«Кто не умеет петь — тот критикует соловья,

У кого нет стыда — поборник чести,

Трус рассуждать будет о мести,

Брызжа слюной: — Да я б! Да я!…»

Так писал Кричер почти два века назад. Кажется, ничего в мире за эти столетия не поменялось.

— Следователь сказал, что скоро дело будет закрыто, — сообщила «вертихвостка». — А, следовательно, завещание — оглашено.

Ляпецкой сел.

— И кого они подозревают?

— Меня.

Мать и сестра вскрикнули. Брат хмурился, барабаня пальцами по инкрустированному беридами эфесу шпаги. Где только они деньги нашли на такую отделку?

Аристарх задумался.

— Это я решу! — он хлопнул в ладони. — Есть у меня один интересный человечек, который передо мной в долгу. Отмоем тебя, не переживай.

Катя поморщилась от неприглядного слова, больше подходящего грязным лесным разбойникам, чем лакорийскому дворянину.

— Таша! — Инкнесса Ляпецкая взяла мужа за руку. — Безопасно ли это?

— Безопаснее, чем умирать в нищете! — отрезал раздраженно ее супруг.

— Но юридически… Законно ли?

— Какая разница? Если ее осудят, денег нам не видать.

Разумное замечание. Спасибо, папа, за заботу. И за веру в детей. Только есть одно «но».

— Я не буду оспаривать право Николая на наследование.

Все замерли. Мать схватилась за сердце.

— Отец всего живого! Таша, что происходит с нашей дочерью?!

— Дурная девка! — глаза Аристарха метали молнии, а слова — тяжелые, хлесткие, причиняли Кате почти физическую боль. Ей казалось, ее наотмашь бьют по лицу этими словами. — Неблагодарное отродье! Если б я верил в сказки про зелах-духов, решил бы, что подменили тебя в детстве! И крови в тебе инкнесской не видно — моль бледная, вечно умирающая! Только ныть ты всю жизнь и умела! Ни гордости, ни очарования! Никогда ты слова доброго не сказала о нашем высоком положении, не выразила стремление его преумножить! Как девка с Голой улицы, у ног моих ревела, не желала за Мережского идти! Все о себе думала, тварь эгоистичная! Никогда ни одной мысли о нашем роде в твоем мозгу не было! И теперь о своем удовольствии лишь печешься! А до семьи нет тебе дела! Выпороть бы тебя, как сенную девку!

Отец замолк. Грудь его тяжело вздымалась, а глаза метали молнии. Убил бы он ее сейчас взглядом, если бы имел к тому способность? Говорят, раньше, до Кровавого столетия, многие чароведы могли так делать. Сейчас, конечно, таких уже нет, но…

Катю посетила кощунственная мысль, что теперь отец может попытаться найти чароведа не для определения беременности на расстоянии, а для совсем иного. Судя по всему, у него есть связи в этой области и опыт общения с темнокровыми, пусть и незначительный. Как человек, который никогда не отступает и никому не дает спуску, он способен…

На что?

Убить собственную дочь?

Нет, он не может. Он даже Мережского не тронул, а ведь действительно очень ждал, когда тот умрет! А собственную кровь он не тронет и подавно!

Да?

Ведь не может так быть, что в сердцах этих людей нет ни одной капли симпатии к младшей дочери? Ни капли любви? Где-то же должен быть и для нее уголочек? Пусть даже совсем крохотный!

Мать страдальчески простонала:

— Ой, глупая! — и закрыла лицо руками в дорогих перчатках. Почти все пальцы ее были украшены перстнями с драгоценными камнями. Кате казалось, что их блеск слепит ее. Захотелось заслониться, спрятаться.

Георгий презрительно резюмировал:

— Она сошла с ума.

Катя вздрогнула и разжала кулаки. Пальцы оказались липкими. Она поцарапала собственные ладони до крови? И только сейчас это заметила.

— Да, сошла, — отец прищурился. А потом вдруг чело его разгладилось, он улыбнулся и встал. — Что ж, пора и честь знать. Маша, Мария, Георг, мы торопимся.

Родственники недоуменно переглянулись, но послушно покинули свои места и направились к выходу. Аристарх на прощание обернулся к дочери и сымитировал поклон.

— Не потеряйте голову, графиня. И не отбейте ее содержимое. Темной стороны, милая.

Он вышел, весело насвистывая модную песенку, словно был ровесником Николая, а не мудрым и опытным членом дворянского собрания. Екатерина вдруг почувствовала себя мышкой, попавшей в ловушку. Внезапная радость инкнесса наводила на нее ужас.

Что еще задумал ее отец?

* * *

Когда дверь кабинета открылась, Михаил, не находивший все это время себе места, облегченно выдохнул и встал.

— Ка…

Горло пересохло в миг, сердце забилось чаще. О нет, не от любви. И даже не от ненависти. От испуга?

Мария Ивлеева, урожденная инкнесса Ляпецкая, плавным шагом прошла к столу. Пышная трехцветная юбка покачивалась при каждом ее движении, почему-то наводя на мысль о линии бедер. Слишком низкое декольте, на грани приличий, при каждом вздохе становилось все более откровенным. Женщина остановилась напротив Михаила, развернулась к нему лицом, давая рассмотреть себя во всей красе и в тоже время с презрительной жалостью окидывая его ответным взглядом.

— Так это ты юрист сестры, появившийся из ниоткуда?

Михаил отмер. Намеревался сесть, но в присутствии стоящей женщины это было бы неприлично. К тому же ему совсем не хотелось, чтобы бывшая невеста возвышалась над ним во всем своем великолепии. Она и так мнила о себе слишком много.

— Да.

Голос был хриплым, но не дрогнул.

Гостья смахнула стопку бумаг на пол и присела на край стола.

— Усердный мальчик из провинции, я полагаю? Что ж, подобное дело — неплохой старт для столицы. Если, конечно, это дело увенчается успехом.

Змея. Гибкая, яркая, красивая. Опасная.

А раньше она казалась ему прекрасной хрупкой бабочкой.

— Смотря что считать успехом.

— Да, — Мария понимающе улыбнулась. — Вопрос в целях, которые мы ставим. В наших желаниях. Возможно, у тебя есть желание, которое я могла бы помочь исполнить?

Михаил замер.

Мария чуть наклонилась вперед и заговорщически зашептала:

— Место в столичной конторе? Деньги? Приличная невеста? Я знаю одно купеческое семейство…

— Поцелуй.

Слово слетело с губ раньше, чем дошло до мозга. Воистину змея. Каждым плавным движением, каждым взмахом ресниц, Мария гипнотизировала его. Окрашенные в ярко-красный цвет полные губы притягивали взгляд. Красивая обертка будоражила воображение и память отвергнутого жениха. Михаил вспомнил первое соприкосновение губ, пылкое, подаренное ему невестой украдкой. Ее румянец. Ее звонкий смех. Когда эти губы еще были розовыми, а не алыми, румянец настоящим, а не нарисованным, а платья стоили дешевле и выглядели скромнее. Куда делась озорная девочка? Существовала ли она когда-либо на самом деле, или то всего лишь плод его воображения?

— Поцелуй?

Изумление сменилось пониманием, а потом осознанием собственного превосходства. Мария снисходительно улыбнулась и убрала бедро со стола.

— Это весьма дорогой дар, — заметила она, без особого интереса оглядывая комнату.

— Да.

Очень дорогой, судя по стоимости ее украшений.

— И что же ты мне подаришь в ответ?

«Ты». Так разговаривают либо с близкими, либо со слугами. Михаил довольно быстро перешел из первой категории во вторую. Не сейчас, еще тогда, шесть лет назад. Для этого хватило двух разговоров: с инкнессом Ляпецким, закончившимся рубцом на лице, и с Марией, что поставила точку в их отношениях скупыми слезами и фразами, вложенными ей в голову мудрым папенькой.

Теперь они другие. Оба.

Или нет?

— Завещание.

Мария вздрогнула. Прищурилась, всматриваясь в зажатый в чужих пальцах лист. Обошла медленно стол, приближаясь к цели плавными скользящими шагами.

Змея.

Стоит ли поцелуй змеи предательства?

Михаил отвел руку с листом назад, и унизанные перстнями пальцы схватили пустоту. Мария шагнула ближе, не отрывая взгляда от заветной бумажки.

— Поцелуй?

Его чуть насмешливый тон немного сбил ее с толку, но женщина послушно наклонилась вперед. Он ощутил ее дыхание на своих губах. Аромат восточных духов кружил голову. Еще немного…