь. Я рада. Ты единственная в нашей семье, кто не побоялся взглянуть на уродливую изнанку. — Она вздыхает. — Я вчера вышла познакомиться с Люком не только потому, что хотела спросить про «Ньюген», — и это тоже, но на самом деле я хотела понять, каково сейчас тебе — смотреть в лицо человеку, которого ты должна убить ради блага семьи.

Алекс обводит взглядом всех нас.

— Никто из вас не захотел с ним знакомиться. Вам самим не хочется смотреть на все неприятное, а при этом вы требуете, чтобы Вайя смотрела. Точно так же, как заставили маму в одиночку защищать нас от человека, которого сами посвятили в семейные тайны. Вы хотели, чтобы Вайя приняла такое решение, чтобы сохранить нашу магию.

Кейша хочет возразить, но Алекс взглядом заставляет ее замолчать.

— Хорошо, большинство из вас хотели, чтобы Вайя согласилась выполнить задание. Чтобы мы ее стараниями продолжали колдовать. Мы все хотим спасти Иден, тут двух мнений быть не может. Но вы допускаете, чтобы Вайя жертвовала собой одна — как мама, — а это уже нечестно.

Все неловко ерзают, кроме меня. Я могу только таращиться на Алекс, разинув рот.