Гости молча переглядывались.

— Что же вы молчите? — спросил Гиероним. — Не бойтесь меня, говорите все, что думаете.

В этот момент Гераклид понял, что одной из причин, по которой он избегал дворца, был страх. Вроде бы ему ничего не угрожало, но, несмотря на это, он ощущал в себе противную неуверенность, от которой некуда было спрятаться.

Первым нарушил молчание Архимед.

— Я не политик, государь, но хочу высказать тебе свое мнение, — начал он. — Твой дед благодаря своей мудрости дал городу больше сорока лет наслаждаться миром…

— Да что вы все ставите мне в пример деда? — обиженно оборвал его Гиероним. — Как сговорились. Попятно же, когда дед стал стар, то захотел покоя. А в молодости он еще как воевал!

— Ты не дослушал меня, — сказал Архимед.

— Продолжай, — небрежно кивнул Гиероним, — только ближе к делу.

— Я хотел сказать, что твой дед Гиерон годы мира использовал для того, чтобы укрепить город, и затратил на это огромные средства. Я построил в ту пору по его просьбе множество военных машин, улучшил многие из городских укреплений. Хочу сказать тебе, что в случае войны у войска будет крепкий тыл. Сиракузы практически неприступны.

— Вот это речь! — воскликнул Гиероним. — Ну, кто еще что-нибудь скажет?

Отозвался Полиен. Он говорил долго и путано, приводил доводы «за» и «против», и, когда кончил, осталось неясным, что он, собственно, хотел сказать. Говоривший за ним Колон со страстью поддержал Андронадора. Он вспоминал о прошлых победах Сиракуз, взывал к славе предков, откровенно льстил Гиеропиму.

Гераклид наклонился к Архимеду:

— Почему ты высказался за войну?

— Потому что она неизбежна, — тихо ответил ученый. — Потому что вот-вот Карфаген начнет отвоевывать у Рима Сицилию, и нас все равно втянут в нее. Стоит пунийцам высадиться, Аппий немедленно потребует размещения у нас римского гарнизона. И тогда конец независимости Сиракуз. Как это ни печально, Гераклид, нам придется драться, и будет лучше, если мы подготовимся загодя.

— Гиерониму ты не сказал этого! — шепнул Гераклид.

— Всякому приятно думать, что он поступает по своей воле, а не под давлением обстоятельств, — ответил Архимед.

А Колон тем временем воспевал молодую отвагу государя, клялся в верности, рвался в бой, призывал отомстить римлянам за поражение Гиерона под Мессинцй.

— Ты здраво рассуждаешь, — похвалил его Гиероним.

— А я выскажусь против, — вдруг сказал Зоипп. — Не сочтите меня за труса, но, мне кажется, не стоит нам очертя голову ввязываться в ссору великих держав. Рим силен и мстителен; он не прощает расторжения союзов. Если даже сейчас мы с Карфагеном выиграем войну, то пройдет время, Рим снова окрепнет и нападет на Сиракузы в отместку за измену. Попытаемся лучше откупиться, как прежде, от тех и от других. Гром погрохочет, гроза пройдет стороной, и все, быть может, станет по-старому.

— Нет, это мне не подходит! — заявил Гиероним. — Довольно мы ждали, поджав хвост. Настали времена военной славы. Ты, Зоипп, советуешь совсем не то, что мне нужно.

— Государь прав, — сказал Андронадор. — Мы достаточно богаты, чтобы нанять и вооружить сильное войско. Чем сомневаться, подумаем лучше о скорейшей посылке посольства в Карфаген…

— Не в Карфаген, дядя, а прямо в Италию, к Ганнибалу, — вмешался Гиероним.

— Почему? — раздраженно возразил Андронадор. — Ганнибал же не имеет нужных полномочий.

— Зато он полководец. Скажет, так и все тут!

К Ганнибалу лучше, — процедил молчавший до этого Фемист. — А со своим правительством он договорится сам.

— Не так уж важно, куда слать посольство, — сказал Андронадор, — главное, поскорее.

— Нет, важно, — упрямо возразил Гиероним. — И мы сейчас же это решим. Ответ нам подскажет астролог. Ну-ка, Бел-Шарру-Уцар, скажи нам, куда лучше отправлять послов — на юг или на север?

Вавилонянин вздрогнул и от неожиданности стал что-то с жаром говорить на своем языке.

— Перевести? — спросил Магон, когда астролог кончил. — Звезды сейчас складываются благоприятно для поездки на север.

— Вот видишь! — с торжеством обернулся к Андронадору Гиероним.

_____

На другой день Магон догнал Гераклида, гулявшего по дамбе Острова.

— Послали к Ганнибалу, — сообщил он. — Поехал Поликлет из Кирены. Так что не зря я вчера перевел прорицание звездочета наоборот.

— А он разве нагадал, что надо ехать в Карфаген?

— Ну да, — засмеялся Магон, но не мог же я допустить, чтобы дело затянулось на полгода!

— Не терпится втянуть Сиракузы в войну? — покачал головой Гераклид.

— Мы должны обуздать Рим, — ответил Магон, — обуздать, пока не поздно.

— Ты желаешь победы своей родины, — сказал Гераклид, — Гиероним видит в войне средство прославиться, Андронадор хочет расширить владения Сиракуз, и даже Архимед считает войну неизбежной для сохранения независимости города. А я, Магон, думаю о правильных многогранниках, и таким мне все это кажется ненужным!

— А по мне, — сказал Магон, — эта война, может быть, самая святая и самая справедливая в истории. Такая же, как ваше сражение с персами. Подумай, ведь если бы Афины сдались тогда Ксерксу, пе было бы ни Платона, ни Фукидида, ни Аристотеля.

— Почему? Гений останется гением, кто бы ни правил городом — народ или назначенный персами тиран.

— Останется, — согласился Магон, — но не сможет он творить, если дух его воспитан в рабстве. Тогда победа над персами окрылила вас, и вы достигли высот, до каких потом уже не поднимались. А я в римлянах вижу захватчиков более страшных, чем когда-то были для вас персы.

ГИППОКРАТ

овозка протарахтела по камням спуска и повернула направо вдоль приморской стены Ахрадипы. Гераклид, подпрыгивая на жестком сиденье рядом с учителем, ругал себя, что не смог уговорить его остаться. Архимед уже несколько дней хворал и не выходил из дому, и все-таки принял приглашение быть на военном смотре. Смотр Гиероним устраивал в честь Гиппократа и Епикида, двух братьев — послов Ганнибала, только что прибывших в Сиракузы. Ганнибал не случайно назначил послами именно их. Рожденные финикиянкой и выросшие в Карфагене, братья могли считаться гражданами Сиракуз. Их дед был изгнан из города Агафоклом за то, что во время ссоры убил Агафарга, одного из сыновей правителя. Говорили, что Гиппократ прославился в войске Ганнибала, одержав немало побед.

— Смотри, Гераклид, они собрали руку Циклопа! — показал Архимед. — Помнишь, я тебе рассказывал?

Гераклид повернул голову и увидел впереди у Львиной башни до невероятных размеров увеличенную игрушку из Архимедова павильона, ту самую, которую видел в день показа зеркал.

Высоченная, подпертая укосинами колонна поднималась над крепостной стеной. Наверху ее наклонно покоилось длиннейшее коромысло, на конце которого лежало коромысло поменьше. Машина странным образом напоминала исполинского журавля. Что-то болталось у него в клюве, словно птица подхватила какую-то добычу.

Повозка въехала на вытянутую вдоль стены площадь, где были выстроены войска. Около домов, в портике и на лестнице храма толпились любопытные горожане. Архимеда узнали; послышались приветствия, пожелания здоровья и долголетия. У основания машины, которая вблизи выглядела еще внушительней, прохаживались, ожидая Гиеронима, воинские начальники.

Филодем радостно встретил гостей, помог Архимеду сойти с повозки.

— Есть новости из Леонтин? — с тревогой спросил ученый.

— Вчера угнали скот еще из одной деревни, — ответил Филодем. — Говорят, государь собирается перевести в Леонтины часть войска и устроить в окрестностях учения, чтобы вразумить Аппия.

— Как бы не началась у нас война с Римом один на один, — покачал головой Архимед. — А для чего ты собрал машину? Показать послам?