– Что для тебя главное? – настороженно спросил я, подозревая, что баронесса сгорает от жажды мщения.

– Пообещай, что не бросишь меня и сделаешь для меня кое-что! – ее голос стал требовательным, она отступила не несколько шагов, выходя на лунный свет.

– Разумеется, не брошу. Что ты хочешь, чтобы я сделал? – спросил я, думая, что сейчас в этом призрачно-серебристом свете, в этих лохмотьях она похожа на ведьму из другого далекого мира. И добавил: – Сделаю, если смогу. Скажи прямо, что хочешь.

– Ты сможешь, Аид тебя дери! Нет никаких сомнений, ты сможешь! Только пообещай мне сейчас! – настояла она.

– Хорошо. Обещаю, если это будет в моих силах, – неохотно проговорил я.

Не люблю разбрасываться обещаниями. Тем более если не уверен, что смогу их выполнить. Вот что сейчас у нее на уме? Отмщение «Стальным Волкам»? Для этого вряд ли она стала бы вытягивать из меня обещание. Ведь Талия знает, что я собираюсь уничтожить «волков» за Айлин. Она явно желала что-то другое.

Светящийся человек

– Ты очень сильный маг, Саша! Пизд*ц какой! Даже не могу поверить, что такое возможно! Ты убил Родерика! Правда же? – она повернула голову в сторону сарая, на крышу которого тоже перекинулось пламя.

И под навесом загорелся какой-то хлам, наверное, старое тряпье, из-за чего несло вонючим дымом.

– Кто такой Родерик? – полюбопытствовал я, догадываясь, кого имеет в виду баронесса.

– Маг в шляпе. Бл*дь, как можно не знать?! О нем в газетах писали! Говорят, он один из лучших в Москве. Несколько раз в Ржавке показывал чудеса! Когда меня сюда привели, Варга предлагал ему меня трахнуть. Бл*дь, ненавижу! Пидор он! Урод! Сказал Родерику, что я хорошо сосу и в жопу всем даю. Трепло, сволочь, мразь конечная! Я ни с кем никогда из них не была, кроме Лиса! Он это прекрасно знает, а говорит обо мне такое! – из ее глаз снова потекли слезы, заблестевшие в красных всполохах пожара. – А этот Родерик тоже мразь конченая! Заешь, что сказал? Сказал, что я – жирная свинья, годная только на шашлык. Мне так хреново стало после этого! Из-за его оскорблений они решили меня порезать. Все начали свиньей называть. Особенно Рамос за это уцепился. Сказал, что мои куски будут жарить на костре и заставят тебя сожрать, когда ты придешь. Больше всего жалею, что не я его убила. У меня уже был нож, только твой светящийся зверь опередил. Обидно, бля!.. Все, не хочу думать об этом! Голова сейчас лопнет! – Она закрыла лицо ладонью здоровой      руки, сжала его пальцами, словно пытаясь содрать кожу. Но тут же снова ударилась в свежие воспоминания: – Когда вышли с тобой из этого сарая, смотрю лежит Родерик! Козел, сука, без головы! Шапка его дурацкая рядом валятся в крови. Так ему и надо! Маг он сильный, как все считают, но теперь знаю, пидор конченый. Это же ты вылечил его сволочную голову? Скажи, «да»!

– Да, – без особого желания признал я. – Талия, дай сюда левую руку. Все это обсудим потом. Сейчас важнее не его голова и всякое прочее, а твой палец. Ты не хочешь его потерять? Все, давай руку, – настоял я. – Немного потерпи, будет больно.

Я осмотрел ее почти отрезанный палец. Сустав неприятно белел в обрамлении окровавленной плоти. Я закрыл глаза, пытаясь максимально обезболить, ослабляя нервные импульсы, идущие от руки. Отключать ее нервные центры не стал – это всегда скверно сказывается на заживлении и чревато сепсисом.

– Какой, Аид дери, палец?! Мне плевать на пальцы… – бормотала госпожа Евстафьева, глядя на языки пламени, иногда появлявшиеся за углом – пожар разрастался.

Я не слушал баронессу. Нашел самый чистый край в ее лохмотьях и рывком отделил длинную полосу ткани.

– Вообще псих что ли?! – возмутилась Евстафьева, едва удержав на себе импровизированную одежду. – Давай еще ты меня здесь раздень и трахни!

– Спокойно, ваше благородие. Палец сейчас обвяжу. Хотя бы так, – я осторожно приподнял ее средний палец, направляя его на законное место.

Баронесса вскрикнула, дернула рукой и разразилась матами. Они не прекращались, пока я фиксировал палец, завязывая узлы. Имелось опасение, что может случиться заражение, хотя я старался решить эту проблему, по максимуму накладывая целебные заклятия – они делали рану практически стерильной. Еще имелась большая надежда на Артемиду, вернее на ее племянника – Асклепия. Хотя он часто имел отношения с Герой, Артемиду он почитал особо и прислушивался к ней с гораздо большим желанием, чем к жене Перуна, и уж тем более больше, чем к своему отцу – с Аполлоном у них отношения разорвались еще до Троянской войны.

– Вот так, дорогая. Теперь нам нужно скорее попасть к хорошим целителям или хотя бы жрецам Змееносца, – я даже не представлял, к кому сейчас в эти поздние часы обратиться.

Служба «Крылатых слуг» дежурит круглосуточно, но в Шалаши они вряд ли полетят. Говорят, был давний случай, когда их вызвали сюда какие-то негодяи, мужчину-врача убили, а двух девушек изнасиловали. Виманы с автоматическим пилотом сюда так же не летали, поэтому нам требовалось выбраться отсюда, дойти хотя бы до начала Елисеевского, куда можно вызвать какой-то транспорт.

За этими мыслями я забыл об обещании, данном баронессе. И она до сих пор не озвучила, что она так страстно желает от меня.

– Потом к целителям. Дай закурить, – сказала Талия, глядя на перевязанную руку.

– Извини, но нет. Сигарет нет. Сгорели вместе с курткой, – я выглянул из-за угла, чтобы лучше видеть объятую пламенем пристройку и пояснил: – В сумке была часть моих вещей. В спешке ее там оставил. Хорошо, хоть бумажник остался, – я хлопнул по заднему карману брюк. – Давай так, – я отстегнул от ремня эйхос, – сейчас я оправлю сообщение…

– Подожди, – перебила она меня. – Ты дал обещание, что сделаешь кое-что для меня. Еще пообещал, что не бросишь. Так или нет?

– Да, сделаю, если это будет в моих силах, – согласился я, удивляясь ее перемене в ее лице, голосе, глазах. Она словно стала другим человеком, за один вечер превратившись из беспечной, жадной до развлечений девчонки, в серьезную девушку, устремленную к непонятным мне целям. Не знаю, надолго ли с ней такая перемена. Может быть лишь до тех пор, пока не пройдет боль в теле, и не улягутся мучения в душе. – Вообще, с чего ты решила, что я могу тебя бросить? – выразил я удивление. – Я же прорывался сюда к тебе не для того, чтобы потом помахать ручкой со словами «дальше сама».

– Я не об этом, – она стиснула зубы, глядя на огонь. – Жесть, как хочется курить. Никогда так не хотелось, – потом повернулась ко мне и с горечью произнесла: – Я о том, что меня оттрахали во все дыры, как последнюю шалаву. Может ты, Елецкий, этого еще не понял? Знаю, парни не любят таких девочек. Сейчас я себя чувствую, как грязная старая тряпка. И ты, может, относишься ко мне как к такой тряпке, и прикасаешься только из своего блядского графского благородства, которого на долго не хватит. Я знаю, что это такое по своим подругам. Вон Синьку ее парень сразу бросил, когда ее в Ржавке изнасиловали знакомые. И Маковецкую теперь вся школа считает последней шалавой, хотя она не виновата – так вышло на вечеринке против ее воли. Теперь с ней даже не все одноклассники здороваются.

– Сейчас ты говоришь большие глупости, – я усмехнулся и притянул ее, ухватив за край одежды. – Во-первых, ты мне подруга с детских лет. Хотя бы поэтому я не посмел бы от тебя отвернуться. А во-вторых, после того, что с тобой случилось, я буду к тебе лишь теплее, чтобы скорее улеглась твоя боль. Даже не думай, что из-за того, что случилось сегодня, я стану к тебе хуже относиться. Ясно? – я стер слезинку с ее щеки. – Что еще беспокоит тебя? Что я должен сделать?

– Ясно, – она закивала, приободрилась. – Только нет у меня никакой боли. Есть очень большая злость. Вот такая, сука, злость! – она вскинула правую руку и скрючила пальцы словно когти, одновременно оскалившись точно тигрица. – Понимаешь? Нет, ты меня не сможешь понять. Не ты и никакой другой парень. А так хочется, чтобы между нами все осталось по-прежнему. Хочу, чтобы ты считал меня не только подругой, но и одной из своих девушек. Но теперь не уверена, что это возможно. И еще кое-что важное.