Горка вздрогнул, вскочил с кровать и помчался смотреть с порога «колыбельки» на то, что там в коридоре происходит.

А там дядя Костя не то обнимался, не то боролся с крепким веселым человеком. То, что тот был веселым, Горка понял сразу. Веселым с головы до ног! От невысокого «ирокеза» из соломенных волос до крепких коротких пальцев, торчавших из сандалий во все стороны.

За последние два года — это был первый такой человек. Во время хождений по всяким конторам и комиссиям Горка встречал разных людей: серьезных и скучных, нервных и раздражительных, откровенно злых, притворно ласковых и равнодушных, добрых, но беспомощных. И почти всегда узнавал, кто есть кто, сразу же, при первом знакомстве. От каждого человека исходило что- то вроде особенного запаха, к которому Горка был чувствителен. Тот, кто обнимался с Лавровым, источал запах здоровья и веселья.

Наконец, оторвавшись друг от друга, Лавров и гость стали стали поднимать с пола упавшие пакеты. То, что рассыпалось, оказалось яблоками «белый налив».

Горка вышел в коридор и стал их собирать. На расстоянии казалось, что под тонкой кожицей яблок действительно плещется светлый сок. Но на ощупь они оказались твердыми и прохладными.

— Давай- давай, пацан, — сказал гость, — собирай и тащи на кухню. Звать тебя как?

— Игорь.

— Молодец, Игорь. А я дядя Вася, Вась- Васич или Васич — это по желанию. На вот еще этот пакет прихвати.

И вдруг пакет, на который указал гость, подпрыгнул и шлепнулся прямо на ноги Горке. Он испуганно отскочил.

— Проснулся, зараза! — прокомментировал дядя Вася. — Ладно, я сам возьму. Карп там. Так! Я беру картошку и всякое другое, и тащим все к плите. Зверски есть хочется. Ну, что вы копаетесь!

На кухне дядя Вася поставил пакеты с рыбой в раковину и скомандовал:

— Газеты давайте.

— Какие еще газеты? — удивился Лавров. — Я уже тысячу лет их в руки не брал!

— Ну, журнал какой- нибудь ненужный! Я же чешуей раковину засорю.

Константин только руками развел.

— Ну, интеллигенция! — вздохнул дядя Вася. — Самая читающая страна в мире!

— Возле почтовых ящиков можно рекламных газет набрать, — несмело отозвался Горка. — Там есть специальное место в углу, куда их бросают.

— Молодец, парень! Беги и приноси побольше.

Когда Горка вернулся с целым ворохом одинаковых газетных листов, Лавров, раскладывал на кухонном столе помытые помидоры.

— Ну, принес? — спросил Вась- Васич нетерпеливо. Перед ним на разделочной доске лежал огромный карп и широко открывал рот. Крупная чешуя его отливала золотисто- зеленым блеском.

Горка замер.

— Газеты давай! — скомандовал гость, занося над карпом деревянный молоток. Горка попятился в коридор.

— Ещё один Махатма, — недовольно сказал Васич, опуская поднятую руку. — Этот,

в погонах, червяка жалеет, на крючок не может насадить. А ты, значит, убивца во мне увидел.

Он так и сказал «убивца». И Горка, которому действительно стало не по себе от увиденной картины, внезапно успокоился.

— Ладно, — вздохнул Вась- Васич. — Займёмся ухой, а карпик наш сладкий сам в холодильнике заснет, и мы его замороженным почистим. Ты, Кот, вот что — найди в своём хозяйстве кастрюлю литра на три. И еще мне марля нужна или бинт широкий. Что, кстати у тебя с верхней конечностью?

— Пустяки, — повторил Лавров, — бандитская пуля.

— Хорошо, с тобой потом разберёмся, но бинтом давай меня обеспечивай. А ты, поварёнок, иди сюда. Что за листья из пакета выглядывают, догадываешься?

— Крапива.

— А для чего?

— Не знаю.

— Значит с удочкой не сидел. В крапиве рыба долго свежей остается. Она мух отгоняет. Сейчас я всю флору и фауну в раковину вытрясу, и мы разберемся, что к чему.

Васич ловко перевернул пакет, и вместе с крапивой из него высыпалось, как показалось Горке, несколько серо- песочных теннисных мячиков в шипах и что- то узкое и серебристое.

— Ерши Конаковские, — сказал Васич, — и судачок. Самая что ни на есть сладкая парочка для ухи.

— Вот, — сказал Лавров, протягивая другу остатки бинта и с любопытством рассматривая рыбную живность в раковине, — этого хватит?

— Сойдёт. А ты давай вали отсюда. Мы с поварёнком сами себе полководцы, полковники нам не нужны. Ты же знаешь, когда я готовлю, на кухню никто не допускается.

— Хорошо, полководец, я тогда за хлебом схожу.

— Может пацан?

— Он не знает куда. Здесь близко, если дворами. Может еще что- нибудь купить?

— У меня в рюкзаке, как у Джимми Валентайна* в чемоданчике, всё с собой: и картошка, и чеснок и лаврушка с перчиком. Хромай давай отсюда!

Лавров засмеялся:

— «Узнаю брата Васю!*»

Горка остался в кухне наедине с Васичем и с интересом наблюдал за тем, как выпотрошенные, но неочищенные от чешуи скользкие ерши в искусно сделанном из бинта марлевом мешочке были опущены в кастрюлю с кипящей водой и россыпью ярко оранжевых морковных дисков. Через четверть часа Васич ершей вынул и ловко смахнул в кипящий отвар куски разделанного судака и картошку.

— Вот и всё, поварёнок. Дамы брезгуют класть в уху нечищеную рыбу. И напрасно. От клейкой чешуи ершей уха будет наваристей, а в холодильнике превратится в плотный студень. Теперь дадим судаку повариться минут двадцать, кинем пол лимона минут на пять и займемся карпиком. Давай чисти чеснок и разрезай каждую дольку вдоль на несколько частей.

Кастрюлю с готовой ухой Васич укутал полотенцем и с согласия Горки поместил под подушку на его кровати: «Пусть доходит».

Возвратившись в кухню, Васич достал из морозилки благополучно уснувшего карпа, разделал его и нашпиговал чесноком. Горка, как завороженный, смотрел на ловкие мужские руки в веснушках с коротким крепкими пальцами и едва заметной чернотой под ногтями. Они совсем не были похожи на смуглые отцовские. И вообще между веселым гостем и отцом не было никакого сходства ни в чем. Но именно с Васичем Горке остро захотелось уехать и жить там, где ловятся странные колючие рыбки ерши и где для всех он был бы просто мальчиком Игорем, а не сыном- сиротой полковника Гордиевского.

— Игорь, ты что — спишь стоя? — окликнул его Васич. — Смотри, я уже карпа в духовку определяю.

Сказал и устало опустился на стул.

— Слушай, Константин что- то задерживается. Как у него с ногой? Может не надо было его отпускать?

Горка пожал плечами.

— Ну, позволяют ему врачи по улицам самостоятельно расхаживать?

— Наверное. Мы с ним в магазин ходили и в скверик на троллейбусе ездили.

— Добро. А то я волноваться стал. Рудольф меня, честно признаюсь, застращал. Я в детстве Коськиного брата терпеть не мог. Рыжим шпионом обзывал, потому что он Константину шагу не давал ступить без себя. Но по справедливости, если мы влипали в какую- нибудь историю, Рудик нас всегда выручал.

Лавров пришел, когда стол был уже накрыт.

— Слушай, а что всё же с твоей рукой? — полюбопытствовал Васич, разливая уху по тарелкам.

— Да обжегся я здесь на кухне.

— Ну, ты даешь, огнепоклонник. Я думал тот костёр, который мы с тобой на нашем огороде устроили, — последний. Или ты на старости лет в детство впал?

— Это для тебя тот костер стал последним. Мой — в пепельнице у деда догорел, — засмеялся Константин. — Тогда во всех военных фильмах разведчики шифровки (Алекс- Юстасу) в пепельницах сжигали. Ну и в пепле от дедушкиного свидетельства о рождении только и осталось, что уголок с гербовой печатью. Я же думал, что нашел самую, что ни на есть старую ненужную бумажку. Дед, когда увидел, ничего не сказал, только за сердце схватился и вышел из комнаты. Зато Рудька так меня огрел моей же папкой с тетрадями, что я со стула свалился.

— А меня батька дрыном каким- то лупил. У них с кумом под той сорной кучей, которую мы с тобой подпалили, заначка хранилась. Мы еще с тобой удивлялись, с чего это трава так здорово горит.

— Да, — после паузы продолжил Васич, — дед Муха недавно преставился.

— Это сосед ваш, замшелый такой дед? Так ему уже лет сто, наверное, было?