После долгих попыток поймать ее на лжи, капитан, явно разочарованный состоявшимся разговором, промолвил:

— На сегодня все.

Екатерина обрадованно подскочила, нарушив этикет. Неназвавшийся мужчина ухмыльнулся. Капитан не обратил на это внимание — он уже ругал Талькина, неразборчиво что-то написавшего во время их беседы. Катя, которую уже тошнило от этих людей, тем не менее мысленно посочувствовала краснеющему пареньку. Впрочем, это не помешало ей отговориться срочными делами и оставить проводы гостей на появившуюся в дверях Аглаю.

Почти бегом покинув комнату, инкнесса поднялась в кабинет мужа, мельком посмотрев на часы. Дело шло к обеду. Захотелось сразу и есть, и спать. Но вдова села дописывать злополучное письмо.

Это казалось ей наипервейшим по важности делом.

* * *

В кабинет вошли, не постучав. Светловолосый юноша приятной наружности стремительным шагом приблизился к письменному столу и сел в кресло напротив Катерины. Вдова посмотрела на грязные сапоги, которые только что были закинуты на стопку чистой бумаги, и спокойно произнесла:

— Николай, убери, пожалуйста, со стола ноги.

— Уже командуешь? — пасынок с любовью осмотрел военные ботфорты, потом перевел похолодевший взгляд на Екатерину. — Запомни: я тебе ни клочка отцовой земли не отдам! Ни одной пяди!

Ей под нос сунули фигу. Ну, хоть ноги убрал со столешницы.

— Ты прекрасно знаешь, что мне останется только этот дом и маленькая фабрика за городом. Все остальное ваше.

Катя не смотрела на юношу — боялась, что голос дрогнет, и маска безразличия, столь тяжело натянутая на лицо, исчезнет под его гневным взглядом. Пасынок наклонился к ней, сжав кулаки (и попутно ломая зажатый в одном из них грифель) и зловеще пообещал:

— Ты и этого не получишь! Я отсужу у тебя все до последнего кирпичика! И выброшу из этого дома, как помойную кошку!

Подобное сравнение благородному человеку не следовало ни слушать, ни тем более произносить, так что Катя едва сдержалась, чтобы не поморщиться. Евстафий был бы чрезвычайно удручен, если бы услышал подобное от своего сына. В прежние времена Николай непременно получил бы наказание за неподобающее поведение, однако Евстафий умер, и приструнить мальчишку теперь было некому. Аглая любила его как собственного сына и потакала всем его прихотям, остальные же никакого влияния на юношу не имели, и меньше всех — сама Екатерина. Нельзя сказать, что подобное положение вещей ее не пугало. Потому что существовала вероятность, что задуманное пасынку действительно удастся, несмотря на наличие завещания. Ведь у него гораздо больше союзников, чем у нее. Катя боялась такого исхода дела. Можно, конечно, лицемерно заявлять, что счастье не в деньгах, но Екатерина прекрасно понимала, что человек без дохода — ничто. Ей нужна хотя бы маленькая прибыль и крыша над головой. Не более. Но оказывается даже за такую мелочь ее заставляют воевать. Воевать Катерина не умела. Только слушаться. Так ее воспитали родители. И что делать с агрессивно настроенным пасынком она не знала. Однажды, когда ее брату Георгию было всего лет семь, у него случилась какая-то нелепая детская беда, Катя уже и не помнила, какая, но он тогда навзрыд плакал в папиной библиотеке. В то далекое время ей стало так жаль мальчика, что она подошла и попыталась его обнять в утешение. Георгию это пришлось не по нраву — он ударил назойливую сестру по рукам тяжелой деревянной линейкой и убежал жаловаться матери на ее неделикатность и бесчувственность. После этого инцидента Катерина никогда больше не подходила к брату по собственной инициативе. Но Георг был ей хотя бы кровным родственником, а Николай и вовсе совершенно чужой для нее человек. Человек, который ненавидит ее всем сердцем. Так что как бы жалко ей его не было, она не могла, да и не хотела попытаться быть ему матерью: обнять, утешить, поговорить. И так было понятно, что ее за подобные намеренья ждет только злая насмешка и ничего более.

— Как помойную кошку, да! — повторил пасынок с дерзкой улыбкой. Видимо, сравнение пришлось ему по душе. — И все это станет моим, как и должно было случиться до твоего появления!

— Тогда тем более не стоит портить свое будущее имущество.

Екатерина постучала линейкой по тому месту, где на столешнице остались следы от его сапог. Не имея возможности работать, она выпрямилась в кресле, и с животноведческим интересом рассматривала кукиш совсем юного, еще безусого паренька в форме Великокняжеского корпуса. Паренек выглядел злым и раздосадованным ее спокойствием, и это придало ей силы доиграть спектакль, в котором ей, судя по всему, была отведена роль злодейки. Пусть так. Вот только слез ее он не увидит.

— Вот избавлюсь от тебя — и все здесь переделаю! — заявил Николай зло и вышел из комнаты столь же неожиданно и стремительно, как и вошел. Инкнесса выдохнула. Посидела минуту с закрытыми глазами, затем встала, подошла к двери и заперла ее.

А потом села прямо на пол и расплакалась.

Маска треснула. Но этого никто не видел.

Как и положено в приличном обществе.

* * *

Трое передавали друг другу листы с отчетами.

— И это все? — седой жилистый мужчина требовательно обвел взглядом собеседников. — Арефьев? Гастин?

Человек с невыразительным лицом согласно кивнул, военный развел руками:

— Мы всех опросили.

— Плохо опрашивали. Или нагло врут, или сплетни про друг друга рассказывают. Афанасий, у вдовы были?

— Да. Но толку от этого мало. Ничего нового мы не услышали.

— Присмотритесь к ней получше.

— Каким образом?

— Да как угодно! Поговори приватно, помоги найти «хорошего» юриста, попытайся утешить молодую вдову…всячески.

— Да не волнуйтесь, Ефим Петрович, — неприметный мужчина протянул начальнику еще пару листов. — Идет работа. И потенциальный утешитель у нас тоже готов.

Седой удовлетворенно кивнул и перешел к разбору следующего дела. Работы в отделе гражданского следствия, разбирающего внутригосударственные дела, такие как убийство, воровство и т. д., было, конечно, в разы больше, чем в отделах военного или политического следствия, но зато грязи и интриг здесь было гораздо меньше. Впрочем, с делом Мережских стоило еще изрядно повозиться. Осталось надеяться, что «утешитель» сработает хорошо.

* * *

Ноги сами принесли Екатерину на кладбище. Могила мужа была расположена в очень уютном месте: с трех сторон цветущие кустарники, с четвертой, рядом с тропинкой — витая лавочка для посетителей. Катя села на лавочку и подняла вуаль.

Вечер был тихим и теплым. Однако не смотря на царившее в природе умиротворение, вдову терзало беспокойство. Она долго смотрела на надгробный камень с короткой надписью, потом подошла, провела пальцами по шершавой поверхности гранита.

«Без тебя мир станет другим».

Смешно. Пафосно и глупо. Но тогда ей хотелось выбить именно это. Потому что без Евстафия ее жизнь действительно рушилась, ее относительно уютный мир, выстроенный за три года совместной жизни, распадался на куски.

Катя не любила мужа. Да и странно было бы для молодой девушки полюбить человека втрое старше себя. Однако к своему новому статусу она постепенно привыкла, привыкла к суровому мужчине, который даже за ужином говорил только о делах (а обедал и завтракал вовсе вне дома) и уделял ей время в основном ночью или по большим праздникам. Он был деловит, несловоохотлив, терпеть не мог бессмысленные разговоры и женские слезы, и очень любил повторять «не маленькая уже». То ли ей внушая, что следует вести себя по-взрослому, то ли уговаривая себя самого забыть о разнице в возрасте. Но муж ни разу не поднял на нее руку (хотя кричал, было дело), ни в чем не ограничивал (в том числе в деньгах) и полностью вверил ей заботы по дому. Со временем, когда Катя притерпелась к его ночным приходам и погрузилась в домашние дела, первоначальные страх и отвращение по отношению к супругу отошли на второй план, уступив место сначала любопытству, а потом и уважению. Евстафий в свою очередь, заметив, что жена расточительством не занимается, домашними заботами не пренебрегает и по любовникам не ходит, несмотря на явно нежеланный для нее брак, проникся уважением к ней. И вот устоявшийся тихий быт их странной семьи нарушен…