– И что? – спросил я. – Будете вскрывать и выпрямлять?
– А смысл? – удивился отоларинголог. – Доживете и так.
Больше я в эту поликлинику не ходил. Я доживал не болея, а ходить по кабинетам в поисках скрытых недугов было неинтересно.
Библиотека имени И. С. Тургенева
В ушедшем городе я любил бывать в библиотеках. Там можно было курить в маленьких душных комнатах, флиртовать с девушками и иногда листать старые книги, от которых пахло пылью. Девушки из библиотек были особенные. С ними было приятно часами бродить по переулкам, рассказывать анекдоты из жизни поэтов Серебряного века и наслаждаться вечным «не надо!», когда моя рука нечаянно касалась каких-либо мягких и приятных мест. Они не обижались, когда я им долго не звонил, просто замолкали, тихо дышали в трубку и ждали моих сбивчивых оправданий.
Библиотека-читальня имени И. С. Тургенева, вероятно, существовала и в ушедшем городе. Она как-то незаметно для меня перенеслась в новое время, померкла рядом с богатым архитектурным кошмаром здания театра «Et Cetera», но выстояла, несмотря на явно некоммерческий характер своей деятельности. В одной из комнат читальни был вайфай. Эта комната была заполнена молодыми, красивыми людьми. В других было пусто и пахло старым деревом. Читать мне не хотелось, девушки меня не интересовали, и я ушел.
ВСХВ-ВДНХ-ВВЦ
Во всех трех названиях присутствует слово выставка. В городе, которого больше нет, сюда и правда что-то тащили и выставляли. То, что тащили комсомольцы и молодые ученые, помещали в специальный павильон. Если что-то шло не так, то списывали на молодость.
В этом павильоне всегда кипела бурная жизнь, там влюблялись, ссорились, говорили о смысле жизни и приходили к выводу, что смысла особого нет, но надо веселиться, пока можем.
А дальше будет видно.
Когда в новом городе я пью чай на кухне, то вижу из окна этот павильон. Сейчас там продают меха, от метро к павильону ходит маршрутное такси, повсюду стоят замерзшие личности с рекламой. Никто не помнит про наивную молодежь ушедшего города, которая на что-то надеялась, подготавливая макеты для выставок.
Я всегда любил гулять по ВДНХ. В старом городе там было немножко голодно, и я много времени проводил в очередях за стаканом кофе и сосиской с куском белого хлеба. Был еще ресторан «Золотой Колос». Там можно было сидеть на открытой террасе и курить, ожидая прихода официанта.
Давно, когда ушедший город был бесшабашно веселым и уверенно шел к победе коммунизма, к тестю приехал в гости бизнесмен из Ирана. Они сходили на ВДНХ, что привело иранца в состоянии шока.
– Хочу лицензию на продажу еды на этой выставке, – простонал иранец. – Хотя бы на год. После этого я могу бросить все дела и наслаждаться богатством и спокойствием до конца своих дней.
Тесть объяснил иранцу, что такое развитой социализм, но иранец не понял.
Сейчас такую лицензию получили многие и голодать на ВДНХ не приходится. Особенно хорошо представлена кухня Северного Кавказа. Однажды я рискнул купить хачапури и потом долго не мог понять, почему от невинной лепешки с сыром появилась изжога. «Слабоват стал желудок!» – с огорчением подумал я, вспоминая харчо в Верхней Сванетии, когда каждую ложку огненной красной жидкости надо было запивать вином, чтобы не умереть от ожогов и удовольствия!
Космонавтика… Около ВДНХ остался кусочек, где о ней помнят. Бюсты первых космонавтов, конструкторов… На почетном месте у взлетающей ракеты сидит Циолковский – мечтатель и переоткрыватель.
Он переоткрыл молекулярную теорию газов, переоткрыл формулу Мещерского для движения тела с переменной массой… Наивна его критика теории относительности, смешно читать про чувствующие атомы, про почти бесплотных инопланетян, влияющих на нашу жизнь. Но надо отдать должное, что этот чудак в маленькой Калуге, мечтал о полетах в космос, придумал многоступенчатые ракеты, вывел формулу для второй космической скорости. Всю жизнь что-то изобретал, мастерил и не обращал внимание на тех, кто тыкал в него пальцем, а потом крутил этим пальцем у виска.
Я долго возмущался, что на почетном месте сидит не Сергей Павлович Королев, а этот чудак. А потом махнул рукой, решив, что этому мечтателю в отрыве от научных журналов и нормального делового общения думать о космосе было гораздо сложнее, чем Королеву. Мечтать – это тоже труд. Особенно в конце жизни.
А на другой стороне шумного проспекта стоит гостиница «Космос». Перед входом – памятник генералу Шарлю де Голлю. Генерал к космосу отношения не имел, но здание построили французы перед Олимпиадой 1980 года. Так что памятник – это скорее символический подарок строителям и проектировщикам гостиницы. По ночам на верхних этажах мигают синие лампочки. Вероятно, они символизируют умирающие и вспыхивающие звезды в глубинах вселенной.
Электрички
Давным-давно, когда вся страна обсуждала новые машины с диковинным названием «Жигули», у меня на письменном столе лежало стекло, а под ним карта Подмосковья для охотников и рыболовов. Я быстро выучил названия всех городов и рек, знал куда и откуда ведут основные дороги и был поражен, когда я однажды проехал на велосипеде пятьдесят километров по отличному пустому шоссе, но потом не смог найти это шоссе на любимой карте.
Но это мелочи. Основные города реально существовали, и однажды я начал освоение Подмосковья. Сначала на электричках с рюкзаком и байдаркой, а потом на машине с корзинкой еды и теплыми одеялами.
Электрички мне нравились. Там можно было дремать, поглядывая на мелькающие за окном елки с березами, или читать книги. Дальше первой страницы я обычно не продвигался, но важна была возможность, и электрички ее предоставляли.
Я стоял на перроне Белорусского вокзала и смотрел на новый город. Вокруг было темное и очень холодное утро. Рядом стоял паренек лет семнадцати, он пил пиво из горлышка большой бутылки и во время передышки затягивался сигаретой.
– Не боишься, что пиво замерзнет? – спросил я паренька.
– Не успеет! – гордо ответил он и быстро высосал оставшиеся пол-литра.
Я огляделся и почувствовал, что сейчас что-то произойдет.
– Поезд Москва – Бородино прибывает на шестую платформу первого пути! – раздался довольно ласковый, но заспанный женский голос из репродуктора.
Я долго думал, как у первого пути может быть шестая платформа, но решил, что так надо, и успокоился.
Предчувствие чуда меня не обмануло. С тревожным гулом к платформе подъехала машина времени. Она была красного цвета и шипела, пытаясь открыть двери. Дверь передо мной не открылась, и мы с пареньком бросились к соседнему вагону.
– Вот блин, – сказал он. – Ни разу не угадал!
От нового до исчезнувшего был один шаг. Я с волнением вошел в тамбур, посмотрел на замерзшие окна, почувствовал застарелый запах окурков, прочитал, что в тамбурах курить запрещено и понял, что я перенесся в семидесятые годы прошлого века.
– Опять ни хрена не топят! – сказал паренек, бросил окурок на пол, придавил его каблуком и вошел в вагон. Я последовал за ним.
Внутри под полом бойко стучал компрессор, сиденья, покрытые искусственной кожей, были холодны, на окнах изморозь, в которой легко было продышать дырочку, чтобы смотреть на небоскребы Москва Сити и на огромные жилые дома, возвышающиеся одинокими пиками среди серого малоэтажного однообразия.
Вскоре я стал замерзать. Я положил перчатки на сиденье, чтобы хоть немного изолироваться от холода, но тогда стали мерзнуть руки. Я поднял капюшон пуховки, засунул руки в рукава и попытался задремать. Мысли крутились вокруг теплой жилетки, которую я забыл надеть перед выходом.
– Москва – третий Рим! – вдруг сказал мужчина, сидевший напротив. – На пути из варяг в греки!
