«Лихо! — дивится дед, — ужель времена так поменялись? Или указ какой вышел? А может басурманин лихой в наших краях разбойничает?»

Не успел в толк взять, что происходит, как, глядь, — посреди дороги молодец добрый стоит. В кольчуге кожаной, ремнём с золотой пряжкой подпоясан и в шлеме, что белее снега. А в руке дубина полосатая. И он, молодец этот, дубиной своей приветливо так машет. Остановись, мол.

Дед и заикнуться не успел, как печь сама послушно в сторонку свернула и на обочине затихла.

Подошёл добрый молодец ближе.

— Сержант Иванов, — говорит. И спрашивает грозно: — Нарушаем, гражданин? А ну-ка, предъявите, так сказать.

Емеля на него с печки таращится.

— Чего тебе, служивый?

— Документики ваши. Водительское, страховку, паспорт транспортного средства и… — покосился на печку молодец, — разрешение на тюнинг имеется?

— Чего?..

— Попрошу выйти.

— Да как ты смеешь…

— Па-апрашу!

Ясен пень, тут Емеля окончательно молодость вспомнил, ерепениться начал. Что-то там про «поколоти его дубинка» кричать. Только парень не из робких оказался. Да ещё и подмогу вызвал. Скрутили деда. Протокол составили. Печку на штрафстоянку оттащили, хозяина в каталашку заперли. До выяснения, так сказать. А там и брага в анализах высветилась. Совсем беда. Ну, выпустили, конечно. Но только к вечеру.

Кое-как добрался Емеля до дома. Заходить не стал. Бочком-бочком к реке спустился, воде поклонился, бороду намочил.

— Ау, щука! — кличет. — Покажись. Ау-у!

Долго ли, коротко, а вынырнула щука.

И какая! Глаза мои веретёнца! Вся по-моднему одета, с маникюром на плавниках, в очках и на лабутэнах. Но спрашивает ласково:

— Здравствуй дедушка. Заблудился небось?

— Здравствуй, волшебница, — едва дух перевёл изумлённый Емеля. — Разве не узнаёшь старого друга?

Прищурилась щука.

— Простите, не узнаю. А как звать-то вас?

Дед уж по привычке — даром разве цельный день талдычил для протокола! — отрапортовал:

— Иванов Емельян Иванович я. Третий сын. Дурак по званию. Бездель… — фу, ты! — лежебока по профессии.

— Вот как, — повела бровью щука, — Да, да… что-то такое бабуля мне наказывала. Минуточку.

Порылась в карманах, вынула записную книжку, полистала.

— А, вот! Есть. Номер тридцать три. Емеля — дур… Простите. Емеля, третий сын. Да. Так что у вас стряслось?

— Беда-беда, — запричитал дед. — Замели подчистую. По беспределу. Печь отобрали. День за решёткой мыкался. Выручай, матушка!

Щука чего-то пошептала, достала из ридикюля странную чёрную коробочку, стала нажимать на ней кнопки загадочные.

А деду куда деваться? Стоит ждёт. Наконец:

— Тут вот какое дело, Емельян Иванович. Срок вашего подарочного сертификата давным-давно истёк. А печь надлежащим образом извещена не была. По недосмотру. Вот и… Так что приношу свои извинения. Сейчас же всё исправим. Она поднесла коробку к голове:

— Аллё! Василиса? Слушай, тут такое дело. Раритетный заказ. Бабушка-сказочница в инвентарной описи номер перепутала, клиенту был нанесён матущерб. Что? Да, живой, — Щука искоса глянула на клиента. — Вода не понадобится. Дай-ка мне Петра Горыныча.

Наступила пауза.

— Пётр Горыныч! — медовым голосом поздоровалась Щука. — Дорогой, дельце крохотное к тебе. Поколдуй для меня по поводу штрафной стояночки. Там сегодня печка образовалась… Номер транспортного средства? Да какой номер, дружок! Артефакт. Кирпичный, два на два, белёный извёсткой. Вот-вот. Отправь, будь ласков, на улицу Пушкина, 3 дробь 2. Сделаешь? Уже? Ай, молодца. Ну, до встречи.

Щука широко улыбнулась Емеле.

— Готово, дедушка. Печь ваша в целости. Дома дожидается. Так что возвращайтесь, подбросьте дровишек и на боковую. Ага?

И хотела уже нырнуть…

— А как же, матушка-благодетельница с заклинанием? — осмелился дед. — Нельзя ли мне время от времени твоё «по щучьему велению» пользовать?

— Извините, Емельян Иванович, у нас уже двести лет как все услуги платные. А у вас, я извиняюсь, не то что рабочего стажа, и пенсионного обеспечения… кот наплакал. Плюс страховка. Обслуживание. Дорогой прейскурант. Ничего не выйдет. Авторские права на издание сказки вы не оформляли, доходов — ноль.

Емеля из сказанного уловил половину, но дело ясное — швах. Сник. Щука сочувственно оглядела деда.

— Слушайте, вам бы это, бросить уже молодецкие замашки. На печках кататься да принцесс воровать хорошо в юные годики. А нынче времена не те, и дороги уже не дороги, а транспортная инфраструктура, и за нарушения ПДД могут штраф влепить такой, что мало не покажется.

— Чего нарушение? — не понял Емельян.

— Проехали. У меня к вам конструктивное предложение.

— Чего?

— Давайте-ка мы заклинание с печки снятое на социальную пенсию переведём. Как?

— Это зачем?

— Затем, что станут волонтёры каждую неделю соцпакет доставлять. Молоко там, хлеб, колбаски полкило, яиц десяток.

— На кой мне? И свои есть.

— Да я про куриные.

— А! Самогонки у них, бузотёров этих, нет, не знаешь?

— Волонтёры они. Нет, алкоголь — это противозаконно. Ну так что? Будем ченьч… замену оформлять?

— Ладно, — покорно согласился Емеля. — Пенсия так пенсия. Может, и правда, пора.

— Вот и ладушки. Только не забывайте дверь открывать, когда постучат. Сказочной старости вам.

Круги на воде разбежались. Смеркалось. Дед Емельян вздохнул, отряхнул травинки с коленей и побрёл по косогору к дому. На душе у него после всех несчастий, что днём приключились, отлегло. Труба уже дымилась, пахло парным молоком и летом…

 СМУЩЕНИЕ  

Вениамин не сразу понял в чём дело. Он бы вообще не узнал про оплошность, если б не конопатый мальчуган, что гнал самокат навстречу и в оба глаза пялился ему ниже пуза. А проскакивая мимо, ещё и нагло ухмыльнулся.

Веня растерянно прошептал: «Сопляк!» На него вдруг напало смущение. Отчего — не ясно, но стало как-то не по себе. Испачкался? Пудра от пончиков, что ли, просыпалась? Вряд ли. Ни пудра, ни пончики, ни крем из начинки под низ живота попасть не могли. Как?! Туда и заглянуть-то — либо сэлфи делать, либо к зеркалу бежать. Гаджета у Вениамина не было, да и зеркала тоже. Что разглядел там этот шкет?

Лезть руками под живот Веня не решился. Навстречу шли люди. Неудобно же. Парк переполнен в воскресный день. Что подумают, если он начнёт у себя в штанах шарить?

Смущенный Веня вспомнил о покупке мороженого, из-за которого, собственно, тут оказался, и поплыл чуточку быстрее, выискивая глазами, куда бы свернуть по дороге да разобраться в чем дело. Живот грузно хлюпал впереди него. Быть толстым не зазорно. Но и неудобно, что тут скажешь. Так уж вышло. Если кто-то мог отказать себе в лишнем пончике или ватрушке, то Вениамин нет. С детства.

Подходящее местечко вскоре нашлось — обнесённый кустами, заброшенный летний павильон. Веня неловко ушёл за угол, замер и нащупал правой рукой ремень. На месте. Гульфик? Точно — блин! — забыл застегнуть ширинку. Вот чего он пялился.

Опасливо оглядываясь, Вениамин приступил к ликвидации причины смущения. На поиски пуговицы ушло не меньше минуты. Безрезультатно. Нет пуговицы. Поискал ещё. Куда пропала?! Он упорно ощупывал ремень, ширинку, потом зачем-то полез в карманы. В конце концов заглянул в нагрудный. Пуговицы не было. Вениамин вдруг понял, что посреди парка, в ясный осенний день остался без пуговицы, с расстегнутой ширинкой. Вот тебе и мороженое.

В таком виде дальше не пойдёшь. Хоть плач.

Веня привык к ударам судьбы, но остаться без лакомства — это уж слишком. Мысль о спасении пришла ему в голову буквально мгновение спустя. Он смахнул с носа капельку пота и медленно, но гордо расстегнул рубаху. Ремень — вещь при его комплекции совершенно необходимая и сейчас спасал положение — крепко держал штаны. А рубашку Веня аккуратно снял и, пыхтя и отдуваясь, повязал на пояс. Так-то! Теперь ничего не видно.