Я представил, и мне стало нехорошо.

Это терпимо, если экскурсовод – любимая женщина. Тогда ее можно взять за руку и сказать загадочно-романтичное: «А я все равно тебя люблю!» А потом долго оправдываться за «все равно», благополучно пропустив и дом графа Михаила Толстого, и «чижика-пыжика», которого, наконец, прилепили так, что украсть его можно только со всей Фонтанкой.

Я самый неблагодарный слушатель для тех, кто порывается поразить меня эрудицией.

Во-первых, я быстро устаю от любой болтовни. Особенно, если постоянно нужно кивать и хвалить собеседника.

Во-вторых, я сам люблю рассказать какую-нибудь неприличную историю, и мне не нравится, когда паузы, оставленные для моих реплик, слишком коротки.

В-третьих, я не верю сказанному. В последнее время я перестал верить и написанному, но об этом потом. Моя первая жена говорила, что до свадьбы я всегда говорил уверенно и знал все обо всем. После свадьбы я стал осторожнее, и хоть продолжал говорить уверенно, но стал добавлять, что возможны и другие варианты.

Намекнуть эрудиту на возможность существования других вариантов, это тоже самое, что усомниться и покуситься на святое, на что тебе, простому смертному, и смотреть-то не положено!

И еще. Мне трудно представить себе людей, которым одинаково интересно, что происходило 11 марта 1801 года в Павловском замке и как выдавали пропуска гостям Анны Ахматовой, которая жила на территории секретного института и у нее был пропуск с указанием должности «Жилец». Если тебя сегодня интересует Павел Первый, то надо временно оставить Анну Ахматову в покое.

И время…

Я сделал открытие, что зимой по утрам в этом таинственном городе время идет очень быстро. День вообще пролетает незаметно, а потом начинается бесконечный вечер.

Выпил ты утром кофе, посмотрел сквозь окно на низкие ноябрьские облака, прислушался к шуму большого города и глянул на часы. Лучше бы ты этого не делал! Куда исчезает время, когда его и так мало? Ты достаешь карту Питера и ладонью прикрываешь места, куда уже не попадешь. Ладоней не хватает. Ты выходишь на улицу и идешь так, как летят перелетные птицы. Где-то внутри у тебя компас и твердое убеждение, что сегодня попадешь туда, где тебе станет тепло и хорошо.

Но это будет потом. А пока ты идешь по стылым тротуарам, трогаешь холодные черные решетки и смотришь на неброские краски домов над Мойкой, над Фонтанкой, над каналом Грибоедова…

На канале Грибоедова заходишь в казенный дом, чтобы распечатать электронный билет на поезд, который унесет тебя из этого холодного чуда. Номера билета у тебя с собой нет, ты наивно суешь в справочное окошко паспорт, чтобы тебя нашли в компьютере и сказали номер. С таким же успехом ты мог сунуть в окошко бутерброд с колбасой. Компьютер РЖД надежно хранит свои тайны.

Неотвратимо приближается время обеда. Находишь пирожковую кофейню и по ценам понимаешь, что случайно попал в очень значительное место. У окна свободно. Ты сидишь, ждешь официантку и смотришь на Казанский собор. Полное чувство нереальности, которое усиливается, когда приносят пирожки и кофе, пролив его из бокала на блюдце с красивой салфеткой. Потом к тебе подходят две красивые девушки и просят выйти вон. Оказывается, ты заслонял собой ракурс, а им надо было взять друг у друга интервью. Ты думаешь, что неплохо бы и у тебя взять интервью под рюмочку коньяка, но ты чужой на этом празднике молодой жизни. Пока тебе надо стоять грустным столбом у стенки и ждать, когда девушки нащебечутся за столом, где остывает твой кофе.

У Казанского собора много верующих. Они долго размашисто крестятся, а потом, отпихивая меня локтями, пробираются в переполненный храм. Внутри тепло, поет невидимый хор, горят свечи, атмосфера грустного праздника.

Казанский собор в Питере – это нечто уникальное. Он должен был напоминать собор Святого Петра в Риме с его знаменитой площадью. Почему православная церковь должна напоминать центр католицизма? Много загадок было в умах градостроителей.

Но получилось красиво! Мне нравится это собор. И я доволен, что Михаил Кутузов покоится в его стенах. Я, наконец-то, добрался до знаменитых северных ворот – это копия барельефов Жиберти «Врата рая», украшающих баптистерию кафедрального собора во Флоренции. Почему мне было важно найти эти ворота? Наверное потому, что во Флоренции я был больше озабочен поиском интернет-кафе и куртки из тонкой кожи, а «Врата Рая» промелькнули перед глазами быстро, оставив в памяти черный квадрат, который я решил заполнить позже.

Разочарование? Да, конечно! Какой русский человек не найдет повод, чтобы разочароваться в чем-либо. Мое разочарование, к счастью, было мимолетным. Не смог я подойти к северным воротам. И к колоннам не смог подойти из-за ограждения. Почему? А чтобы не писали там ничего! Даже Медного Всадника огородили забором. А то напишут около задницы медного коня «Ося и Киса были здесь», а ты потом гадай, что это значит?

На Дворцовой площади было пустынно и как-то малопразднично. Туристы проходили ее быстро, но успевали сфотографировать Александрийский столп на фоне башенных кранов. Я сделал грустный снимок без столпа, предвидя, что меня заругают за искажение величественности и полного отсутствия благоговения. Но я по-другому не умею.

Стрелка Васильевского острова. Уже это словосочетание заставляет сердце биться, а душе требуется глоток горячительного. Как будто и нет ничего интересного. Серая вода, бегущие на север низкие тучи, мокрый ветер, салатовая линия Зимнего, шпиль Петропавловки, красные носы у невест в белых платьях, веселые гости, незаметно наливающие жениху, медведь с огромными когтями и с замотанной мордой, морячок в черном бушлате, рядом с самодельной пушкой на колесах от сенокосилки. С медведем и морячком можно сфотографироваться. А можно отвернуться от бесконечной Невы, натянуть капюшон, чтобы стало тепло и уютно, смотреть на здание биржи, не обращая внимания на надоедливые капли дождя.

Я никогда не был за зданием биржи. И не знал, что там нет людей. Нет невест, нет туристов с фотоаппаратами, нет даже дорожных рабочих, которые, казалось, были везде. Там тихие улицы, которые называются линиями. Там университет, ботанический сад, там спокойно и прекрасно. Немного дальше дворец Александра Меншикова.

Как непрост был Александр! Готовый, не задумываясь, отдать жизнь за царя, он же был главным вором в государстве. Выйдя из ниоткуда, он стал незаменимым. Он окружал себя роскошью, как все, кого в детстве обижала судьба. И ему все прощали. Прощали потому, что он умел быть другом и умел работать.

В этом дворце до революции было кадетское училище, где учился Александр Суворов. Потом центральные залы закрыли, а на задворках разместилась военная академия тыла и транспорта. Я пишу это со слов женщины, которая сидела в дальнем зале дворца и была единственной, кто не шипел на меня, увидев фотоаппарат, и не удивлялся моего желания перешагивать через ленточки, чтобы, например, проверить качество матраса на кровати хозяина дворца. Она была чудесной, искренне хотела, чтобы любой, кто вошел в ее зал, узнал хоть малую толику того, что знала она.

Не буду описывать дворец подробно. Кому интересно – посмотрите в Гугле. Я только скажу, что после него можно было оканчивать прогулку.

Это для того, чтобы не расплескать то неуловимое, что связывает всех нас с далекими годами, когда синяя голландская плитка считалась верхом изысканности и ею украшались спальни.