Прервав наставления и недовольно поморщившись, Александра покосилась куда-то в сторону пустой стены. Словно отвечая на ее недовольство, через минуту дверь резко распахнулась, и ее истертый множеством ног порог переступила чем-то явно взволнованная молодая воспитательница: обнаружив Морозову, женщина шагнула вперед и тут же замерла, увидев двух застывших в странных позах воспитанниц приюта. Вернее, их неприлично оттопыренные ягодицы, буквально распирающие старенькую ткань коротковатых шорт.
— Расслабляемся.
Пока товарищ Шаркман пересекала невеликий зал, девушки вновь вернулись на четвереньки, прикрыли глаза и ровно задышали.
— Вы чем здесь занимаетесь?!? Я тебя по всему детдому ищу!
— Гимнастикой.
Сбившись с заготовленной фразы, как это часто случалось в общении с этой… Гм, этой сложной девочкой, Ида Марковна решила отложить второстепенное в пользу главного:
— Быстро в кабинет директора!
Выразительно оглядев свое «домашнее» платье, которое никак нельзя было назвать ни новым, ни хотя бы нарядным, лиловоглазая сирота отвернулась от воспитательницы и спокойно указала подругам:
— Еще три перехода, потом десять минут дыхания на счет, и на сегодня все.
Те в ответ понятливо кивнули — и вновь, словно бы с насмешливой медлительностью начали принимать те самые нескромные позы.
— В кабинет надо только мне?
Вспыхнув от вежливого и внешне безобидного вопроса, Шаркман энергично ринулась на выход. Идущая за ней блондиночка и оставшиеся в спортзале «гимнастки» были для нее одним из педагогических разочарований, и даже, наверное, поражений — потому что она так и не смогла найти к ним подход. Остальные девочки детдома были вполне понятными и более-менее управляемыми, а вот яркая и одновременно скрытная Родригез, умненькая тихоня Тимченко и чересчур талантливая и самостоятельная Морозова все ее попытки сблизиться упорно игнорировали. Как ее об этом и предупреждала их прежняя воспитательница: да и директриса тоже о чем-то таком намекала перед тем, как в конце марта уехать в Ярославль. Взамен себя Липницкая оставила «на хозяйстве» дородную Зосю Брониславовну — которая… Гм, была тем еще административным кадром. Оставшихся в приюте немногочисленных парней и девиц секретарша знала гораздо лучше молодой педагогини, но доброго совета или хотя бы небольшой подсказки от вредной «врио» ждать было бесполезно — проще у завхоза зимой снега допроситься…
— Здрасть, Ида Марковна!
От смазанного приветствия попавшихся навстречу воспитанниц у Шаркман даже как-то потеплело в груди, так что к двери приемной она подошла с легкой улыбкой и поправившимся настроением.
— Вот, привела!
Хмуро поглядев на молодую воспитательницу, полненькая женщина средних лет встала и весьма неохотно проследовала в пустующий директорский кабинет — временно замещать и исполнять дополнительные обязанности Зоя Брониславовна предпочитала на своем прежнем, знакомом до последней скрепки и пылинки рабочем месте. Попытавшись разглядеть кого-то в глубине кабинета, воспитательница машинально протянула руку к беловолосой девушке, дабы ее немного… Ну, не подтолкнуть, конечно, но направить: однако, наткнувшись на внимательный взгляд фиалковых глаз, тут же отдернула конечность и прошла внутрь, наконец-то увидев сидевшего за директорским столом мужчину в форме Эн-Ка-Вэ-Дэ. Целый капитан! Судя по короткому взгляду «врио», прекрасно той знакомый. Как почти сразу же выяснилось, для сироты Морозовой он тоже не был таинственным незнакомцем:
— Здравствуй, Александра!
— Здравствуйте, Захар Валерьевич.
Усевшись возле секретарши, юная блондиночка откинулась на спинку стула — отгородившись женской фигурой от внимательного взгляда нехарактерно-румяного чекиста. Впрочем, учитывая палящий зной и духоту, царящие снаружи приютских стен, последнее было неудивительно. Меж тем, откинув лямку на командирской сумке-планшетке, недавно выросший в чинах и званиях капитан Зимянин демонстративно извлек и положил на стол пяток чистых листов и карандаш. После мимолетной, но довольно выразительной паузы он дополнил канцелярский «натюрморт» парой бланков казенного вида, в одном из которых легко читалась «шапка» подписки о неразглашении, и легонько нахмурился:
— Товарищи женщины, у нас тут с Александрой намечается серьезный разговор…
Воспитательница Шаркман тут же понятливо подскочила, с легким скрежетом отодвинув от себя стул. А вот «врио» покидать стол не торопилась, глухо напомнив товарищу капитану:
— Воспитанница Морозова несовершеннолетняя, и без присутствия представителей опеки в ее отношении не могут проводиться какие-либо действия, а так же…
— Товарищ Рудницкая, права несовершеннолетних я знаю не хуже вас! Поэтому специально повторю: я здесь для разговора. Более официальные беседы органы проводят в другом месте, и при других обстоятельствах. Вам. Все. Понятно?
Побледнев, женщина виновато покосилась на девушку и вышла вслед за воспитательницей, неплотно закрыв дверь. Впрочем, чекист не поленился встать и притворить поплотнее.
— Ну что, Александра, ты уже девочка взрослая, и должна понимать, что для того, чтобы обеспечивать мир и покой всем гражданам нашей Родины… Э-э, ты что делаешь?!?
Вытянувшая откуда-то с подоконника большие «портновские» ножницы, и начавшая безжалостно резать ими свою толстенную, и что уж там говорить — красивую косу, лиловоглазая сиротка вежливо улыбнулась:
— Вы продолжайте, я слушаю.
Лезвия ножниц были наточены на совесть, но все равно едва слышно скрипели, с натугой разрезая молочно-белый шелк волос.
— Не понял?
— Тц! Декорации я так готовлю, что тут непонятного.
— Какие декорации?
Укоротив наконец свою девичью косу-красу примерно до лопаток, девушка все с той же вежливой улыбкой положила перед собой инструмент с увесистым «хвостиком», и начала расплетать косо отрезанные пряди.
— Ну… Тут двумя словами не обойдешься. Хотя время вроде бы есть?.. Несколько дней назад, на аэродроме, вы тоже поначалу говорили о том, какая трудная у вас служба, и как важна любая помощь неравнодушных граждан… Гм, если сильно сократить и перейти сразу к сути ваших речей, то вербовали в личные агентессы. Или как это сейчас называется? Секретные сотрудницы?
Вытаращившись на спокойную сиротку, которая — по всему видно! Обещалась вырасти в редкостную красавицу и стервозину, капитан грозного наркомата озадаченно пробормотал:
— Что-то я такого не помню… В смысле, чтобы мы с тобой в авиашколе такие беседы вели.
— А как про товарища Калинина спрашивали? Вернее, про его порученца, который, оказывается, и не порученец был, и вообще оклеветал бедного председателя Верховного Совета СССР… Или про содержание моих разговоров с товарищем Пономаренко? Вы же меня на место его любовницы примеряете?
— Что?!?
Дернувшись на стуле, Зимянин побледнел. Затем попытался еще раз, и еще, покрывшись мелкой испариной — меж тем у Саши, расчесывающей пальцами свои локоны, цвет радужки на пару секунд сменился с лилового на ярко-фиолетовый.
— Теперь вспоминаешь?
Глядя прямо в чужие глаза, в которых бессильная злоба и бешенство сменились удивленным потрясением, Морозова отбросила назад свою радикально укоротившуюся гриву, глубоко вздохнула и тихо, но очень доверительно призналась:
— Вообще, я к государевым людям хорошо отношусь: работа у них собачья, а благодарности от людей… М-да. Да и в безвестности гибнут часто — ради того, чтобы остальные жили спокойно. Однако же ты мне как-то сразу не глянулся: не подскажешь, почему так?
— Ш-што ты с-со м-мной с-сделала, с-сука!!!
— Может, потому что ты уже при нашей первой встрече всю мою дальнейшую жизнь к своей пользе прикинул и расписал? Как уже не раз делал так же по отношению к другим? И следил потом за мной, словно за процентами по вкладу в сберкассе — как я расту, хорошею и набираюсь полезных умений. Ты бы и дальше ждал лет до шестнадцати-семнадцати, да начальство стало проявлять интерес… Особенно когда я с личными порученцами Цанавы на самбо познакомилась. Побоялся, что твой вклад сам начальник республиканского НКВД снимет, да?
