— Очень просто: он выполнит, что обещал — сдвинет гигантский груз.

— Знаю, он прикажет нагрузить барку и воротом подтянет ее к берегу. Так будут выполнены все условия.

— Вроде того, как Гиероним решал загадку зрительной трубы? Нет, Магон, Архимеду нужен не показ фокуса, а демонстрация силы теории. Я тебе даже могу сказать, что он выбрал вытащенную на берег трирему с полным грузом и экипажем.

— Силой одного человека? И ты говоришь всерьез?

— Вполне.

— Дорогой Гераклид, я отдаю должное твоему умению хранить тайны и актерскому мастерству!

— Больше мне сказать нечего, — пожал плечами Гераклид.

— Ну сознайся, — настаивал Магон, — задуман какой-то ловкий трюк, какой-то секрет, невидимый для публики… Почему ты не хочешь сказать правды старому другу, который обязуется хранить тайну и согласен клясться в этом всеми богами Карфагена?

Когда Магон ушел, Гераклид пересказал разговор учителю. Архимед задумался:

— Вот и еще одна задача! Мало сдвинуть корабль, надо еще доказать, что ты его действительно сдвинул и что сдвинул его действительно ты!

_____

Понемногу изготавливались части новой машины. Архимед с Гекатеем тщательно осматривали и выстукивали отлитые валы и зубчатки, нет ли в них незаметных трещин или пустот. Но все они были выполнены прекрасно.

— Знаешь, как возникла в Сиракузах традиция высокого механического искусства? — спросил Архимед Ге-раклида, окончив осмотр очередной детали — здоровенного бронзового колеса с квадратным, гнездом, красиво выгнутыми спицами и ровными зубьями на ободе.

— Нет, но желал бы услышать.

— Давай тогда пройдемся по саду, и я расскажу тебе. Гераклид с готовностью согласился.

— Это заслуга Диониссия Старшего, — начал Архимед. — В начале его правления карфагеняне вели упорные войны, стремясь овладеть Сицилией. Диониссий и выдвинулся во время войны с ними. И, поскольку силы врага были велики, он сделал то, что до него еще никому не приходило в голову, — бросил средства не на наем воинов, а на создание и усовершенствование военных машин. Диониссий стал отовсюду приглашать в Сиракузы механиков и мастеров, его посланцы вербовали их в Сицилии, Италии, Греции. Перед этими людьми Диониссий поставил задачу изобрести и улучшить машины для ведения войны. Тогда было сделано многое. Здесь, в Сиракузах, начали строить корабли с пятью ярусами весел — пентэры, изобрели много видов метательных машин, от легких самострелов-гастерофетов до крупных камнеметов-полинтонов и стрелометов-евтихтонов. Усовершенствовали и осадную технику. Флот и армия Диониссия при этом настолько усилились, что он изгнал карфагенян из Сицилии и распространил свою власть на весь остров и даже на часть Южной Италии. С тех пор в Сиракузах и остались навыки механического искусства, равных которым не сыскать в мире.

— Вот ты, учитель, говоришь о Диониссии с уважением, — сказал Гераклид, — а ведь те, кто о нем писал, рисуют его коварным и жестоким деспотом.

— Я не отрицаю, что Диониссий был мстительным, капризным и развратным человеком, изобретателем изощренных пыток. Это общеизвестно, потому что он даже не стремился скрывать своих пороков. Но при этом он был умен и смел, имел таланты полководца и государственного мужа. Его время оказалось эпохой наибольшего возвышения Сиракуз. Тогда были построены стены, включившие в город поселения Тихи и Эпипол, устроен театр, возведено множество прекрасных храмов. При дворе Диониссия работало немало одаренных художников, скульпторов, зодчих, ученых, и Диониссий был по отношению к ним щедр, если, конечно, они умели ему угождать.

— Значит, ты считаешь, что, несмотря на свои пороки, Диониссий принес Сиракузам пользу?

— Видишь ли, Гераклид, — сказал Архимед, усаживаясь в тени акации на ступеньку павильона, — под пользой для государства можно понимать усиление его армии и флота, увеличение казны, удачные завоевания. Но можно под этим словом подразумевать и благоденствие его граждан. Первое деспот осуществить в силах, второе — никогда. Если люди за правдивое слово без суда отправляются на казнь, если доносчика осыпают золотом, а простые граждане узнают об обжорстве и пьянстве правителя, какие моральные устои могут сохраниться в государстве? И вот опорой тирана становятся наемники, которые обращаются с гражданами как завоеватели с покоренным народом, и последние подонки из среды граждан, которые ради получения благ не пожалеют родного отца. Так государство, внешне укрепляясь и производя впечатление богатого и сильного, разрушается изнутри и в конце концов падает, как прогнивший ствол.

— Но ведь оно не рухнуло?

— Было к этому очень близко. Разве смог бы иначе Тимолеонт так легко захватить город и изгнать Диониссия Младшего? За тирана никто не желал воевать, и Тимолеонта встретили как освободителя. Он ведь и призван был изгнанными сиракузянами, попросившими помощи у Коринфа — родины наших предков. Но к этому времени государство пришло в полный упадок, и все завоевания Диониссия Старшего были уже утрачены. Если бы не Тимолеонт, Сиракузы попали бы под власть Карфагена. А этот замечательный человек, установив в Сиракузах правление выборного совета, добровольно сложил с себя полномочия, хотя обстоятельства позволили ему стать царем Сицилии. Но Диониссиево наследие оказалось слишком живучим. Вскоре власть захватил Агафокл, во многом походивший на первого Диониссия.

— Ты знаешь, я подумал, что Египет Птолемея очень похож на Сиракузы при Диониссии, как ты их описал, — сказал Гераклид. Он стоял перед учителем, покусывая сорванную травинку.

— Сходство большое, — согласился Архимед, — и так всюду, где властвует тирания. Но есть народ воинственный, практичный, легко перенимающий у других все полезное и при этом такой, что долг перед отечеством не кажется его сынам пустым звуком. И если наша земля будет так же щедро, как раньше, плодить тиранов, то нам нечего будет противопоставить ему.

— Ты говоришь о римлянах?

— Да.

Вскоре Гекатей с помощниками соорудили из толстых брусьев ящик с отверстиями под валы. Много раз его разбирали, ставили неподъемные бронзовые колеса, вновь собирали, запирая боковые стенки клиньями, проверяли зацепление и опять принимались подпиливать зубья. Через восемь дней после начала работы машина была готова. Это был ящик без крышки размером с сундук для одежды, с рукояткой на торцевой стенке. Внутри блестели зубья колес и витки бронзовой улитки. Архимед так и назвал свою готовую машину «глоскомейон» — ящик.

— Ну, Гераклид, посоветуй, что надо сделать, чтобы проверить, не сломаются ли зубья в тот момент, когда мы начнем тянуть корабль? — попросил Архимед, осматривая сооружение.

— Потащить что-нибудь подобное? — не очень уверенно предложил Гераклид.

— Здесь, в саду?

— Тогда не знаю.

— Смотри. — Архимед помахал концом каната, намотанного на барабан. — Это тот самый канат, один из шести, за которые тянули корабль. Заметь, при этой работе они порвались.

— Ты хочешь сказать, что если мы порвем канат машиной и она останется цела, то при работе и подавно выдержит?

— Попал. А ты думаешь, зачем я просил прислать мне кусок того каната?

Гекатей принес короткий брус, приложил его к стенке ящика напротив барабана и привязал к нему конец каната.

— Разреши, я покручу, — попросил он Архимеда, который покачивал ручку, проверяя легкость ее хода.

— Нет. Сперва пусть покрутит Гераклид, а потом я сам.

Гераклид начал крутить, но, хотя винт шел быстро, барабан поворачивался еле-еле. Он крутил и крутил, а канат, казалось, и не думал натягиваться. Но вот он начал напрягаться; Архимед отобрал у Гераклида рукоятку и стал крутить сам. Рама машины заскрипела, было видно, что Архимед крутит ручку с трудом. Неожиданно с громким треском канат лопнул, и брус, к которому был привязан его конец, шлепнулся на траву.

Все облегченно вздохнули.

— Ну друзья, — сказал Архимед, — колеса держат. Теперь осталось подготовить место около корабля и покрасить эту штуку в пристойный цвет. Кстати, Гераклид, не мог бы ты мне почитать книгу об измерении Земли, которую привез от Эратосфена? Ее мелкое письмо не для моих глаз, а я хотел бы познакомиться с нею до диспута.