Не знаю, был ли он больше рассержен или шокирован.

– Мисс Кейтлер, вы не можете…

– Поверьте, могу, – прервала его я. О, если бы он только знал, сколько существует заклинаний, способных заставить его подчиниться моей воле, ходить за мной или танцевать вниз головой. – Это займет всего несколько минут, а потом мы расстанемся. Я обещаю оставить вас в покое раз и навсегда.

Наши взгляды снова встретились; в его глазах темнела буря. Казалось, он размышлял мгновение, пока пары занимали места, а аккорды струнных инструментов стихали, готовые уступить вальсу.

– Поверю вам на слово, мисс Кейтлер.

Я слегка улыбнулась и отошла; он направился на паркет, заняв место в конце – одно из немногих оставшихся. Вальс был любимым произведением вечера, особенно для девушек моего возраста. Это один из редких случаев, когда пары могли находиться на публике на таком близком расстоянии.

Лорд Батори наклонился ко мне, несмотря на стиснутую челюсть, которая, казалось, вот-вот лопнет от таких усилий. Когда он дотронулся до меня, я повторила за ним, после чего подняла глаза и слегка присела. Его холодное выражение лица я встретила изогнутой бровью.

Первый такт уступил место второму, а вместе с ним и основной мелодии. Расстановка пар шесть на восемь заставляла сблизиться. Наши руки, обтянутые белыми перчатками, соединились; я вцепилась пальцами ему в плечо, а его другая рука едва коснулась моей талии.

И мы начали вращаться.

Юбки всех платьев раскрылись подобно цветам, и внезапно бальный зал наполнился атласом. Я не могла оглянуться, музыка была быстрой, и мы кружились, из-за чего лица размылись до пятен. Мне не оставалось ничего другого, кроме как смотреть в лицо мистера Батори.

– Вы выглядите разочарованной, – внезапно сказал он, к моему удивлению.

– Мне казалось, ваше нежелание танцевать объяснялось неспособностью поставить одну ногу перед другой, не споткнувшись.

Он издал непонятный звук.

– Я знаю все танцы, которые исполняются на подобных светских мероприятиях, и мне не составит особого труда исполнить какой бы то ни было из них.

– Вижу, вы уже смирились, – усмехнувшись, заметила я.

– Я просто честен.

Я на мгновение опустила взгляд, чтобы он не увидел моего лица. Я плотно сжимала рот, но знала, что мои глаза улыбаются.

– Боюсь, искренность не очень ценится в нашем кругу.

– Я только что стал свидетелем этого, – ответил он, изогнув одну из своих темных бровей.

– У меня не было намерения втягивать вас в этот спектакль, но я также не планировала и танцевать с этим… джентльменом, – твердо возразила я.

От напряжения у меня чуть не заболели зубы, когда я произносила последнее слово.

– Могу поинтересоваться, почему?

Музыка достигла своего апогея, и трели скрипок смолкли, а мы продолжали кружиться. Танцоры вокруг нас терялись друг в друге.

– Вопрос принципа, не более того.

– Принципа? – Казалось, он вот-вот презрительно рассмеется.

– Находите это смешным?

– Мне кажется, это именно то, чего не хватает каждому в этом зале.

– О, я и забыла, что это отличительная черта дворян. – Я сократила расстояние между нами, теперь, когда вальс близился к концу. Я чувствовала его дискомфорт и как он изо всех сил пытался отодвинуться и снова увеличить пространство между нами. – Если бы у многих из присутствующих здесь не имелось принципов, вы бы сейчас были до смерти напуганы.

Он не испугался моих слов, но его брови нахмурились еще больше.

Конец вальса донесся мягким аккордом, заставляя разойтись. На этот раз никто из нас не поклонился, хотя все вокруг так и сделали. Мы уставились друг на друга, и в тот момент, когда разговоры, смех и звон хрустальных бокалов снова наполнили уши, мы развернулись и ушли в противоположные части зала.

Мы больше не разговаривали, и когда партнер по следующему танцу потащил меня на паркет, я увидела в толпе, как Андрей Батори попрощался с Холфордами и покинул мероприятие намного раньше, чем это было принято.

Все головы снова повернулись в нашу сторону.

Возможно, это было из-за Леонарда Шелби, или Лео, как он попросил называть его в первый день. Тогда он осмелился сесть с нами за один обеденный стол несмотря на то, что его фамилии никто не знал, а наши фамилии были на слуху на протяжении нескольких поколений. Вскоре выяснилось, что он беднее церковной мыши, у его родителей имелся только крошечный дом (серьезно, только один) и он бережно относился к своим рукописям, потому что знал, что однажды его младший брат унаследует их. Но позже обнаружилось и то, что под этими кудрями цвета меди всегда была скрыта искренняя улыбка и слишком острый ум для человека его положения. То, что кто-то столь нежный и невинный, как он, решил стать нашим другом и пробудил во мне столько огня, всегда оставалось для меня загадкой.

Они также могли смотреть на нас из-за Сибил Сен-Жермен. Конечно, дело было не только в красоте, хотя ее глаза отдавали цветом серебра, а волнистые волосы, которые она всегда собирала в элегантный пучок, – оттенком самого Ада. Она была пропитана элегантностью и утонченностью. Каждый раз, когда она говорила, она словно выпускала изо рта ледяные стрелы, которые поставили в затруднительное положение не одного профессора. Взгляд ее всегда казался устремленным в какую-нибудь книгу, хотя ушами она внимательно слушала. Если какой-то секрет скрывался в стенах Академии, она всегда узнавала о нем.

Другим вариантом мог оказаться Маркус Кейтлер, которому, казалось, суждено было стать легендой среди Черных кровей. Он был слишком умен, ему почти не приходилось учиться, и, имея самый скудный практический опыт, он мог управлять чарами, на которые у других уходили часы, а у остальных учеников – недели. Если от реплик Сибил учителя заикались, то Маркус всегда заставлял их замолчать. В остальное время он молчал сам, и его зеленые глаза приобретали странный, задумчивый вид. Порой меня завораживало то, что, казалось, виднелось за ними, но во всех остальных случаях мне просто хотелось держаться подальше.

Последним вариантом оставался я. Алистер Вейл. Когда я родился, мой отец сказал, что мне не повезет, потому что у меня оказались светлые, как солнце, волосы и небесно-голубые глаза, которые почитались лишь у Красных кровей, хотя многим в Академии девушкам (и Лео), похоже, было все равно. Им нравился мой смех, всегда звучащий громче, чем у всех остальных; или то, как я приводил в бешенство учителей, постоянно повторявших: «Понятно, пойдет по кривой дорожке. И конец тропы не принесет ему ничего хорошего».

Нет, я понятия не имел, к чему меня приведет конец пути.

Но он мне нравился.

И больше всего мне нравилось, что на нас смотрели.

Даже если они понятия не имели, что на самом деле находится за фасадом.

Надо мной кто-то стоял. Я чувствовала даже сквозь полусон. Чьи-то руки касались моей шеи, а дыхание ласкало щеку. Это напомнило тот раз, когда я проснулась и увидела Алистера Вейла над собой.

Я пошарила руками в поисках Кольца Крови. Слова заклинания уже складывались у меня на языке.

«Собираешься проклясть свою собственную сестру?» – прошептал голос Тринадцатого в голове.

Я резко открыла глаза. Кейт сидела на краю кровати, все еще в ночной рубашке. Тринадцатый притворялся спящим у моих ног, хотя я уже знала, что он не спит. Моя рука лежала у прикроватной тумбочки, там, где покоилась маленькая шкатулка с драгоценностями, в которой я хранила свое кольцо.

Я резко отодвинула ее в сторону.

– Приснился кошмар? – взволнованно спросила Кейт.

– Что-то в этом роде, – ответила я, несколько сонная. Я села на кровати и украдкой поглядывала на свет, который пробивался сквозь шторы.