Немногим уступает слогу wa по частотности слог ri, два варианта которого, по В. Георгиеву, встречаются в тексте ФД 16 раз. Частотность слога ri в иероглифическом лувийском, по-существу, равна нулю. Здесь мы также сталкиваемся с резким расхождением в частотности употребления знаков в настоящем лувийском и в гипотетическом «лувийском» тексте ФД. Слог mi засвидетельствован у В. Георгиева всего один раз (и то под вопросом), а в иероглифическом лувийском этот слог встречается очень часто. Ни разу в «лувийском» тексте ФД, согласно дешифровке В. Георгиева, не встретился, например знак ku, частотность которого в иероглифическом лувийском столь высока, что ноль случаев из 242 в тексте ФД представляется вариантом совершенно невероятным.
Итак, ни акрофонический принцип, ни сопоставления формы знаков с иероглифическим лувийским и с линейным письмом А и Б, ни частотность употребления отдельных знаков не могут служить основой для выводов В. Георгиева. Остается один — последний — принцип установления фонетического содержания знаков ФД: «возможность прочтения лувийского слова». Ход идентификации знаков у В. Георгиева отчетливо показывает, что именно этот последний принцип был основным, а подчас и единственным при определении фонетического содержания знаков ФД. Ключевой в работах В. Георгиева является идентификация знака 12. Этот знак сходен со знаком линейного письма Б, имеющим значение qu. Ссылаясь на одну из своих прежних работ, в которой аналогичный знак линейного письма А был идентифицирован как mu, В. Георгиев и знак 12 ФД читает как mu. Таким образом, в основе идентификации этого знака лежит предполагаемое значение знака из другой недешифрованной письменности, а твердо установленное значение такого же знака в дешифрованном линейном письме Б отбрасывается.
Поскольку в конце слова на ФД часто встречается сочетание знаков 12 и 2, а в лувийском есть много личных имен на ‑muwa, знаку 2 В. Георгиев придает значение wa. Итак, знак 2 идентифицируется лишь на том основании, что в результате получаются «чтения» конечной части лувийских личных имен. После этого берутся лувийские имена на ‑muwa и слова ФД, оканчивающиеся знаками 12—2 (= mu-wa). Знакам, стоящим перед ‑muwa, придаются значения, при которых соответствующие слова читаются как лувийские личные имена. Естественно, что, придав знакам ФД эти значения, автор в дальнейшем находит в соответствующих местах текста как раз эти имена. При наличии большого количества лувийских имен на ‑muwa можно среди них подобрать такие и так, чтобы начальные знаки этих имен давали какой-то смысл и в других сочетаниях, тем более, что и в этих других словах фонетическое содержание знакам ФД придавалось таким образом, чтобы «получались лувийские слова».
Следовательно, дешифровка В. Георгиева базируется на произвольных чтениях текстов, причем автор заранее ориентировался на прочтение знаков ФД так, чтобы в результате получались лувийские слова. Автор дешифровки прочел в тексте ФД то, что он хотел в нем прочесть. И нет никаких объективных критериев, опираясь на которые, другой исследователь мог бы прочесть этот текст так же, как В. Георгиев. Всё это дает полное основание считать дешифровку В. Георгиева неудачной, даже если условно признать его исходный тезис о лувийской принадлежности языка ФД и принять три основных методических принципа, которыми он пользовался в своей работе (частотность, сопоставление с другими системами письма, акрофонический принцип). Что касается последнего принципа («чтобы получались лувийские слова»), то он ставит перед исследователем задачу с заранее данным ответом, и решение этой задачи начинает граничить с тем, что в научном просторечии называется «подгонкой».
В книге А. А. Молчанова, как и у В. Георгиева, также принимается гипотеза о хетто-лувийском субстрате, но в компилятивной форме, предложенной Л. А. Гиндиным, который пытался увязать между собой гипотезу Л. Пальмера — А. Хойбека о догреческом хетто-лувийском субстрате с гипотезой В. Георгиева об индоевропейском субстрате и с гипотезой П. Кречмера — А. Мейе о неиндоевропейском средиземноморском субстрате на юге Балканского полуострова и на островах Эгеиды. Несколько видоизменяя схему Л. А. Гиндина, А. А. Молчанов полагает, что вначале (без указания времени) на юге Балкан и на Крите господствовал неиндовропейский минойский (у Л. А. Гиндина — эгейский) язык. Затем (опять без даты) на него наслаивается индоевропейский пеласгский. Следующий слой (также без даты) — анатолийский. И наконец на рубеже III—II тысячелетия приходят греки. Вместе с тем автор утверждает, что до середины II тысячелетия «минойский язык, безусловно, господствовал» на Крите.[35] Я не буду здесь останавливаться на многочисленных противоречиях схемы Л. А. Гиндина — А. А. Молчанова, ибо это уведет нас далеко в сторону.
А. А. Молчанов считает, что язык ФД — минойский (с. 64 и др. его книги), отмечая невозможность применения этимологического метода при дешифровке, так как «минойский язык для этого недостаточно изучен» (с. 65). Это, однако, явно преувеличенная оценка ситуации, так как о минойском языке мы практически ничего не знаем — даже того, был ли таковой вообще. Если учесть известные сведения Гомера о многоязычии древнего Крита, то может оказаться, что минойский язык Крита — такая же фикция, как, например, дагестанский или югославский «язык».
Но допустим, что надпись на ФД действительно сделана на одном из неиндоевропейских языков Крита, которые там сохранились после прихода на Крит пеласгов, анатолийцев и греков. Первый же вопрос, с которым сталкивается любой автор дешифровки ФД, — это вопрос о направлении чтения. А. А. Молчанов уверенно заявляет в своей книге (как и в других публикациях), что вопрос о чтении справа налево (т. е. от периферии к центру) «можно считать решенным окончательно» (с. 56).
Другие исследователи ФД на этот счет более осторожны в выводах. Так, в своей известной обзорной статье, опубликованной по-немецки и по-русски, Г. Нойман считает, что вопрос о направлении чтения ФД остается открытым.[36] То же пишет в другой обзорно-библиографической статье 1978 г. С. Хиллер.[37] Более того, вопреки мнению А. А. Молчанова об «окончательном» решении вопроса в пользу левостороннего чтения ФД, только в послевоенные годы было опубликовано большое количество работ, авторы которых считают, что надпись ФД нужно читать слева направо. Например: Э. Шертель (1948), Г. Эфрон (1962), С. Гордон (1966)[38], Г. Хеккер и Э. Шеллер (1971), Р. ван Меертен (1975)[39], В. Георгиев (1976 и 1979), Ж. Жари (1978)[40], В. В. и Л. В. Ивановы (1979)[41], Г. и А. Матевы (1980)[42]. Ни одна из этих работ не указана А. А. Молчановым в его списке литературы, где вообще из 59 названий только 8 специально посвящены ФД.
А. А. Молчанов считает, что идею о правостороннем чтении «отстаивали в основном лишь те, кому она была удобнее для подгонки текста диска под те или иные заранее намеченные переводы».[43] Не говоря уже о том, что это — «запрещенный прием» в научной полемике (подобные обвинения нельзя выдвигать без доказательств), приведенный «аргумент» может быть легко повернут против его автора — тем более, что данное утверждение А. А. Молчанова ошибочно и по существу. Например, большая статья Р. ван Меертена «О направлении штамповки Фестского диска» (1975) посвящена исключительно технике печатания диска и, в отличие, например, от книги самого А. А. Молчанова, не содержит ни малейшего намека ни на идентификацию знаков, ни на какие бы то ни было «переводы», что делает обвинение в «подгонке» абсолютно беспочвенным. Никаких «чтений» нет и в работе В. В. и Л. В. Ивановых, целиком посвященной анализу структуры и выделению возможных морфем ФД. А. А. Молчанов не привел ни одного убедительного аргумента в пользу левостороннего чтения ФД. Использованная им литература по сложному вопросу о направлении чтения ФД, в основном, оканчивается 1911 годом. Более того, даже интересные аргументы А. делла Сета, приведенные им в пользу чтения справа налево,[44] остались вне поля зрения автора. Тем более странным представляется его безапелляционное утверждение о том, что вопрос о чтении ФД справа налево окончательно решен (подробнее об этом см. ниже: «О направлении чтения Фестского диска», с. 12—20).
