Приезд губернатора не оправдал тех ожиданий, которые на него возлагал Кайе. Вместо поддержки он получил категорический отказ. Вот что рассказывает об этом сам Кайе: «Господин Роже отверг мой проект и отказал мне во всякой материальной помощи. Для любого другого это было бы ударом грома. Но моя решимость с каждым днем укреплялась все более. Я имел смелость повторить натиск. И вот тогда-то мне милостиво пообещали некоторую сумму по возвращении моем из Томбукту… По возвращении из Томбукту! А если бы я умер в дороге? Эта мысль, ужасная для человека, который в случае такого несчастья оставил бы без поддержки, без средств, горячо любимую сестру, определила мой ответ. Я отказываюсь от всякой договоренности, но даже если мне суждено умереть, я по меньшей мере смогу оставить подруге своего детства достояние, которое никто бы не осмелился оспорить: заслугу в том, что я все делал один!»

Такими гордыми, но невеселыми словами подытожил Кайе свои попытки заинтересовать французское правительство в достижении Томбукту. Делать в Сен-Луи было больше нечего, и приходилось решать, как быть дальше. Собственно, выбор у Кайе был невелик. Сколько-нибудь серьезными возможностями для исследований в Западной Африке располагали в те времена только две европейские державы — Франция и Англия Поскольку Франция в лице сенегальских властей наотрез отказалась поддержать замысел Кайе, оставалась единственная возможность: заинтересовать в нем англичан, тем более что путешественник хорошо знал, сколько усилий и денег израсходовало британское правительство на поиски Нигера и стоящих на великой реке городов. И в конце 1825 года Кайе прибыл во Фритаун — главный город британской колонии Сьерра-Леоне.

Губернатор британских владений в Западной Африке генерал Тёрнер принял Кайе очень тепло. Имя путешественника было уже известно генералу; до него до шли сообщения о блестящем поведении этого француза во время злосчастной экспедиции Грея. Англичане умеют ценить такие вещи, и Тёрнер отнесся к Кайе с явной симпатией. Но помочь организовать экспедицию в Томбукту отказался не менее категорично, чем барон Роже. Надо, однако, сказать, что для этого у губернатора была достаточно важная причина.

Тёрнер знал, что из Триполи только что отправилась на юг «миссия в Томбукту». Генералу случалось в свое время не слишком лестно отзываться о ее руководителе майоре Лэнге: когда тот в обход прямого начальства добивался для себя очередного чина, генерал оценил его поведение как «немужское и неджентльменское». Но теперь это было дело прошлое: раз в Лондоне поручили Лэнгу важнейшую географическую миссию, губернатор считал своим долгом сделать все, что в его силах, чтобы способствовать успеху этого предприятия. В том числе и не допускать возможности того, чтобы у Лэнга вдруг появились соперники, которые могли бы оказаться в Томбукту раньше него. А в том, что Кайе, если помочь ему организовать экспедицию, будет для Лэнга очень опасным соперником, генерал Чарлз Тёрнер не сомневался. Не исключено, что именно такими соображениями он руководствовался, когда предложил Кайе место управляющего на плантации индиго с годовым окладом сто пятьдесят фунтов. Такое предложение было бы лестным для любого европейца в колонии, а для Кайе полтораста фунтов вообще были сказочной суммой. И он согласился, но только с тем, чтобы скопить какую-то наличность, которая бы позволила предпринять путешествие в Томбукту за собственный счет. Теперь он ясно видел, что рассчитывать может лишь на собственные силы.

После года службы на плантации Кайе сумел сэкономить примерно две тысячи франков. Сумма была просто мизерная — даже первоначальная смета экспедиции Лэнга, оказавшаяся совершенно недостаточной, была в шестнадцать раз больше. Но для Кайе это было колоссальное богатство. «С такими деньгами, — радостно писал он, — можно идти на край света!» Пришло время отправляться в Томбукту, оставалось только выбрать маршрут и найти попутчиков.

Первоначально он собирался отправиться из Фритауна, но скоро отказался от этого намерения. Здесь, в Сьерра-Леоне, француза, который горел желанием добраться до Томбукту, знали слишком многие, в том числе и африканские купцы из прилегающих к колонии областей. Кайе было хорошо известно, с какой скоростью распространяются слухи вдоль торговых троп внутренней Африки. И он не питал никаких иллюзий относительно того, что удастся долго оставаться неузнанным: ведь он собирался путешествовать в обличье мусульманина, и в случае разоблачения смерть была бы неизбежной. Поэтому Кайе стал искать другой пункт отправления. Весной 1827 года он перебрался в селение Каконди, в устье реки Рио-Нуньес, в современной Гвинейской Республике.

Легенда на сей раз была другая — более трогательная и, пожалуй, более правдоподобная. Абдаллах, гласила она, египтянин по рождению. Во время египетской экспедиции Наполеона его ребенком захватили французы и как невольника увезли в Европу. Там ему, правда, пришлось принять христианство, но зато хозяин оценил ум и способности юноши и отправил его своим приказчиком в Сенегал. Здесь Абдаллах так честно и хорошо исполнял свои обязанности, что хозяин в награду дал ему свободу. И вот теперь Абдаллах наконец-то смог возвратиться в лоно мусульманской религии; он хочет совершить путешествие на родину, в Египет, дабы соединиться со своим семейством, которое не видел с детства, а затем отправиться в Мекку, чтобы возблагодарить Аллаха за свое избавление. Конечно, в легенде были и уязвимые места — главным образом «хромала» хронология. Но, во-первых, Кайе не без основания рассчитывал, что африканцы в глубине материка имеют довольно смутное представление о времени; во-вторых, он смело мог положиться на свое знание арабского языка и Корана — недаром Абдаллах восемь месяцев был самым старательным учеником марабута Мухаммеда Сиди Мухтара. И действительно, знания, приобретенные за время пребывания на кочевьях бракна, не раз выручали путешественника из, казалось бы, совершенно безнадежных положений.

Кайе позаботился о том, чтобы «по секрету» сообщить свою историю некоторым купцам-африканцам. Понятно, что она довольно быстро сделалась общим достоянием и, как и предполагал Рене, не вызвала подозрений, во всяком случае у большинства. К тому же Кайе к этому времени уже успел истратить на различные товары тысячу семьсот франков из своих двух тысяч, и ясно было, что путешествовать с купеческим караваном он собирается не бесплатно. Поэтому попутчики нашлись довольно быстро. 19 апреля 1827 года, когда из Каконди отправился торговый караван нескольких купцов-дьюла, вместе с ним шел и молодой египтянин Абдаллах, стремившийся в Египет к родителям, с которыми его разлучили много лет назад. Так началось это удивительное путешествие.

Маршрут, которым двигался теперь Кайе, был необычным. Он пролегал как раз между двумя главными направлениями, по которым обычно пытались пройти в глубинные области европейские экспедиции: из Гамбии н Сенегала или из Сьерра-Леоне (как шел Лэнг в 1822 году). Караван пересекал гористую область Фута-Джаллон, и Кайе стал первым европейцем, который побывал в ее центральных районах.

Легенда о несчастном Абдаллахе имела успех и опережала караван. В общем, фульбе, населявшие Фута-Джаллон, относились к путнику с уважением и даже с почтением. Сказывались и «египетское» происхождение, и подчеркнутое благочестие, которое Кайе демонстрировал. Он не раз отмечает в своих дневниках, как внимательны и заботливы были жители тех деревень, через которые он проходил.

Надо сказать, что именно ведение дневника с самого начала путешествия представляло для Кайе нелегкую проблему. Заниматься этим на глазах у спутников нечего было и думать: с чего бы это вдруг молодому арабу вздумалось делать записи непонятным письмом, да еще таким же, как у этих европейцев? Выручало благочестие мнимого Абдаллаха. Он объявил своим попутчикам (а они охотно доводили это до сведения всех, с кем приходилось встречаться), что ему требуется уединение, дабы в одиночестве предаваться благочестивым размышлениям и молитвам. К этому быстро привыкли, и никого не удивляло, что на каждой стоянке араб удаляется в сторону и долго сидит один над Кораном. Священная книга оказалась вдобавок единственным местом, где Кайе мог хранить свои заметки, хотя и здесь их держать было очень рискованно.