Ворота Бабуль-Наср еще более привлекли мое внимание, чем развалины мечети эль-Гакима. Я часто на них заглядывался и мало видал построений, носящих на себе отпечаток такой величественной простоты и более приличных стенам великого города. Две четверо-сторонние башни с наружной стороны и две такие же башни с внутренней стороны стен соединены глубокою аркадою; но надобно видеть, какая гармония во всех частях этого массивного здания, как хороши карнизы, опоясывающие эти башни, и потом с каким вкусом сочинены резные каймы аркад; какая мастерская обделка камней! Вообще, стены Каира в некоторых частях достойны внимания прочностью своей постройки и красотою своих бойниц и башен. Мы заметили между прочим вход в цитадель со стороны Мокатама, называемый Бабуль-Джебель. Этот вход укреплен двумя башнями, одна круглая, а другая многоугольная, суженная у основания стен двумя уступами. Каир есть школа готического зодчества.
Сверх зданий самого Каира, для зодчего и вообще для художника открыто изобильное поле изучений на кладбищах, которые суть настоящие некрополисы, или Гробовые города, украшенные всею легкою прелестью восточного зодчества. Мы будем в другом месте говорить о них подробнее.
Незадолго до восхождения солнца были мы уже на площади Румелие, где нашли большое стечение народа. Слепой сказочник сидел, окруженный многочисленными слушателями, и сопровождал рассказ свой припевами при звуке теорбы. Возле него дервиш, рожденный без рук, но с приросшими к плечам кистями, кривлялся и провозглашал предсказания вопрошающим его. Далее, два фехтовальные мастера, вооруженные палками и кожаными подушками вместо щитов, сыпали друг на друга жестокие удары, к удивлению зрителей; там нагой нищий вертелся до обморока. Такие сцены беспрестанно происходят на площади Румелие, сборище праздных.
Базар невольников (Окальт-ель-Джелаб) есть зрелище горестное, но любопытное для европейца. Базар белых невольниц недоступен для чужестранцев. Базар черных издавна устроен в так называемом Хане Гафар, огромном здании с обширным внутренним двором. Невольники, расположенные разными группами, занимают весь этот двор; перед каждою группою видны продавец и покупатели. На террасах, которые расположены этажами кругом этого двора, есть особые отделения или ложи, назначенные для более достаточных купцов; в этих душных ложах сидят под занавесками другие группы несчастных под надзором равнодушного джеллаба, купца, сидящего на ковре и курящего трубку. Все это стадо людей обоего пола, в котором вы часто видите матерей с грудными младенцами или беременных, пригнано из глубины Африки в наготе и рубищах. Здесь, на базаре, тело их умащивают маслом, равно как и волосы; здесь должны они по мановению жезла своего купца и часто под его ударами вставать и разоблачаться для каждого покупателя или просто для любопытного. В глазах их видны попеременно то жадное нетерпение узнать решение своей участи, то отчаяние быть разлучену с детьми или с товарищами своей пустынной жизни. Абиссинские невольники резко отличаются от прочих красотою и правильностью лиц. Большая часть джеллабов — люди бесчеловечные; часто случается, что во время пути некоторые из сих несчастных жертв при первом случае бросаются и утопают в Нил для избежения от их неистовств. Таким образом, продажа бывает для них чаще благодеянием.
Нельзя без сожаления видеть тот класс несчастных жертв разврата, которые известны под именем гавазе, или танцовщиц. Они большею частью абиссинки. Их не должно смешивать, как то всегда делают, с певицами, называемыми альме и которые, получая образование, искусно расточают цветы восточной поэзии в своих меланхолических напевах и услаждают праздные часы муселимов, особенно в гаремах. Танцовщицы-гавазе, о которых так много было говорено под именем альме, производят себя от знаменитого рода изгнанников из Сирии; они исполнены огненного воображения и обучены с младенчества обольщать чувства; их призывают на все богатые торжества, и в виду возлежащих, при напевах и музыке, они совершают столь соблазнительные пляски, что часто доводят до исступления зрителей и исторгают у них богатейшие дары. Таким образом, Ирод пожертвовал главою Иоанна Крестителя для Иродиады! Этот обычай принадлежит еще глубокой древности. Мы не станем описывать этого соблазнительного неистовства: оно изображено в точности у Ювенала. Я был однажды глубоко тронут, завлекшись любопытством на такое зрелище: несчастная абиссинка, полная прелести, будучи, вероятно, против воли, из корысти ее властителя, принуждаема к самой неистовой пляске и исполняя данные ей приказания с лицом принужденно-веселым, вдруг залилась горькими слезами. Я понес с собою тяжкое чувство какого-то раскаяния. Теперь подобные пляски воспрещены публично; но не менее того, они всегда исполняются втайне.
Окончим наше обозрение Каира, сказав несколько слов о прекрасном местечке Джизе, которое находится по ту сторону Нила, против острова Руда. Позади беспредельная пустыня, а впереди очаровательный вид Каира с его пристанями; местечко Джизе окружено рощами пальмовыми и апельсинными; и в здешнем местопребывании много отрадного. Тут устроена кавалерийская школа под начальством весьма любезного француза г. Варена, бывшего адъютанта маршала Гувнона-Сен-Сира. Я несколько раз любовался прекрасным устройством трех образцовых эскадронов, которые сформировал г. Варен из достойнейших молодых арабов. Находясь в Каире в одно время с маршалом Марионом, я был свидетелем прекрасных маневров, которые г. Варен исполнил для него в виду пирамид, между Джизе и Ембабе, на самом поле битвы Бонапарта с Мамелюками, где маршал Мармон был сам действующим лицом. Я понимаю, как это должно было воспламенить старого воина. Маршал пояснял нам подробности знаменитой битвы.
Три эскадрона Варена истинно прекрасны и, можно сказать, почти европейские. Из этого малого состава рассылаются отличные кавалеристы в египетскую армию; но, по несчастью, там они теряются в бездне посредственности и, увлеченные старыми привычками, часто превращаются в тех же необразованных, какими они были. Лошади египетские мелки, но полны огня; ковка лошадей весьма неудобна; их подковы сплошные, гладкие, от чего нижняя часть копыта, не имея воздуха, преет, и, сверх того, эта старая ковка египтян может только служить для пустыней Африки, но отнюдь не для гор Ливанских и Тавра, куда Мегмет-Али перенес свое оружие. Должно еще сказать, что фески, вообще употребляемые египетскою армией, совершенно не соответствуют пламенному небу Востока; они не имеют зонтиков, и ослепительное солнце, сильно действуя на зрение, конечно, может иметь немалое влияние на маневры в день сражения. Офтальмия и без того есть одна из главных болезней Египта. Я сообщил это замечание Мегмету-Али, и он со мною согласился, но сказал, что козырьки противны муселимам; это странно слышать среди стольких нововведений, совершенно противных Корану.
К зданию кавалерийской школы в Джизе примыкает бывший гарем паши. Обширные, украшенные арабесками залы с нишами для диванов будут также обращены в казармы. Тут привлекла мое внимание баня гарема, которая дышит роскошью Востока. Свет проходит туда сквозь купол с небольшими круглыми отверстиями, через которые видно безоблачное небо и проходит его ароматическая атмосфера. Этот купол поддерживается легкими арабскими колоннами, которые окружают белого мрамора бассейн с водометом посреди; помост, стены с нишами — все облачено в белый чистейший мрамор. Из окон этого роскошного гарема вид на пустыню и на строгие громады пирамид — поразителен.
Возвращаясь в Каир, незадолго до захождения солнца и выезжая из-за пальмовых рощ, я видел чудесное зрелище: это легкие минареты Каира, на которых затепливались в разных направлениях лампады по случаю начавшегося рамадана. С наступлением ночи они вспыхивали, как звезды, бледным светом и постепенно становились ярче с нисходящею ночью. Это напоминает празднество горящих ламп древних египтян, описанное Геродотом. Новый Египет представляет беспрестанные сходства в обычаях с древним.
