Я ничего не отвечаю. Она может попросить его отозвать так называемых псов, но я не верю, что он это сделает. Уит не успокоится, пока я не уеду из кампуса. Но даже в таком случае мой уход, скорее всего, все равно его не удовлетворит.

Убедившись, что Сильви под присмотром медсестры, я спешу обратно в класс для отбывания наказания, едва не срываясь на бег. Ни за что не хочу заработать очередное наказание из-за того, что задержалась дольше положенного. Я врываюсь в класс и киваю Мэтьюзу, когда он поднимает на меня взгляд. Он ничего не говорит.

Молчу и я.

Кажется, я прошла испытание.

Я продолжаю готовиться к эссе по «Ромео и Джульетте» и делаю заметки. Пишу и переписываю вступление. Оно занимает все оставшееся время, и я вздрагиваю, когда Мэтьюз объявляет:

– Все свободны. Хороших выходных.

Все спешно собирают вещи. Мэтьюз подходит к окну и закрывает его, перекрывая потоки холодного ветра, задувавшего в класс.

– Неудивительно, что она закашлялась, – говорит он.

Хм. Может, он не такой уж плохой. Но я все равно ему не доверяю.

Я уже готова выйти из кабинета, когда понимаю, что Эллиот стоит прямо на пороге и сверлит меня свирепым взглядом. Он нагоняет меня и не отстает, пока я быстро шагаю по коридору. Бегом спускаюсь по лестнице.

Он не говорит ни слова, и это жутко. Лучше бы наговорил мне кучу гадостей.

– Отстань, – бросаю я, когда мы выходим на улицу. Рядом никого нет. Солнце полностью скрылось за жуткими черными тучами, где-то вдалеке гремит гром.

– Теперь рядом никого, кто может тебя спасти, – говорит он с широкой улыбкой.

– Меня не нужно спасать. Просто снова врежу тебе по яйцам, – отвечаю я.

Эллиот отступает на шаг.

– Почему ты такая?

– Какая?

– Такая стерва.

Я отворачиваюсь и ухожу, сопротивляясь встречным порывам ветра. Ненавижу этого парня. Не знаю, почему я вдруг стала его мишенью, но мне от этого неспокойно. И он прав.

Рядом нет никого, кто может меня спасти.

Я иду к общежитию, ускоряя шаг. Слышу, как Эллиот выкрикивает ругательства у меня за спиной, и его слова утопают в надвигающейся грозе. Капли воды падают на меня одна за другой, и я понимаю, что начался дождь.

Срываюсь на бег.

Через несколько минут я оказываюсь в женском общежитии, плотно закрыв за собой дверь. Поворачиваюсь лицом к окну и вижу, как Эллиот приближается. Благодаря своей новой привычке бегать трусцой, я стала быстрее, но все равно тяжело дышу, а сердце стучит втрое быстрее.

Эллиот подходит прямо к окну и колотит в дверь, заставляя меня вздрогнуть. Он ухмыляется, ветер отбрасывает его темные волосы на лоб и треплет пиджак. Я делаю шаг назад, и во рту пересыхает, когда он проводит пальцем поперек горла, а потом указывает на меня.

После чего разворачивается и уходит прочь.

Гроза длится недолго. Дождь льет около получаса – ровно столько, чтобы увлажнить поле и сделать его грязным перед сегодняшней игрой. Я сижу у окна в своей комнате в общежитии, смотрю, как идет дождь, и тоскую по дому.

Но у меня нет дома, в который можно вернуться. Даже если я упрошу маму разрешить мне вернуться, все равно не буду чувствовать себя комфортно в этой квартире. Только не с витающими там воспоминаниями. Семейными фотографиями. Маленьким алтарем, который она сделала для Джонаса и Йейтса. На прошлой неделе мама прислала мне фото, и я сочла очень странным, что она решила такое сделать. На маленьком столике стояли снимки обоих. Горели свечи, а рядом – табличка с молитвой и изображением сложенных вместе рук. Толстая черная Библия тоже на нем лежала.

Мы не ходим в церковь. Не молимся. Не пойму толком, почему мама решила отдать им дань памяти таким религиозным жестом, но, возможно, так она справляется с чувством вины.

Я это понимаю. Лучше, чем она может себе представить.

Я наблюдаю из окна, как толпы учеников направляются к футбольному полю на сегодняшний матч. Их так много, что я смело выхожу из общежития и иду в столовую за едой, как только начинается игра. Там никого, кроме нескольких совсем юных учеников, наверное, девятиклассников, и все они собрались за одним столом и, бурно перешептываясь, провожают меня подозрительным взглядом.

Вероятно, они тоже знают, что я враг. А они всего лишь девятиклассники, черт подери.

Больше рядом никого нет (например, Уита с его компанией приспешников и стадом баранов), и я могу взять себе свежий салат и суп и поесть спокойно, сунув в уши наушники и смотря новый сериал на Netflix.

Закончив, я возвращаюсь в свою комнату и переодеваюсь в легинсы и толстовку с капюшоном, а затем надеваю свои любимые кроссовки. На улице кромешная темнота, но гроза закончилась и все на матче.

Меня никто не потревожит.

Оставив наушники в ушах, я бегу через сады, а фонари над многочисленными статуями отбрасывают на них золотистое свечение. Они прекрасны. Изящный ангел. Плачущая женщина. Разгневанный юноша, чье лицо приподнято, будто он смотрит вдаль, челюсти напряжены.

Он напоминает мне Уита.

Как и все они. Мучительная красота, высеченная в камне. Холодная и бесчувственная. Но каждый раз, когда он прикасается ко мне, я ощущаю один только жар. Пламя на кончиках его пальцев, которое испепеляет меня.

Заставляет пылать.

Я бегу быстрее, сердце ускоряет ритм, пока я направляюсь к лесу. Вокруг очень темно. Темнее, чем обычно, из-за облаков, которые все еще застилают небо, и я щурюсь в ночи, пытаясь что-то разглядеть. Ноги стучат по мощеной дорожке, и, пока я не схожу с нее, точно не заблужусь. Белая галька видна даже в темноте.

Тропа вьется среди зарослей деревьев, которые окружают кампус и отделяют его от пляжа. Даже через наушники я слышу шум прибоя разгневанного бурей океана. Выключаю музыку и останавливаюсь, тяжело дыша и впитывая ритмичный звук.

Если я сейчас войду в бурлящую воду и исчезну, никто не станет меня искать. В школе, наверное, по инициативе Уита устроят вечеринку. Но мама расстроится и добавит мою фотографию к своему алтарю, но в остальном будет жить себе дальше. Все станут говорить ей, какая она сильная.

И это правда. Но, возможно, вся ее сила – маска, которая скрывает ее настоящую.

Лишенную эмоций. Изнуренную.

Не знаю, какую именно.

Океан манит меня, особенно после такого ужасного дня, но, простояв несколько минут и слушая волны, даже сделав несколько шагов им навстречу, я сворачиваю с тропы, ведущей на пляж, и бегу обратно в кампус. Говорю себе, что я сильнее. Если войду в воду и позволю ей поглотить меня, значит, они победят. И хотя я сказала Уиту, что это не игра, возможно, он все же был прав.

Жизнь – одна большая игра, и я слишком молода, чтобы сдаться. Я не могу проиграть.

Не сейчас.

Осознание, что я не поддалась искушению, так или иначе придает мне сил. Дает больше власти. Не сбавляя темпа, я бегу обратно к кампусу, выбрав тропу, что сворачивает вправо и не петляет через сады. Вместо них я проношусь по туннелю из высоких деревьев и кустов, что сходятся над головой, создавая над тропой навес, который летом наверняка дарит прохладу.

Хотя я все равно этого не узнаю. Лето в Ньюпорте. Лето в кампусе. Такая программа предлагалась, но я на нее не поступала и скоро вообще закончу учебу. С началом июня мне больше никогда не придется видеть этот кампус.

Надеюсь. Если только меня не сломят прежде.

Не сломят. Я им не позволю. Не позволю ему.

Раздавшийся в небе грохот пугает меня, и, тихо вскрикнув, я ускоряю бег. Дождь начинает лить стойкой пеленой, снова и снова сверкают молнии, сопровождаемые яростными раскатами грома, и я понимаю, что подвергаю себя серьезному риску.

В меня может ударить молния, убив на месте электрическим разрядом. Такое маловероятно, но с моей-то удачей вполне возможно.

Я сбегаю с укрытой тропы и огибаю огромную завесу плюща, как вдруг раздается еще один громкий удар, сотрясающий землю, а молния рассекает черное небо, освещая землю под ним. Я кого-то вижу. Высокого. Одетого в черное. Он там.