— Ты знал? — Напустился он на дядю Мишу. — Знал, да?

— Конечно, — фыркнул тот в усы. — Как не знать? Я же Арсения после первого обращения домой отводил. А как бы иначе он туда попал? С шестого этажа ведь сиганул.

Кстати, в своё время меня этот вопрос тоже беспокоил. Самое время прояснить некоторые моменты.

Но Муромского даже просить не пришлось. Вернувшись за столик, он наполнил наши чашки чаем и заговорил.

— Мне было известно, что превращение происходит в первую же ночь после обретения берендеем своего Знака. Потому, Сеня, пока ты чаёвничал в гостиной, я незаметно позаимствовал твои ключи и сделал слепки. Потом быстро выточил дубликаты и отправился на оговоренное место встречи. А после того, как ты прикончил ту жуткую тварь, спокойно вернул тебя в квартиру.

Да, чувствуется, что дядя Миша — бывший преподаватель. Истинный мастер слова. Вроде и правду сказал, а ­сколько всего оставил нераскрытым! Почему, к примеру, он был так уверен, что я отправлюсь на эту встречу? И что оборотень окажется там же? Впрочем, всё недосказанное может относиться к запретным темам, и излишнее любопытство только навредит. А значит — подожду.

— Признаюсь, тогда твой облик меня тоже весьма озадачил, — продолжал Муромский. — Почему-то вместо медведя ты превратился в сенбернара.

— В московскую сторожевую, — поправил я.

— Нет, дружище, не в сторожевую. В чистокровного сенбернара: мордастого, брылястого и слюнявого.

Что ж, не буду спорить. Я-то мог судить лишь по ночному видео, качество которого оставляло желать лучшего, да по невнятному описанию друзей.

— Кстати, а тот пьянчужка у общаг… Его же порвал оборотень! Он не начнёт превращаться?

Михаил Семёнович немного помолчал, видимо, взвешивая опасность вопроса.

— Нет, не волнуйся, — наконец, ответил он. — Не начнёт. Я смазал его раны берендеевской слюной. Ты был так рад меня видеть, что буквально всего перепачкал этим ценным снадобьем. Хватило бы на добрый десяток укушенных!

Владихор отставил опустевшую чашку, довольно крякнул и повернулся ко мне.

— Удивительное дело, — задумчиво проговорил он, почёсывая бороду. — А всё-таки, почему же ты не медведь? Разве только… Вот что, внучок, вспоминай-ка, в день перед первым обращением ты, случаем, с псиной какой не поцапался?

— Да сейчас уже и не припомню, — растерянно пожал плечами я. — А считается весь день, или только после ­получения медальона?

— Весь. С самого утречка.

Пришлось основательно напрячь память. За последние две недели столько всего произошло… Сейчас не помешал бы Ванин эльфийский обруч!

Кажется, до обеда я сидел дома, спокойно пил пиво и читал книги, пока не позвонил Чахлик…

— О! — Осенило меня вдруг. — Днём я был на даче у бывшего начальника и валял дурака с его псом! А вечером… Вечером столкнулся с оборотнем. Отнял у него нож, а потом… Да, точно! Когда я осматривал обиженных им псинок, они меня куснули! Не до крови, но чувствительно.

— Ага! Тогда понятно! — Двоюродный дед радостно стукнул кулаком по столу, отчего самовар подпрыгнул и обиженно зашипел. — В этом-то всё и дело! Издавна в берендеевских общинах бытовал обычай: молодого воина в день вручения Знака запирали в клетке с диким лесным медведем. Заработав несколько царапин и укусов, тот обретал способность принимать медвежье обличье. Когда же племя переселилось в города, Зверем-инициатором становился старший в роду. А тебя, стало быть…

— А меня инициировал Артур и стайка бездомных собачек, — закончил я его мысль. — Что ж, с этим вопросом разобрались. Теперь хотелось бы узнать…

— Думаю, на сегодня хватит, — строго оборвала меня Бася. — Пора нам в трактир возвращаться. Гляди, темнеет уже, а путь неблизкий. Не забыл, что завтра у тебя важный и тяжёлый день? Нужно привести себя в порядок, отдохнуть, выспаться, и так далее. Не идти же на собеседование с сонной помятой рожей?

Хозяева нас задерживать не стали. Кажется, они даже обрадовались избавлению от моих нелёгких вопросов. Что же, я прекрасно их понимал, потому от души поблагодарил за гостеприимство и извинился за доставленные неудобства.

— Да ничего! Рад, что ты наконец-то прибыл, — пожал мне руку дядя Миша и опустил глаза. — Ты, друг Арсений, за скрытность на нас не серчай. Не свои тайны бережём.

Разумеется, я уверил его, что всё понимаю и ни капли не обижаюсь. Но в глубине души всё-таки обиделся.

— Ну, бывай, внучок, — Владихор крепко, по-родственному, прижал меня к груди. — Сегодня тебя, так уж и быть, отпускаю. Отдыхай пока, сил набирайся. А вот завтра настоятельно прошу ко мне на поселение. Это здесь, рядышком. Соседние ворота. И не спорь! Покуда в столице ты, жить у меня будешь.

Признаюсь, от дядушкиного приглашения у меня потеплело на душе. Ведь это так здорово: попасть в совершенно чужой мир, и вдруг встретить здесь своего родственника!

Пообещав прибыть ближе к вечеру, я повернулся к Ольге.

— Удачи тебе завтра, Арсен-царевич! Уверена, всё будет хорошо! — Красавица-хозяйка заглянула мне в глаза, быстро чмокнула в щёку и, вспорхнув на крыльцо, скрылась в доме.

Мы с Басей вышли за калитку и двинулись в сторону троллейбусной станции.

— Ну и как? Ты доволен встречей? — Негромко мяукнула кошка. — Узнал всё, что хотел?

— Тяжело сказать, — честно ответил я. — И да, и нет. Вроде бы и ответы получил, только далеко не те, на которые рассчитывал. Был бы Муромский чуть пооткровеннее…

— Угу. И нарвался бы на крупные неприятности, — ­завершила мысль киса. — Он же тебе вполне прозрачно на это намекнул. Так что всему своё время.

— Да понимаю. Потому не сержусь и… почти не обижаюсь. И так от новой информации голова пухнет. Ведь теперь некоторые моменты воспринимаются совершенно иначе.

— Да? Это какие же?

— Ну, к примеру, могу с уверенностью сказать, что в тот день дядя Миша попался мне навстречу далеко не случайно. Ведь с того момента всё и закрутилось.

— А мне кажется, закрутилось всё намно-о-ого раньше, просто ты этого ещё не понял, — загадочно мяукнула киса, после чего надолго замолчала.

В быстро темнеющем небе проклюнулись точки первых звёзд. Совсем рядом, в центре города, кипела развесёлая ночная жизнь. Здесь же, чуть в стороне от главных улиц, было тихо и на редкость пустынно. Не видно ни стражи, ни случайных прохожих. На столбах сияли редкие фонари, отчего тени под домами и деревьями казались только чернее и гуще.

Мне стало неуютно. Намного неуютнее, чем в диком лесу без единого огонька вокруг. Казалось, из тьмы подворотен за нами пристально наблюдают десятки недобрых глаз.

— Ну что, далеко нам ещё? — Нервно озираясь, спросил я у бегущей рядом кисы.

— Ближайшая станция — «Университет», до неё около версты, — спокойно ответила та. — Да не верти ты головой, иди спокойно. Никого здесь нет.

Прислушавшись к своим ощущениям, я ей не поверил. Более того: мне послышался подозрительный шорох из ближайшего переулка. Рука сама собой потянулась к карману, и в ладонь услужливо ткнулась гладкая рукоять дубинки.

В тот же миг дорогу нам преградила высокая нескладная фигура в сером рванье. Кошка коротко зашипела и испуганно шмыгнула мне за спину.

— Ну вот, а ты говоришь — никого нет, — криво усмехнулся я, демонстративно поигрывая подарком Златояра. — Слушаю вас, товарищ. Библиотеку ищете?

«Товарищ» растерялся, отступил на шаг и даже как будто стал ниже ростом.

— Я… Э-э-э… О великодушнейший! — Гнусаво проблеял он, не сводя с дубинки заворожённого взгляда. — Может ли несчастный Кадум, единственный пятый сын бедного хана Сарата, рассчитывать на твою щедрость и попросить пару жалких монет на мисочку плова из мяса наихудейшего барашка?

— Думаю, может, — кивнул я, вытаскивая несколько медянок. — А чего он сам не попросит? Стесняется?

Брови незнакомца взметнулись так высоко, что едва не скинули с головы грязно-белый тюрбан.

— Он… Он просит! Просит! Я и есть Кадум ибн Сарат, бедный сын пятого несчастного… Короче, я это, я!