Смеётся… дурашка.

Вот шальная. Хотя… опять же, понять можно. Жизнь — одна. Вот и суетятся. Дёргаются, спешат, дают, отбирают, туда-сюда, туда-сюда… Будь у меня одна, я бы тоже, наверное, как дурачок, смеялся над бантиком без отдыха и смысла. Верно! Дети, они и есть дети. А с малышей какой спрос? Простить да забыть.

Э-э-э! Но за хвост-то зачем? За хвост! Опять за своё, — фу, ты! — моё, то есть… Ох, уж эти малыши!

Одно слово — люди.

 КОФЕ СО СЛОНОМ  

Как вы обычно реагируете, когда ранним утром зелёный слон влетает в окно? Прячетесь под кровать или замахиваетесь на него кулаком, верно?

А надо всего лишь сказать: «Здравствуй!»

Вот если бы кирпич разбил стекло, молния ударила в подоконник, ветер неожиданно распахнул ставни… тогда да, можно испугаться. Но слон!

Его бояться не нужно. Весь фокус в том, что слоны очень крепко спят по утрам. И видят сны, в которых летают по небу. Иногда, само собой, предрассветный бриз заносит одного из них к кому-нибудь в форточку и тот, медленно-медленно раскачиваясь, парит под потолком. Это со всяким случается, подумаешь! Но если вы опасаетесь, что зелёный слон запросто подсядет к столу и выпьет чашку кофе, то зря. Без приглашения они только прилетают, а вот за стол — ни-ни.

Приглашайте. Только, пожалуйста, шёпотом. Иначе разбудите, гость шлёпнется на пол, будет расстроен, начнёт извиняться… А это не хорошо. С гостями так нельзя.

Тихо-тихо прошепчите, мол, присаживайтесь, уважаемый. Вам чай или кофе? Покрепче или с молоком? И чашку не забудьте вон ту, в горошек. Очень любят слоны пить из чашек в горошек. Понятия не имею, почему.

Хлопот он вам не доставит. Слоны во сне не разговорчивы, поэтому выпьет, к примеру, кофе со сливками, скажет: «Пфу-ф-ф» — потом улыбнётся, добавит вежливо: «Спасибо большое!» — и улетит восвояси.

А вы ещё внукам будете рассказывать, как пили кофе со слоном. Если, конечно, не станете на него кулаком замахиваться или шуметь лишний раз.

Вот так.

 УТРО ГОДА  

За всё раннее утро городок не издал почти ни одного звука. Разве что где-то собачонка тявкнула да, ворочаясь во сне, чья-то бабушка пукнула. Освещая усыпанные снегом крыши, ало, безмолвно, почти застенчиво поднималась заря. Ей, чистой и целомудренной, было стыдно. И стыд, растекаясь по небесным щекам всё более красно, всё более пышно, усиливался по мере того, как в морозных сумерках проступали жуткие последствия ушедшей ночи.

А ночка выдалась та ещё. О её разгульном темпераменте прежде всего свидетельствовала ёлка. Назвать жалкие останки полусгоревшего и обломанного со всех сторон хвойного деревца ёлкой, разумеется, можно было с большой натяжкой. Печальная участь праздничного символа оказалась не только тяжела, но и фатальна. Погиб символ. Спёкся. Оплавленные нити пластмассы с грустью свисали с его поникших ветвей и колыхались на ветру, словно рваные знамёна поверженных полков.

На обледенелых тротуарах, всё ещё густо пахнущие порохом, валялись многочисленные куски коробок из-под шутих вперемежку с гильзами. Газоны покрылись, как залапанные грязными руками стёкла, мокрыми следами неведомых существ. Да так, что невозможно было отличить людские от иных, совсем не похожих на человеческие. Странно казалось, глядя на последствия пронесшейся стихии, не обнаружить в сухой траве окровавленных мечей, рогатых шлемов и тел самих павших. Без них пейзаж выглядел не полно, как-то незавершённо, а оттого ещё более уныло.

Десяток ворон, тем не менее, в поисках наживы шастали меж кустов, с любопытством переворачивая обуглившиеся бумажки гирлянд, пустые консервные банки и прочую шелуху.

Брейгель, полюбуйся он таким зрелищем, с удовольствием переписал бы «Охотников», открыв их усталому взгляду непревзойдённую картину разрухи, пепелища и запустения.

Тем временем, начинался день. Первый день следующего года.

 ЗАМИНОЧКА  

Из всех новогодних традиций, с которыми я познакомился в детстве, особенно запала в душу одна. После того, как салаты-винегреты накрошены, селёдка упрятана под шубу, ёлка наряжена, а стол накрыт, мы ждали полночь. Но не дома. Встречать Новый год отправлялись в подъезд и на улицу. Так было заведено — вернуться в квартиру нужно вместе с праздником. Как бы, заново.

И вот мы празднуем.

Шумно! Гости. Соседи. Суета. Разговоры. Смех. Схватили бокалы, накинули кто пальто, кто шубу, кто шарф — высыпали во двор. Особенно понравилось, что взяли с собой шипучку. И мне бокал достался с напитком. Почти по-взрослому.

А кругом народу — полно. И откуда-то донеслось: «Ура-а-а!»

И хором: «С Новым го-о-одом!»

Я тоже кричу что есть мочи: «С Новым!»

А снежок сыплет, огоньки бенгальские сверкают и настроение счастливое-счастливое.

Потом опять громкое: «С Новым годо-о-ом!»

Все поздравляют, обнимаются, хохочут. Праздник! Настоящий.

И по домам.

Вот тут-то мне традиция и запомнилась. Особенно. Потому что впопыхах, пока собирались, забыли ключ от квартиры.

А дверь, как положено, захлопнулась.

Оп-па!

Немая сцена, пока улыбки хозяев и гостей на мгновение слетают с губ, будто стайка диких голубей… Пауза. Помню, будто сейчас. А сердечко предательски:

«Ёк!»

И бокал, как назло, возьми да выскользни из руки. И в полной тишине — хлоп! — об пол. На мелкие кусочки. Я покраснел как рак. Ну, думаю…

Отец улыбнулся:

— На счастье.

— На удачу! — махнула рукой мама.

Тут сразу опять смех, шутки… кто-то к соседям — перелез через балкон и… вот мы уже входим в Новый год. Тепло, ёлка, подарки…

А заминочка в памяти всёже застряла. Да так и осталась. Как царапинка на полировке. Всё потому, видимо, что в бокале-то ещё оставалось чуть-чуть…

 МУХА  

Ноябрь. Включили отопление, и в комнате проснулась осенняя муха. Сонно жужжа, пролетела над головой, напомнив одну школьную историю. Вот эту.

В пятом классе нас с Вовкой посадили на первую парту. Никто на первой парте сидеть не любит — это ясно. Но у меня хромало зрение, а он частенько хулиганил. Так судьба в лице классного руководителя нами и распорядилась. Правду сказать, педагогическая уловка не сработала. Я, сами понимаете, не стал лучше видеть, а Вовка безобразничать. Больше того, мой сосед поставил перед собой цель — пересесть обратно на задний ряд. И, в конце концов, желаемого добился.

Вот уже целую неделю учительница литературы, стройная и хрупкая Анжелика Васильевна, вздрагивала при каждом Вовкином движении. Ну, ладно, не при каждом. Но если его рука лезла в карман… в её глазах вспыхивала неподдельная тревога, а то и настоящая паника.

— Вова? — прерывая рассказ о литературных достоинствах русской народной сказки, восклицала она.

— А? — устремляя на учительницу синеву своих невинных глаз, отвечал Вовка.

— Что там у тебя? — с подозрительностью контролёра на секретном заводе вопрошала Анжелика Васильевна.

— Ничего, — пожимая плечами, Вовка показывал пустую ладонь.

Пока тревога чуть-чуть утихала, класс начинал улыбаться и перешёптываться, но Анжелика до конца урока разговаривала дрожащим голосом. Фокус в том, что дама она, мы хорошо знали, была очень впечатлительная. И Вовка этим идеально воспользовался.

Неделю назад, во время такого же урока, пока Анжелика Васильевна вещала что-то о похождениях Пришвина в заповедном краю, мой сосед по парте незаметно сунул руку в карман и вынул оттуда… муху.

И положил перед собой на ладонь. Делов-то. Муха и муха. Чёрная.

Анжелика, продолжая рассказ, внимательно посмотрела на Вовкину ладонь. Это была её роковая ошибка.

Вовка демонстративно поднёс ладонь ко рту и… слизнул муху.

Рассказ о заповедных краях тут же оборвался на полуслове.