— Ох, боже, Эми. Мне так жаль. Ты наверняка чувствовала себя кошмарно. Вот, почему ты никогда не хочешь праздновать день рождения?

Я кивнула в темноте и рассказала ему всю историю. Он только слушал и прижимал меня крепче, и тишина была комфортной, особенно после наших ссор. Вскорости я уснула в его объятиях.

Мой рассказ Тревору о событиях прошлого не заживил мои раны, но в некотором роде облегчил боль того дня. Книга Джейса и его взгляд на меня и мои чувства в тот день дали мне ощущение завершенности. Смерть его брата должна быть для него намного более болезненной, чем для меня, но он все еще помнил, что я пережила весь тот ужас вместе с ним. Он всегда был проницательным и отзывчивым.

Жаль, что он не на шутку меня выбесил.

Проснувшись следующим утром, я обнаружила, что Тревор ушел, но воспоминания о прошлой ночи остались. Повернувшись на другой бок, я увидела оставленную им записку. Я наконец-то поделилась с ним чем-то из своего прошлого, он просил об этом годами.

Интересно, значило ли это для него так же много, как для меня?

В записке говорилось лишь то, что он ушел на тренировку. И больше ничего, кроме «целую, Т.» в конце.

Я чувствовала себя опустошенной, настолько опустошенной, что не было сил что-либо делать. Поэтому вернулась к книге.

Из «Всех дорог между нами»

Несколько лет я была самым высоким подростком в своем классе, но к лету перед девятым классом все ребята вытянусь и обогнали меня в росте, в том числе и Джекс. Его голос менялся, а волосы лезли в лицо. Он все еще вел себя как пятилетний ребенок, но несмотря на то, что рос без отца, жил с матерью-наркоманкой и пару лет назад потерял брата, Джексу каким-то чудом удавалось с каждым годом становиться все более милым.

Я знала, что ему приходилось иметь дело с кучей трудностей, но он скрепя зубами фокусировался на занятиях в школе. Когда Лейла не работала, она валялась на диване в коматозном состоянии. А потом, когда немного трезвела и уходила на работу, по дому блуждал нескончаемый поток ее подленьких хахалей.

Мы с Джексом проводили все больше времени в сарае. Утаскивали туда всякие вещицы, чтобы сделать его уютнее, словно это был наш дом.

— Что ты там все пишешь в свой дневник? — спросила я.

Джекс лежал на койке в углу и что — то выписывал в черной тетрадке в кожаном переплете.

— Я редактирую роман.

Я сидела на одном из деревянных стульев, обняв руками колени, и посматривала в окно на качающиеся деревья.

— Тот, про семью муравьев?

— Нет, его я забросил. Теперь пишу о мальчике и девочке, которые стали супергероями и спасли мир.

— «Приключения Джекса и Эм»?

— Что-то типа того.

— Хочешь искупаться в бухте?

Вода там успокоилась к сезону, и один из недолговечных парней Лейлы соорудил для нас палубу и веревочные качели. Мы вырезали свои имена вместе с именем Брайана на дереве. Это был наш памятник ему. Джексон часто бывал там один; я знала, что он разговаривал с братом.

— Я малость занят, — сказал он. Я вскочила и выхватила тетрадку из его рук. — Нет, Эм! Серьезно, верни ее.

— Я хочу прочесть, — заныла я.

— Не надо, пожалуйста, — его голос дрогнул, а лицо покраснело. Он явно не шутил.

— Почему ты не разрешаешь? Ты же дал мне почитать муравьиную историю.

— Потому что это другое. Он еще не готов. Прочтешь, когда закончу.

Я вернула ему тетрадь.

— Мне скучно. Я просто хочу найти себе занятие.

— Ладно, идем поплаваем.

Я вернулась домой и переоделась в потрепанный купальник фиолетового цвета. Я купила его в «Гудвилл»²⁰ за два доллара, но он служил верой и правдой. К тому времени нам выдавали пособие и талоны на питание, поэтому мне казалось, что я живу настоящей жизнью. У нас в холодильнике всегда были хлопья, сыр, молоко и сок. Мой отец давал мне двадцать долларов каждый месяц, чтобы я приобретала вещи, покупать которые самостоятельно он считал зазорным, например, тампоны или средство для мытья посуды.

Неудивительно, что мама сбежала, но почему она не взяла меня с собой?

Кроме того факта, что мой отец — фанатик и заядлый алкоголик, меня еще очень печалило, что он женоненавистник. Джекс научил меня этому слову. В общем — то, он называл так каждого мужчину, которого Лейла приводила в дом.

— Куда это ты собралась в таком виде? — спросил отец из коридора, пока я смотрелась в зеркало в ванной. Я завязала волосы в конский хвост, избегая с отцом зрительного контакта.

— Иду плавать с Джексом.

— На меня смотри, когда я к тебе обращаюсь!

Я повернулась и посмотрела на него. Его борода и волосы густо отросли, а кожа всегда отдавала желтым оттенком. Насколько это ужасно — иногда желать, чтобы его печень перестала работать вовсе?

— Надень сверху рубашку.

— Это же сплошной купальник, пап. Не так уж много выставлено напоказ.

Шлеп! Он ударил ладонью по стене.

— Ты отбрехиваться вздумала?

— Нет, сэр, — сказала я, коченея.

— Я сказал тебе надеть рубашку. Не хочу, чтобы ты шлялась с этим пацаном, как шлюха. Почему у тебя нет подруг? Почему ты всегда с Джексоном?

— Не знаю.

Мой отец точно знал причину, но ему нравилось заставлять меня чувствовать себя ужасно из-за моей жалкой жизни. Я бы никогда никого не привела домой, даже если бы у меня были другие друзья. Я бы никогда не окунула какого-нибудь бедного ребенка в то дерьмо, которое происходило здесь, в конце нашей длинной грунтовой дороги. Кроме того, Джекс нравился мне больше всех на свете. Наша дружба была легкой, и мы заботились друг о друге.

И хотя тогда мы еще не говорили таких сокровенных слов, но он был единственным человеком, которому я доверяла.

— Вон из ванной. Мне нужно побриться, — сказал отец, наконец отпустив меня. Но я в замешательстве задержалась в коридоре.

— Почему ты сбриваешь бороду?

— Твой папенька получил работу, детка.

— Правда?

— Ты же не думала, что мы будем вечно жить на пособие? Мы выше этого.

Он намазался старой пеной для бритья и прижал бритву к лицу. Честно говоря, я считала, что мы навсегда останемся на талонах на питание, и меня это устраивало, но я заметила, что в последнее время папа пытался собрать себя воедино. Он до сих пор напивался в хлам, но все было не так плохо, как сразу после ухода мамы, и со временем он немного смягчился.

— И где ты будешь работать?

— Буду делать ремонт в мотеле.

— Это Сьюзан нашла тебе работу?

— Нет, я сам нашел себе работу.

Я задела его чувство собственной важности, и нужно было уносить ноги.

— Хорошо, я буду дома позже. И надену рубашку.

Уходя, я сказала.

— Я рада, что ты получил работу, папа.

Я добралась до сарая раньше Джекса. Когда легла на койку, то почувствовала комок под одеялом. Я вытащила из-под себя этот предмет и увидела, что это тетрадь Джекса. У меня ухнуло в животе. Если я взгляну одним глазком, ничего ведь страшного не случится?

Она сидела, прижав свои гладкие ноги к груди, смотрела в окно, щелкала жевательной резинкой, скучала и болтала о чем — то несущественном. И тем не менее… она была центром Вселенной. Сама того не подозревая, она могла заставить весь мир перевернуться с ног на голову.

Деревянная дверь распахнулась. Я захлопнула тетрадь и подняла глаза на стоящего в дверном проеме Джекса, который хмуро смотрел на меня.

— Какого черта ты творишь?! Тебе вообще плевать на мои личные границы? — он промаршировал ко мне и выхватил дневник у меня из рук.

— Я ничего не прочла!

— Лгунья. Конечно, прочла, вон, как ты покраснела!

— Ну, я успела только одну строчку прочитать!

— Это не о тебе написано.

Совершенно точно обо мне, подумала я.

Он развернулся и направился обратно к двери.

— А о ком тогда? — крикнула я ему вслед.

— Не о тебе. Я иду домой.

Я догнала его, дернула за плечо и развернула к себе; мы стояли посреди поля, заросшего сорняками.